Голос у нее дрожал, и в глаза мне Мэри старательно не смотрела, а я растерянно хмурилась, отказываясь верить в то, о чем она говорила и пытаясь найти ее словам рациональное объяснение.

— Вы спрашивали у меня о вервольфах, эрэ? Что ж, вы правы.

— Я спрашивала о том, что случилось, — прошептала я. — А вовсе не...

— Да, мы вервольфы, — решительно перебила меня жена лесника и, глянув на старшего сына, велела:

— Паркер, посмотри за братьями и малышкой. Нам с эрэ нужно кое-что обсудить.

— Но ма... — попытался было воспротивиться он — явно мечтал погреть уши о наш разговор!

— Ты плохо слышал?

— Хорошо.

Мальчишка зыркнул на меня волком и, будто пробка из бутылки, вылетел из катафалка, а Мэри подвинулась на сидении, предлагая мне занять освободившееся место, и, грустно улыбнувшись, начала свой рассказ.

— Вервольфы среди людей всегда жили. И не смотрите на меня такими глазами, я пока еще в своем уме — знаю, о чем говорю. В сказках о нас, правда, какой чуши только не писали! И что мы на людей охотимся, и что на луну воем, покрывшись шерстью, и что коли нападем на человека и искусаем его, то он потом обязательно таким же как мы станет. Много всякого, не мне вам рассказывать.

Посмотрела на меня настороженно, словно ожидая насмешек с моей стороны, но я, как это ни странно, верила каждому слову Мэри. Уж и не знаю, почему. Может, потому что видела, как мало осталось от человека в ее муже, а может потому, что женщина говорила таким голосом, с такой болезненной уверенностью и обреченностью, что не поверить ей было просто невозможно.

— Но кое в чем сказки все же не соврали, — продолжила Мэри, убедившись, что я не собираюсь поднимать ее на смех. — Некоторые из нас — те, что посильнее, — действительно могут менять свою внешность, принимая боевую форму.

— Волк — это боевая форма? — почему-то шепотом спросила я, а женщина слегка сморщила нос и покачала головой.

— И близко на волка не похоже. Скорее уж, на медведя. Да и то... Откуда только этот волк в сказки попал — ума не приложу. Теперь уж и конов, поди, не отыщешь. Правду сказать, некоторых из нас это дико злит, а мне как-то смешно всегда было. Придумали себе сказочку про чудовищ и пугают друг друга. Ладно бы еще только дети, так и взрослые туда же! Из-за взрослых мы и вынуждены скрываться. Скольких из нас в старые времена перебили! Мы-то раньше только в Рутелии жили, тамошний народ сказками про вервольфоф не удивишь. Думаю, они их все и придумали. Из зависти и злости. Мы же ведь сильнее обычных людей, даже те из нас, у кого боевой формы нет. Живем раза в три дольше, не болеем почти. Никто не помнит, с чего все началось, кому первому в голову пришла идея, что кровь вервольфа — это эликсир от всех болезней. Но только раз это кто-то вслух произнес — и понеслась. Вырезали нас целыми поселками, даже детей не жалели. Прабабка моя еще застала конец той кровавой эпохи, много чего рассказывала. И про ожерелья из зубов от сглаза, и про порошок из высушенной кожи от мужской немощи, и про крема да маски на основе крови... Таких вот сказок бояться надо, а не тех, в которых человек в волка оборачивается, да ан луну воет. Хотя тут завоешь. В королевском зверинце Руделии, говорят, в свое время целую семью вервольфов держали. Вот была потеха, на деток в клетке смотреть.

Мэри замолчала. Откинулась на спинку сидения, прикрыла глаза. Дыхание с шумом вырывалось из ее груди, словно она не дикую по своему содержанию историю рассказывала, а длинную дистанцию пробежала. Впрочем я и сама дрожала от внутреннего озноба, слабо представляя себе, что одно живое существо может так обходится с другим.

— Мы даже обрадовались, когда из бездны демоны полезли. Верите? Прабабка моя аж плакала от счастья, что теперь людям долго будет не до нас.

— И вряд ли кто-то может ее за это осудить, — прошептала я.

— Что? — вскинулась Мэри. — А... Ну, да. Наверное. Из Рутелии вервольфы уехали все. Я ни одной семьи не знаю, которая там бы осталась. По всеми миру разъехались. Прабабка вот моя в Аспоне решила осесть. Здесь я и родилась. И выросла здесь, с Матэнхэймом познакомилась. Поженились. Муж лесником устроился, детишки пошли... И все у нас хорошо было, да вот пришла беда, откуда не ждали.

