К середине следующего месяца должен прийти струг из Москвы с десятком бронзовых заготовок на полевые пушки. Мастера предлагали ствол заготовки делать не подвижным, а вращать режущий инструмент, но тогда на этих станках будет невозможно точить оси на паровозные колесные пары. Так что я настоял на мощном станке, где вращается тяжелая отливка.

Наутро прискакал сеунч от Годунова. Царь Фёдор Иоаннович тяжело заболел. Тесть велел срочно, бросая все дела, мчать в Москву. На такое письмо тянуть с выездом было глупо и опасно. Никаких вещей брать с собой не стали, рынды вздели боевой доспех, меня тоже упаковали в стальную кирасу и отряд поскакал к столице.

Вот на второй день нас и подловили. Лесная дорога была перегорожена сваленными деревьями, передовой дозор, увидев это, остановил отряд.

— Государь, плохо дело, — обратился ко мне Бакшеев, — сё не простые тати, энто боярские дети чьи-то. Спереду засека, да вои наши видали оружных кметей с огненным боем. Розумею сзаду идет другой отряд, дабы нас промеж молотом и наковальней поставить.

— Почто ж не стреляют? — Спросил я Афанасия.

— Они ж в крепи сидят, им дергаться не след. Ждут тыльных людей, те видать запаздывают. Коли б пальнули, то просто упредили нас, або ныне мы в ловушке. В лесу бурелом, конными не уйти. Эй, вои, кто сей дорогой хаживал?

— Яз ведаю. — Вперед выехал чей-то слуга. А я его знаю, он в Устюжне воровского человека поймал. — Яз о прошлые годы вожью оружной у торговых гостей кормыхатился, бо от Устюжны к Москве сколь раз хаживал.

— Как звать тебя? — Спросил Афанасий Петрович.

— Яз, Михей, в служках у рынды Петра Петровича. — Мой телохранитель Ильин тоже подъехал, вслед за слугой.

— Верный человек? — Спросил Бакшеев у рынды.

— Не подводил мя мой слуга николе. — Поручился Ильин.

— Что за селения в ближней округе? — Спросил Михея воевода.

— Ближнее здеся на полудень в пяти верстах по большаку, да через речку Неледину село Спас на Холму, бо в трех верстах от него Антониев монастырь. Но прямого пути нет.

— Речка широка?

— Аршин двадцать-тридцать.

— Вот, что княже, думаю коней надо бросать и уходить через бурелом, у них другого пути не будет, как за нами идти, бо мы в удобном месте сможем бой дать. А ни-то убережет Господь и сгинут тати. Ну, коли нет, надобно вывести тебя к монастырю, любой ценой. Монаси завсегда ограду имеют вкруг дворов своих. Что скажешь? Велишь ли так?

— Яз во всем на тебя полагаюсь, Афанасий Петрович.

— Значится так и порешим. Вои, все с коней, пищали завесные зарядим и идем за нашим вожей к монасям. — Отряд спешился, с коней взяли переметные сумы и двинулись в лес. Пять рынд под командой Петра Ильина остались возле дороги, на случай, коли тати с тыла не придут, они возьмут лошадей и вернуться в ближайшую деревню, которую мы проехали. А коли покажется ворог, задержат, сколь смогут и уйдут в лес.

Идти в железе среди частых деревьев было тяжело, старые, сгнившие и пахнущие смолой недавно поваленные стихией замшелые стволы хаотично преграждали путь. Обходя, лежащие вековые сосны, постоянно сбивались с направления движения. Повсюду виделись вздыбленные выворотнями пласты земли, увитые корнями. Вот откуда идею засечных черт взяли. Конному войску ни за что не пройти. Одно хорошо, ныне апрель, и хотя зима была необычайно теплой, листва еще не проснулась и чужого человека можно увидеть издали. Коли б в лесу лежал снег, и пешие не ушли бы ни в жизнь. Полчаса спустя за спиной раздались далекие ружейные выстрелы, но стреляли недолго. Отряд прибавил шаг. Через четыре часа движения сквозь лес и переправу через ледяную реку, вышли к монастырю. За бревенчатой оградой виднелись деревянные и белокаменные строения. Монахи встретили настороженно, но узнав, что к ним в обитель явился сын покойного государя Иоанна Васильевича, сразу подобрели. На деньги грозного царя здесь была выстроена каменная церковь в честь Покрова Пресвятой Богородицы с просторной трапезной.

Игумен монастыря Кирилл согласился передать стены и монастырских служек с огненным боем под команду моего воеводы Бакшеева. В Москву был послан один из рынд двуоконь с вестью к боярину Годунову, а мы сели в осаду. Для меня эти несколько дней прошли в молитвах в столетнем белокаменном Никольском соборе. На третий день в обитель прискакал оставленный в лесу рында Ильин.

