Я поднял к небу морду — так вот, что это за пятно перед глазам мельтешит, это моя вытянутая волчья морда с непривычки так виднеется — и завыл. Самым натуральным волком.

И замолчал.

Никакой реакции, никакого ответа. Между верхушками сосен проплывали по голубому майскому небу веселые белые облачка.

2

Я брел в сторону города. Не знаю, еще, зачем… вернее, знаю — к своим, вместе мы что-нибудь придумаем, как меня обратно из волчьей шкуры раскукожить. Но как им дать понять, что я — это я, а не посторонний оборотень — этого я еще не придумал. Но обязательно придумаю. Смог же я понять, в какой стороне город, верно?

Это, кстати, оказалось не так и трудно, стоило только успокоиться, сесть — хвост этот, блин, еще мешается… — и чуть-чуть подумать. Я, когда от свистка-пугалки рванул — реку не переплывал. Иначе мокрый был бы. А, значит, я все еще на том же берегу Оби, что и город. А, значит, мне нужно выйти к реке — и там я уже сориентируюсь. А река у нас — на западе от меня. А запад — вон там. Не знаю, как настоящие волки ориентируюсь, может, у них где-то компас припрятан, а я — по солнышку. Оно, солнышко, кстати, уже к закату клонится, так что надо бы мне поспешать…

Во-первых — фиг его знает, что там без меня в городе творится. Аглашенка, наверное, убивается… Да и есть у меня подозрение, что сегодня у оборотней период ожидания закончился. И начался период нападения.

А во-вторых — не нравятся мне мои мысли. Не в смысле — содержание мыслей, мол, упаднические они там или, наоборот, чересчур оптимистические, нет. Мне их форма не нравится. Это я передаю их более или менее в приличном виде, а по факту — я сейчас думаю какой-то бежевой прозой. Это так на одном литературном сайте такую манеру письма называли. У них — письмо, а у меня — мысли. Примерно вот такие: «Мысли — не нравятся. Мои мысли. Не содержание. Не упаднические. Не оптимистичные. Не то. Форма — не нравится. Форма мыслей». Похоже, волчий мозг полноценно разум человека все же не вмещает и начинается постепенная деградация. Так что мне в волчьем обличии надолго задерживаться резона нет.

Пока я размышлял своими куцыми мыслями над своими куцыми мыслями — солнце окончательно село. И, хотя волчьи глаза продолжали чего-то видеть, но в таком зрении я по ночному лесу бродить не собирался. И так чуть в ствол сосны с непривычки не впаялся. Попытался было воспользоваться волчьим нюхом, но быстро понял, что это дело для меня еще более непривычно. Да, запахов я теперь чувствую уйму. В этом-то и проблема. Как их один от другого отличать⁈ Все равно что вычленить одну мелодию из одновременно нескольких десятком играющих. Тут, похоже, тоже привычка нужна, так, за пять минут, не научишься…

Утро вечера мудренее, решил я, и выбрал местечко для ночевки под вывортнем, чтобы, если вдруг дождь, не намокнуть. Не знаю, могут ли волки простыть, и не хочу узнавать об этом на себе. Свернулся клубком, накрылся хвостом, и неожиданно для самого себя уснул.

Превращение в волка, оно, знаете ли, утомляет.

3

Наутро я проснулся с мыслью о том, что утро и впрямь мудренее. Я вспомнил! Оборотни — они как обратно в человека превращаются? Либо через нож, воткнутый в пень перепрыгивают — но меня в волка без всякого ножа превращали — либо… либо через себя перекувыркиваются!

Вот я дурак, давно мог бы человеком стать… С этой мыслью я приноровился и…

И нифига у меня не получилось. Волки, они, как бы, в цирке не выступают и всякие акробатические номера им недоступны. В общем, вместо того, чтобы перекувырнуться — я прост впилился мордой в землю. Поднялся, отплевался, обтер лапами мох с носа — и продолжил попытки.

И с четвертого раза — у меня вышло!

Перекувырнуться через голову — вышло. Превратиться обратно в человека — нет. Облом.

