— Почему не стрелять? — спросила меня, подходя, Клава, — Он нас убить хотел.

— Хотел бы — стрелял бы.

Нет, может, конечно, он в отряде был не шутер, а какой-нибудь хил или баффер, но что-то мне подсказывает что-то другое…

Клава задумчиво посмотрела в сторону леса, туда, куда убежал оборотень:

— Ты думаешь, братик…

— Думаю, сестренка.

4

Как вы уже, наверное, поняли, дети Эрлка остались проблемой. Они с переменным успехом нападали на деревни и проезжающие возы, пакостили по мере сил и возможностей, а что с ними делать — я не знал. Выходить биться по-честному в чисто поле они не желали — да и я бы на их месте не желал — а как победить врага, который бьет тебя там, где может ударить и прячется в бесконечных алтайских лесах — я не знал. Разбить их на поле боя невозможно, перебить их всех — тоже, найти их логово и разгромить… Мысль, конечно, хорошая, но, как я подозревал, какого-то единого логова у оборотней просто не было. Так, соберутся где-нибудь, скоординируют действия — и вновь разбегутся по норам. Пытаться их выследить… ага, волка в лесу выследить. Как бы они тебя не выследили, а люди у меня не бесконечные.

Пока что в голову пришло только два способа с ними справиться.

Первый — сделать так, чтобы нападения стали для оборотней тупо невыгодными. Так, чтобы при каждом нападении они теряли больше своих, чем я — своих. А в идеале — чтобы они своих теряли, а я — нет. А раз оборотни чаще всего нападают на безоружных крестьян — на меня они, подозреваю, наткнулись случайно и просто решили воспользоваться случаем — значит, сделать так, чтобы безоружных крестьян у меня не осталось.

Дать им оружие. Собрать, так сказать, народное ополчение, аки Минин и Пожарский в моем времени. Здесь-то Смуты не было и Минин, подозреваю, спокойно прожил жизнь торгуя мясом в своей Костроме или откуда он там был родом — у меня по истории все же четверка, а не пятерка.

С оружием и порохом проблем не было, можно было, при желании вооружить все моих крестьян, вплоть до грудных младенцев. Проблемы были в другом…

Во-первых, крестьяне оружием владеть не умеют. Огнестрельным, я хочу сказать. Так-то с ножом и топором среднестатистический крестьянин обращается так, что я бы против него деньги не поставил. А вот стрелять и перезаряжаться — вопрос…

Во-вторых — здешний огнестрел не современный огнестрел. Ну выстрелит крестьянин раз, ну, допустим, попадет… Одного оборотня он завалит, благо, серебряные пули для этого не требовались, как выяснилось. Но поодиночке оборотни не нападают, а если крестьян соберется человек пять — так оборотни на них и не нападут, скорее всего. Хотя… Такая проблема может разрешиться, если вооружить крестьян — картечницами. Тут и целиться особо не надо, сноп картечи сметет все в окрестностях, и одним удачным выстрелом можно сразу нескольких положить…

А вот в-третьих… Раздать-то крестьянам оружие легко. А вот собрать его обратно будет уже посложнее. Пуще того — в некоторых головах может закрасться мысль: «А зачем это мы должны боярину что-то там платить, если у нас есть оружие?». Вооот. Как бы мне после оборотней от собственных крестьян не пришлось отбиваться. Не зря при царе, насколько я помню, казаки были от налогов и податей освобождены. Видимо, тот, кто этот закон придумал, ясно представил себе проблемы сбора налогов с вооруженных людей. В США с этим вопросом, правда, в свое время как-то справлялись… В общем, такое решение, что над ним еще думать и думать.

Было и второе решение, пришедшее мне в голову вот буквально только что. Но про него я не расскажу, потому как боюсь сглазить.

5

Помимо оборотней, террорзирующих мои деревни, были у меня еще несколько проблем. Вернее, было у меня их не несколько, а полный вагон, но то были проблемы решаемые, хозяйственного плана, к ним нужно было только силы приложить. А вот с двумя я даже не знал что делать.

