— Да ну? — зачарованно вопросил кузнец.

— Точно так, только мне таковые летуны не надобны. — Оборвал я сказку.

— А каковые надобны? — С оторопью вопросил мужик.

— Другие. Грамоту, счет ведаешь?

— Монаси научили.

— Это хорошо. Во Фряжской земле жил человек один, может и сейчас живет еще, который придумал множество вещей разных хитрых: железную черепаху на колесах, чтоб сажать внутрь людей и они изнутри шли к врагам и стреляли оттуда, не терпя для себя урона, подводную бочку малую со стеклом, чтоб на голову одевать и под водою дышать и работать, тканый купол, чтоб прыгнуть с тысячи аршин высоты и живому остаться. Широчайшего ума розмысл, вроде тебя. Так вот он придумал шелковый шар велиций, коий нагревается теплом от огня и в аер взлетает на многие сотни аршин. Вот таковой летучий тканый шар мне для дел воинских и нужен. Сделаешь?

— Сделаю. Чё ж мы дурней фряжских мужиков, чо-ли? А ты государь не шуткуешь со мной? — С подозрением вопросил коваль.

— С чего бы? Сказываю для дел воинских. Война шутковать не любит, она сказывали мне, кровушку любит. А мне мои вои дороги. Представь, ведет войско государево осаду крепости. Куда палить из пушек? Запросто в аер ядра метать наудачу, так никаких денег не хватит. Бо коли с небес станет пушкарь глядеть, да вниз сказки метать, мол, там во дворе бочки с порохом, а тама воины многая стоят кучно? Таковой осады ни одна крепость не сдюжит. Потому как в ней припасы и люди воинские быстро кончатся. Сядь-ко вон туда на лавку. — Я усадил его, чтоб не маячил над рисунком дельтаплана. По лицу было видно, что умелец в голове прикидывает, как ему собрать дельтаплан и из чего.

— Слыхал про самоходные струги?

— Видал даже, яз остатние дюжину лет во Даниловом монастыре кормыхатился, долг государю отрабатывал в восемнадцать рублев, так он почти на берегу Москвы реки стоит. Како по весне народ посадский на реку с криком побежал, тако и братия монастырская со служками и присными к воде кинулись. Монаси ругались, сказывали, або де дым валит, не иначе диавольской силою кораблик плывет, да крест узрели, замолкли. Так что видал. Ходил ещё опосля близко смотреть.

— Литец пушечный Федор Савельев построил, сею машину, по слову моему. Ноне володеет частью завода в Устюжне и брать будет сотни рублей за продажу своих паровиков. У тебя своё дело когда-нибудь было?

— У Варвары Великомученицы кузню держал.

— Значит деловой, бывалый это хорошо. Чтоб ткать шелковый купол зело великий мерой своей, надобно шитья ручного вельми много. Сделаешь машинку швейную, чтоб шить могла сама от колеса.

— А как яз таковое сделаю?

— Дам тебе грамотку, денег, поедешь в Устюжну, явишься мастеру Савельеву. Он тебе покажет паровые машины, станки хитрые, водяные плотины, машину свою, коя будет бегать быстрее ветра. Опосля сам придумаешь машинку для шитья, но долго не думай, через десять лет мне нужен летучий шар, который поднимет в аер двух человек.

— А коли сбегу?

— Мне тебя боярин подарил, тебе Борис Федорович подарил случай мечту свою построить и богатым стать. Коли сбежишь — суть дурак ты, мне таковые без надобности, коли поймаю, сызнова монасям отдам, коли не поймаю, живи, как хочешь пустою жизнью своей. А на шар воздушный яз другого умельца найду.

— Не нать другого искать Государь. Яз построю! — Кузнец встал и поклонился в землю.

На день Пророка Илии призвал к себе стряпчего с платьем Дмитрия Хромого князя Пожарского из рода Стародубских князей Суздальской земли. Так как срочно был нужен надежный человек для надзора за строительством железной дороги, а косвенно на мне была вина за сломанную военную карьеру князя, я решил попытаться совместить обе задачи. Борису Федоровичу строптивый стряпчий не нравился, но он согласился удоволить мою просьбу. По истории князь был чрезмерно горд, но никаких коррупционных дел за ним не водилось.

Пожарский явился, и его проводили в кабинет. Слегка поклонившись, он поздоровался:

— Многие лета царевич Дмитрий Иоаннович.

— Здравствуй князь Дмитрий Михайлович, пройди, сделай милость присядь. — Тот сел в кресло у моего стола, вытянув ногу. Двадцатилетний дворянин имел приятную внешность, высокий лоб и слегка выступающий подбородок.

