То-то я спиной чувствовал беду с поездки в Коломну. Требовалось срочно ехать в Устюжну. Самому не уйти, государь не позволит. Значит необходимо посредничество Годунова и немедленно. Судя по тому, что сеунч остался здоров за время пути, он не инфицирован, касался письма и не заболел, значит в послании, бацилл нет.

Скорым шагом отправился к конюшенному боярину. Годунов был занят, но я настоял через слугу и прорвался на прием. Тесть принял, но раздражения не скрыл:

— Царевич, почто ты неугомонный ноне. Яз дела сужу государевы, бо ты треволнения творишь? Чего случилось?

— Казначей мой епистолию прислал. В Устюжне валовая болезнь, уж весь город мню в скорбных. Надобно мне войско человек в пятьсот и отъехать посадских спасать в борзе!

— Да ты умом ослаб! Чтоб яз тебя в чумное селение отправил? Не бывать тому, яз скорее всю Устюжну Железнопольскую огнем пожгу опаски ради. Об том и речи быть не может. Ступай себе.

— Борис Федорович, ты же знаешь, что ведомо мне сущее. Не помру яз ноне, бо люди мои важные в городе сгинуть могут. Того мне вытерпеть не можно. Времени не теряй, пойдем к государю. Обещаю, бо сам к больным не полезу, но должен яз быть рядом, чтоб спасти людей умелых. Чего делать стану в пустыне устюженской без розмыслов моих?

— Исчо людишек наберем. Тебе немыслимо в лапы смерти самому идти. Не пущу яз тоби. И не сказывай боле об сем.

— Борис Федорович, яз в этих людей душу, и мысли мои вложил. Нужны оне мне. Другие могут и не выдюжить, бо энти ужо проверенные. Сами головами думают. Это как золото в бездну бросать, такового государевым людям делать не след. Мы с тобою желаем несколько сот тысяч людей русских спасти, бо ныне семи тысячам христиан смертью страшной позволим сгинуть?

— Да не пущу яз тоби!

— Еще раз повторюсь. Мы с тобою едины желаниями нашими по взращению силы царства Московского. Едины мыслями. Не твори зла ныне мне, родич. Об том тебя прошу. Пойдем к государю, будь мне заступником. Надобно мне сегодня к Устюжне отъехать.

— И жену с собою повезешь?

— Упаси Господь, здеся оставлю, Солнце моё. Что ж яз полоумный что ль?

— Значит, опасность смертную видишь?

— Конечно, Борис Федорович, яз не безумец, но ведаю, как с болезнью черной бороться можно, и победить ея. Коли сам заболею, выздоровею без сомнения. Верь мне. Помнишь книгу про болезни человеческие, кою яз тебе подарил три седьмицы назад. Есть там часть, где описаны подобные случаи. Такового, что в сей книжке прописано никто не ведает во всем мире, бо яз узнал и на бумаге утвердил. Окромя меня некому помочь людям русским православным в Устюжне. Коли не спасем их, грех на нас ляжет смертный! От того не отмолиться. — Три недели назад сеунч привез из Углича в столицу свежее напечатанную лечебную книгу "Причины болезней человеков, изнутри и снаружи приходящие".

Боярин сидел на лавке и колебался.

— А коли помрешь?

— Не помру. Вот те крест.

— Да не отпустит тебя государь!

— Ты скажи так, чтоб отпустил. Рындам прикажи пусть не дают мне ходу в город, но должон яз рядом быть.

— По тонкому льду пойдем. Ужели нельзя отсель с чумой совладать?

— Можно было б, не просился отъехать, Борис Федорович. Поспешай!

— Господи, за что мя наказуешь? — вопросил в пустоту Годунов. — Яз тако рынд твоих запугаю, бо оне тоби на пушечный выстрел ко городу не подпустят.

— Согласный яз, мне ближе и не надобно. Пойдем к государю.

— Ступай к себе, готовься в дорогу. Яз один с царем потолкую.

Час прошел в суете и торопливых сборах. Жене ничего не сказал.

Годунов явился в сопровождении пожилого боярина.

— Царевич. Государь к сердцу принял твои намерения спасти жизни христианские. Удивлен яз вельми, бо зрит в том подвиг во имя Господа нашего! Сказывал из князей славных Дмитрий Иванович Донской тако же соделал, внегда в первые ряды войска встал на поле Куликовом, бо из царей Иисус Христос самолично за веру на казнь пошел. Однако указал мне, ответчиком стать головою за живот твой. Яз жертвовать за ради людишек слободских жизнею твоею и своею не желаю. С тобою поедет мой ближний человек окольничий князь Иван Самсонович Туренин. — Теперь он обратился к боярину:

— Иван Самсонович. На твою мудрую голову уповаю, сединами убеленную. Не дай сему отроку главу свою зазря сложить. Помоги ему и защити от него самого.