— Княже, к воротам твой человек приехал. — Так меня оповестил об этом монах.

В трапезной, пристроенной к церкви, куда меня провели телохранители, уже находился Афанасий и Петр Ильин.

— Здрав будь Петр. Печаловались об тебе и людях твоих. Как спасся ты?

— Здравствуй княже. Вот Афанасию Петровичу сказываю, как дело было. Сели мы в засаду, свежий порох на затравную полку у ружей подсыпали и ждем. Чуть погодя с полсотни воев конных то и подъехало. Оружные, видно торопятся, коней наших увидали и ну ругаться. Часть спешилась и по следам отрядным восхотели идти. Бо мы тогда прицельно по головам и самым прытким и пальнули.

— Как голов то опознали? — Спросил Бакшеев.

— Один по виду гордый, богатый доспех. Злее всех ругался, да слугу своего плеткой стегать зачал. Ну, мы его и прочих кто важнее показался, промеж собой поделили да из пищалей и стрельнули.

— Попали?

— Троих пулями попортили, и важного тож. Опосля в лес и отошли. Бо энти лиходеи в обратный путь убрались. Мы послухали, нету погони и с опаской великой возвертались на торный путь. Лихие людишки по сумам седельным полазили, да и всё, даже коней не взяли. Мы как уговаривались, лошадок цугом повязали и до деревни остатней возвернулись. Опосля чорных мужиков пригнали, оне завал из деревьев и разъяли.

— А почему не тронули коней? — спросил я у Афанасия.

— Справного коня воинского за так не продашь. Они клейменые. А коли при новом клеймении тавро вызнают, да спросят где комоня взял? Аль хозяин Сивку своего признает? Сии тати желали дело в тайне соделать. Да не вышло. Ноне думаю, бегут без оглядки. Борис Федорович, мню за мужа дочери любимой, горла то вырвет. Молва идет добр он к врагам, кто поклонится того милует. Правда, сказывают, строптивцы супротив него долго не заживаются. Ты вот что Петр, возьми служек монастырских сколь нужно и вместе с гридями своими, пригони к нам коней наших. Яз воев не дам, оборону держать надоть, опаски для. Мыслю дни через три, жди, государь, у стен монастырских стрельцов московских от конюшего боярина.

И точно ближе к вечеру третьего дня к монастырю пришли две сотни конных стрельцов. Афанасий Петрович, почалалу не желал пускать на двор оружных людей, но при них был наш посыльный из рынд.

Стрелецкий голова передал приказ, не мешкая явиться на Москву. Про тяжелую болезнь царя он не слышал. Поблагодарив игумена, и пообещав отдариться за приют, на утро отправились в путь.

Дорога до Москвы боле ни чем не осложнялась, да и то, на отряд в двести тридцать воинских людей в днях пути от столицы напасть бесследно нельзя.

Годунов встретил в своем тереме.

— Как ты княже, цел? Ксения здорова ли? Почто пошел к Москве со столь малой сторожей?

— Здравствуй Борис Федорович. Здоров яз и Ксения здорова, кланяться тебе велела. Как твое письмо получил, так и выехал.

— Какое письмо? Яз тебе не писал, аще собирался.

— Сеунч ко мне был. Сказался от тебя, письмо подал, або недужен Фёдор Иоаннович.

— Кто-то воду мутит. Сеунч не мой, то подсыл вестимо и грамотка подложная. Государь ныне во здравии пребывает. Тебя выманить хотели, живота гонезе. Видать бояре прознали про царское слово о настоловании. Из людей твоих видаки воров случились? Послухами станут?

— Рында Ильин и с ним пять воев в засаде сидели и приметили татей. Сказывали, ранили из пищали главного в отряде.

— Ладно, ладно. Сие дело Разбойного приказа. О прошлый раз ты ко мне присылал в железах шпега бояр Романовых. Яз его исчо держу в порубе, ано пригодится ноне. Каты его на дыбу потянут, мож наведет на зачинщика. Мыслю се кто-то из молодых бояр дуркует. Старики б тебя не упустили. Дьяки приказные с твоими рындами потолкуют, мож опознают по слову татя. Опять же подраненный он. Найдем, никуда не денется. Как яз человечишку лихого сыщу, так весь род его прижму. Брата царя сгубить желали, да родича мово! Псы! Энто Мстиславский, Романовы, аль Шуйские. Но Шуйские вряд ли, оне оногды из опалы возвертались. Присмирели. Мстиславский умен, ему ноне сорок седьмой годок минул, первый боярин в Думе, бездетен покуда. Абно осторожен без меры, не полез бы он в енту замятню, даже отай чужими руками. Романовы род многочисленный, безвестный, возвысились, внегда дочь Романа Захарьева-Юрьева вышла замуж за отца твово. В их роду дурней с избытком, редки мужи справные. Вот и разгадка твово прещения.