Первое — я не имел никакой связи с Москвой и Русью вообще. Нет, понятно, что от меня до ближайшего русского форпоста, Омска, месяц пути, так что никто ко мне рассказывать новости не попрется. Но ведь у меня оставлены два волшебных зеркала для связи. Одно — на Москве, у моего человека, второе — во Пскове, у отца.

И ни одно не отвечает.

Нет, понятно, что зеркало — предмет хрупкий и может разбиться. Полезла, к примеру, отцова служанка пыль с него стереть, да и урони из своих кривых культяпок. Вот тебе и минус связь. Но, блин, не у обоих же! Что-то я как-то напрягаюсь. И что делать — неизвестно, гонца с новым зеркальцем если и отправишь, так он только через три месяца доедет.

А, и вторая проблема…

Мне продолжает сниться ТА женщина.

Та, которая, хоть и одета по здешнему, в сарафан и кокошник, но откуда-то знает мое настоящее имя. Та, которая вроде бы прекратила приходить ко мне в сны с появлением оборотней, но, когда их налеты стали уже привычны и из разряда «Боже! Кошмар! Что делать!» превратились в «Опять? Мда, печально…» — она снова в сны вернулась. Вроде ничего и не делает, сидит и смотрит на меня, улыбаясь, и улыбка у нее такая, хорошая и добрая, но от этих снов у меня почему-то мороз по коже, как будто они означают что-то очень нехорошее.

А сейчас она начала не просто сидеть, а еще и звать меня:

— Викешенька… Викешенька… Викешенка…

Этот ласковый зов меня еще больше пугает, и я вскакиваю.

— Викешенька… Викешенка…

Ну вот — опять…

1

— Викешенька… Проснись… С…

Я подпрыгнул на кровати и проснулся, тяжело дыша. Ну вот, теперь она еще и требует, чтобы я проснулся. Может, она меня о чем-то предупредить хочет? О какой-то проблеме, которую я могу проспать? Да нет, вроде бы, пока что единственная моя проблема, которая не дает мне нормально спать — это вот эти сны!

Моя скоморошенька заворочалась под одеялом, но не проснулась. Аглашенка тоже переживает за то, что я нормально не сплю, и не только потому, что я ее бужу — бужу я ее не всегда — поэтому вчера вечером она предложила мне попробовать… утомиться. Ну, чтобы заснуть крепко-крепко, так чтобы не проснуться до самого утра. И мы, знаете ли, «утомились» как надо, к концу «утомления» у меня уже руки дрожали, а Аглашку ножки не держали — до столика, на котором кувшин с взваром стоял, еле дошла. А до того столика от кровати — два шага. Так что вырубились мы оба мгновенно.

А проклятый сон все равно пришел.

Я посмотрел на любимое спящее личико и не удержался. Чмокнул ее в щечку.

— Миленький… — пробормотала скоморошка во сне, — Викешенька… Любименький…

В груди потеплело. А на глазах даже, кажется, слезы навернулись…

Я затряс головой, прогоняя неуместную, как мне кажется, сентиментальность. Я — боярин! Суровый и стойкий! Прям как железо! Бояре не плачут!

Хотя, еще немного таких недосыпов — и я точно заплачу. Или у меня разовьется… ну, что там от недосыпа развивается. Жаль, конечно, что Аглашенькин способ не сработал. Приятный, конечно, но не сработал. Надо будет повторить… потом… когда сил наберемся…

Память подсказала мне, что, когда началась катавасия с оборотнями, сны эти прекратились. Видимо, мозг глубоко погрузился в решение проблемы, и ему некогда было на пустяки отвлекаться.

— Господи! — посмотрел я на потолок. Помню вон те три сучка, ровным треугольником, мы вчера с Аглашенькой на них попеременно смотрели… Не отвлекаться! — Господи, дай мне какую-нибудь проблемку, чтобы я на нее отвлекся и сны вот эти прекратились!

В дверь спальни постучали. Я цапнул с полочки тиктакалки от мастера Тувалкаина. Ого, вот это мы поспали — семь утра. Солнце уже давно встало, сейчас же конец мая.

— Кто? — накрыл я свою скоморошку одеялом, чтоб вошедший не увидел чего лишнего. Ибо нефиг.

— Мишка-Филин, Викентий Георгиевич.

— Ну входи.