— Почто звал ты меня, царевич? Чином яз невелик, меня ты не знаешь?

— Сейчас скажу. Как нога?

— Не болит уже.

— Это хорошо, что не болит. Вот что князь — перешел к делу я. — Слышал ли ты о великой царской дороге, что начала строиться сим летом?

— Слыхал. Бают по Москве, бо нестатнее это дело, молва глупая ходит, де по ней будут кареты железные бегать, быстрее ветра.

— Вокс попули вокс Деи! Что с латинского "Глас народа — глас Божий"! Молва меж людей посадских права, как построим дорогу, пустим по ней поезда железные вельми быстрые. Так вот желаю яз, чтоб ты стал во главе дела сего.

— Отчего? Молод яз и в сем деле не разумею ничего. — Удивился Пожарский.

— Есть страна на восходе, очень далеко. Там, так же как и у нас есть царь, бояре, дворяне и крестьяне. Царь правит, крестьяне пашут, но дворяне у них имеют закон промеж себя, где чтут доблестью служить своему господину беззаветно. Сами они великие гордецы, но коли подведут государя своего, садятся посреди двора и мечом вспарывают себе живот до смерти.

— К чему ведешь царевич? Не пойму яз. Христианину самоубийство — грех смертный!

— Яз к тому, что рода ты хорошего, сам горд и вижу за тобой честь великую. Строительство дороги будет идти отныне и до скончания веков. Стоить она будет многие сотни миллионов рублей, но не можно нашему государству без дороги той. Царство наше станет величайшим средь всех, коли будет связано быстрыми путями меж городов своих. Ныне государь Федор Иоаннович, боярин Годунов и яз в год даем купно двести тысяч рублей. Того достанет на сто верст царской дороги. Хватит, коли не примутся лиходеи красть денег, и железа с дороги. Потому нужен государю и мне защитник сего дела. Гордец, коий сам не польститься на копейку и другим укорот даст. Должность сия с ростом дороги расти станет вплоть до думного боярина. Что до опыта, его ни у кого нету. Зачнешь дело, и появится зараз. Что скажешь?

— Подумать мне надобно. Кто будет головой надо мною?

— Государь, боярин Годунов, яз и всё!

— Подумать мне надобно.

— Подумай, но не тяни. Стройка уж началась. То дело на всю жизнь. — С тем и расстались.

Мысль с железной дороги перескочила на мост через Оку. Зачем каменный, чем плох бетонный? Во времена учебы в институте, не глядите, что он был медицинским, я в летние месяцы, так же как и все, ездил чернорабочим на комсомольские стройки, время было такое. Так что технологию укладки бетона и само ведение монолитных работ знал. Вопрос в цементе. Ныне, судя по всему, процесс получения этого материала был утерян. По историческим заметкам, не помню источника, первый цемент в древнем Риме получили случайно, из выпавшего пепла при извержении вулкана Везувия. Что это нам дает? Самый распространенный элемент, во всяком случае, земной коры — это кремний, второй кажется кальций, не зря же столько известняка повсюду встречается. Ну и температура в земных недрах соответствующая, раз камень плавится. Заманчиво строить бетонные мосты, да и коли класть железный путь в Диком поле, татары пожгут шпалы и все. Много ли надо сухим деревяшкам. Конечно, со щебеночной насыпью им не справиться, а это самая трудоемкая часть. И восстановить, после наказания диких кочевников, путь можно довольно быстро. Тем не менее, мысль крайне интересная. Нужен человек для изысканий.

За неделю до нового года прискакал сеунч от Ждана с письмом из Устюжны.

"Государю моему царевичу Дмитрию Иоанновичу князю Угличскому. Пишет раб твой, казначей удельный Жданка Тучков. Шлю весть черную, не вини за то слугу твово старого. Сушь энтим летом стоит небывалая, у крестьян, что посеяли рожь, жито погорело на корню. Дождей не видали уж сорок дён. Река Молога обмелела вельми. Три седьмицы назад в посаде на окраинах завелась болезнь животная. Поначалу маялись людишки малым числом, бо яз не осмелился тревожить твой покой государь. А ноне, уж пол города твово, Устюжны, в скорбных животом ходют и зачали помирать людишки твои. Страшусь, беды великой, коли не поможет нам Господь. Службу во церквах устюженских заказал, да облегчения не видать. Яз делать чего не ведаю. Укажи господине, чего творить мя. Коли помру тож, прости раба твово за оплошки прошлые, да за гордыню глупую. Раб твой вовеки, челом бью о воле твоей".