— Не моги сумневаться, Борис Федорович. Волос с царевича не падет. Ты меня знаешь. — Басом ответствовал боярин.

— Ну, с богом. Войско придет, через десять дён, для того, чтоб заставами Устюжну закрыть. Вы тама поберегитесь.

В три дня полусотенный конный отряд домчал до Углича. Здесь эпидемии не случилось. В городе оказались оба немецких специалиста. Явившись на мое приглашение и отвечая на мой вопрос, Бруно Вебер сказал:

— Вергебен кнезе Димитрий, ихь потерял мое фрау унд киндер от дер шварце тодд ин проклят город Зальцбург. Яз кайне Нарр. Нет дурак. Како узрел шварце тодд, беду, поял майне меншен, бо дал мне ты кнезе, унд гер Зилингер унд бестер меншен унд бистро фарен ин Углич. Яз айн момент вортраген бургомистр Углича геру Трясуну, бо шварце тодд ин Устюжна.

— Когда покинул ты город?

— Цвай седьмиц назад, кнезе.

— Что в городе?

— Шварце тодд. Множество меншен скорбны баух, животом. Вельми плёхо кнезе.

— Федор, — обратился я к тиуну Углича — здесь в городе все спокойно? Больных нет?

— Нету князь. Баженко, как случилась беда в Устюжне, приказал мне твоим именем собрать всех угличских посадских на площади и там кричал им страшные слова, мол кто станет пить сырую воду, тот сгинет, ибо в воде червецы вельми мелкие от жары завелись и смерть станется от них. Де государь наш царевич Дмитрий Иоаннович от того и требовал не бросать кал и испражнения по всюду и воду кипятить и пить токмо ея, паки страшился за люд свой посадский. А устюженские мужики не стали тако делати и от того смерть к им пришла. Ноне весь Углич молится за тебя и остатние дураки на дворовых задах ямы отхожие копают.

— Где Баженко? — Задал я вопрос разошедшемуся Федору.

— Он людишек своих поял и в Устюжну отъехал десять ден назад. С им за дюжину евоных помощников ушло.

— Соль в городе есть?

— С твоих соляных промыслов с Усолья приходили струги, привезли семь тысяч пудов лучшей соли.

— Велю тысячу пудов грузить на струг и отправить в Устюжну срочно. Такоже семь бочек самогона нашенского крепчайшего туда же отправить, коли нету, вборзе выгнать. Также велю достать еды, в деньгах жаться не моги. Скот, птицу на убой, рыбу закупить, зерно из княжьих амбаров, чтоб семь тысяч посадских в Устюжне голода не знали. Тканины льняной, лучше белой, сто отрезов тоже выслать челном. Упомнишь? Все гнать в Устюжну. Угличских стрельцов и мужиков выборных выставить на заставы вкруг города твово. Ни един больной, чтоб не прошел. Кто в сомнении окажется селить порознь за околицей в шалаши и смотреть две седьмицы. Коли не покажет болезни, волен идти куда пожелает. Кто из стрельцов дурака станет валять, реки Пузикову именем государя ответит. Баженковых людей осталось кого в городе?

— Двое, царевич.

— Ко мне их пришли.

Отдав еще несколько инструкций и распоряжений, сам с отрядом отправился дальше. Заслав разведчика в новую усадьбу на другом от Устюжны берегу реки Мологи и убедившись, что болезни в княжьем тереме нет, отряд разместился в деревянном укреплении.

Ждан увидев меня, заплакал и кинулся в ноги:

— Государь, не бросил мя и людишек своих в черную годину. Уж прости раба старово, не ждал яз твово явленья к нам. Думал, оставишь нас, ничтожных человеков. Уж прости за помыслы таковые глупые.

Подошел князь Туренин.

— Ну ко старик. Молчи. Царевич ратиться со смертью страшной явился! Яз бы не поехал, будь моя воля, бо он пошел, значит с Богом в сердце. Нам ноне не до возгрей твоих. Сказывай чего в городе твориться!

Чуть успокоившись, Ждан поведал о состоянии дел. Болезнь охватила весь город, на окраинах и возле церквей больных больше, в центре и около амбаров механических меньше. В Рождество-Богородицком монастыре, что на правом берегу речки Ворожи стоит, ужо десять монахов и монахинь отпели. Тама все поголовно хворые.