От расстройства я вспомнил даже, что в сказках всякие Финисты-Ясные соколы для превращения об землю бьются. И честно попытался удариться о землю.

Первый раз — ничего.

Второй раз — ничего.

На третий раз, когда я особенно сильно приложился башкой, я увидел, как мимо меня, огибая стволы сосен, прошел натуральный йети. Здоровенный, обросший серой шерстью, на двух ногах… Я понял, что с битьем о землю пора завязывать. А то на четвертый раз я увижу лиловых гоблинов, а на пятый — апостола Петра.

Не решается эта задачка так просто. Не решается.

Я побрел дальше на запад.

И вышел к реке.

И к людям.

4

Хорошая новость — это были мои стрельцы.

Плохая новость — это были мои стрельцы. То есть — люди, вооруженные мушкетами.

И вторая плохая новость — они меня увидели.

Вот что я за волк, блин? Другой бы за километр людей услышал, увидел и унюхал, а я как шел по прямой, так на берег реки и выскочил. И стою такой красивый, на стрельцов смотрю, с расстояния пары десятков шагов. А они — на меня.

Думай, волчара, быстрее соображай. У тебя пара секунд, прежде чем они вскинут ружья и выстрелят. И до деревьев ты добежать уже не успеешь. Надо показать, что ты не просто волк, что ты разумный… да блин! Разумного волка они положат еще быстрее, чем обычного, разумный волк — это оборотень!

Как показать им, что я — не оборотень? Как⁈

Время вышло.

Стволы стрелецких мушкетов начали медленно подниматься…

Думай!!!

1

Я сел на свою мохнатую задницу и быстро перекрестился передней лапой. А потом, для верности, еще раз.

Бороды стрельцов синхронно отвисли. Тот, что стоял справа, молодой, кажись, Филька-Веселуха, еще и мушкет уронил, растяпа. Благо, что мушкет — это вам не пистолет «ТТ», случайно не выстрелит. Из мушкета и специально-то выстрелить — задачка.

Остальные стрельцы бросили быстрый взгляд в сторону неуклюжего коллеги, и перевели его опять на меня. Но стволы своих мушкетов опустили, что радует — значит, мозги мои, хоть и стали волчьими, но соображают еще по-человечьи. Любой намек, что я — разумный, однозначно переводит меня в разряд оборотня. Нечисти. А что может сделать человек, но не может нечисть? Правильно.

Перекреститься.

— Это что, волк — православный, что ли? — спросил тот же Филька и получил подзатыльник.

— Ясно одно — не волк, это, душа христианская в нем… — начал было рассуждать, суд по всему, руководитель группы, Макар, прозванием Волокита. Это я помню точно, не так уж у меня и много стрельцов, чтоб не запомнить их.

Макар, как я уже сказал, начал было рассуждать — за такую манеру долгих и тягучих размышлений его, собственно, Волокитой и прозвали — но его снова перебил торопыга Филька:

— Так он оборотень⁈ Ох ты, лишеньки, сейчас я его… Ай!

— Положи пищаль, Филька, а то опять ударю. Слышал же — душа христианская. Откуда в оборотнях душа-то, подумай своей головой пустопорожней…

А, вспомнил. Этого Фильку Веселухой прозвали не потому, что он постоянно веселится, а потому что дурак, каких поискать, вот всех вокруг и веселит.

Я продолжал сидеть столбом, как какой-то суслик-мутант, размышляя, перекреститься еще раз или это уже будет напоминать клоунаду? Или как вообще о себе напомнить, они там, похоже, про меня забыли уже?

— … бывают такие случаи — колдуны, которых на свадьбу не пригласили, целые свадебные поезда в волков оборачивают. Вот они такими волками всю жизнь и бегают. Не нечисть это, а несчастный человек.

Уф. Алилуйя. Дошло.

— Так, а что теперь с ним делать? Как его обратно в человека-то обратить?

— Про то не знаю, — развел руками Макар-Волокита, — В город надо его отвести, пусть там решают…

Типичное поведение нормального подчиненного. При выявлении проблемы, которую не удается решить своими силами — доложить руководству. Пусть оно думает, у него голова большая и шапка высокая.