Женщина замолчала, и я тоже не торопилась нарушать тишину. Не столько из-за того, что впала в некоторый шок от услышанного, сколько из-а количества вопросов, роившихся внутри меня, как рой пчел в улье.

— Вы ведь слышали о порче? — вдруг спросила она. — Конечно, слышали. Что это я? Видать, вас Император сюда из-за этого и прислал. Дошли стало быть слухи и до него. — Я не стала раскрывать истинную суть вещей, и Мэри продолжила:

— Людей-то от этой заразы еще как-никак лечат, хотя прежних сил, говорят, уже никогда не вернуть. А у вервольфов все хуже гораздо. Мы ведь очень восприимчивы к магии. Самое простенькое заклинание на нас действует, как конское копыто на лягушку. Не подумайте, что я жалуюсь! Так и должно быть. Это как с коромыслом, знаете? Оба ведра должны быть одинаково полными — иначе ничего не выйдет. У людей магия и хрупкие тела, у вервольфов сила и никакой магической защиты. Будь иначе — вся вода в одном ведре оказалась бы. Понимаете, к чему я?

— Вы о балансе сил в природе?

— О нем, — с ноткой сомнения в голосе согласилась Мэри, позволяя мне догадаться, что с мудреными словами вроде «баланс» она не очень хорошо знакома. — Уж и не знаю, где Матэнхэйм порчу эту проклятущую подцепил. И не виделся-то, почитай, ни с кем. Разве что за почтой ходил. Или вот свеженину одному из ваших отдавал на той неделе. Не знаю.

В женском голосе отчетливо зазвенели слезы, и я хотел было коснуться ее сознания успокаивающим импульсом, да вспомнила ее слова о том, как на вервольфов магия влияет, и не стала рисковать.

— Мы ведь детям об их истинной сути ничего не говорили, — сдавленным от едва сдерживаемых слез голосом продолжила говорить Мэри. — Страшно. Малые ведь, проболтаются — потом поди доказывай, что ты не сказочный герой. А коли весть до кого из посвященных дойдет — так вообще беда. А в тот день мы кабанчика закололи. Муж тушу разбирал, старшие помогали, я с младшими тоже здесь была на подхвате. Свежее мясо, оно ведь женские руки любит. Так ведь?

Я вымученно кивнула. Откровенно говоря, меня бы под страхом смертной казни не заставили бы присутствовать при убийстве кабанчика и последующей разделке, хотя мясо я, конечно, лицемерно люблю, поэтому и осуждать никого не стану.

— Я сразу в вас распознала умную женщину, эрэ. — Мэри дернула уголком губ. — Вот когда мы кабанчика разбирали, тогда у Матэнхэйма зверь и стал пробиваться наружу. И что самое страшное... Мы же ведь в боевой форме разума не теряем. Сильнее становимся — да. Чуть злее обычного — ну, так хищник и должен быть злым, а то подохнет же. Но остаемся в своем уме. А в Матэнхэйма как демон вселился. Обернулся — и давай мясо зубами рвать на глазах у детей. Я малышку на руки схватила, лицом к себе прижала, чтобы она не видела, на старших зыркнула, чтобы не шумели и взглядом к дверям идти велела. Да Тим заплакал. Мат, он ведь добрый, как телок, в детях души не чает — а тут как зарычит, да как бросится на нас, а в глазах — смерть. Ну, все — думаю — конец нам.

В катафалке вновь повисла тишина, и я, нетерпеливо поерзав на сидении, поторопила женщину:

— Но как вам удалось выжить.

— А так, что мы в мужья самого сильного самца выбираем, — с грустью усмехнулась Мэри. — И Мат такой. Сумел пробиться даже сквозь магическую хворь, победил демона внутри себя и велел нам убираться. До дома, говорит, добежать не успеете. Если снова обезумею, могу по вашим следам кинуться. Вы лучше в погреб, говорит, спуститесь, а я вас закрою да себя к стене прикую. А к вечеру щитодержец за мясом должен приехать. Он меня прикончит, а вас выпустит. Вы только, говорит, кричите громче, чтобы он вас отыскал. Только не приехал подлец. Видать, забыл.

Она уронила лицо в ладони и горько заплакала, я же и слова не успела сказать, как к нам подлетели все пятеро маленьких Матэнхэймов и наперебой стали утешать свою родительницу, всхлипывая и жалостливо уговаривая маму не плакать.