Я закусила губу, чтобы тоже не разреветься, и, даже не знаю как, но таки нашла в себе силы спросить:

— А с чего вы взяли, что эта та самая магическая хворь?

Мэри вскинула на меня мокрый взгляд и устало пояснила:

— Так не болеем мы больше ничем. А уж в то, что в наших краях таких хворей больше, чем одна, завелось — ни за что не поверю. Уж простите, эрэ, но можно я сама детям обо всем расскажу. Раз уж тайне все равно конец, так хоть с правдой смерть примут, а не просто так.

Я задумчиво кивнула, но потом спохватилась и отчаянно затрясла головой.

— Даже не думайте! — Глянула на навостривших уши малявок. — Не спешите ни о чем рассказывать. Лучше отдыхайте и сил набирайтесь. — Выскочила из катафалка. — Если у меня не получится мужу вашему помочь, вам еще пятерых детей на ноги ставить.

— Помочь? — Надежда в голосе женщины захлебнулась слезами. — Помочь?

— Я ведь целительница, — хмыкнула я. — Работа у меня такая. Людям помогать.

И добавила после секундной заминки:

— И нелюдям тоже, как видно. Ждите меня тут и не делайте глупостей, — наставила напоследок, а после этого развернулась, крутанувшись на пятках, и со всех ног бросилась к Джоне, пока он глупостей наделать не успел.

Не нужно нам Матэнхэйма в замок везти. Да и рассказывать о том, что в местных лесниках (допускаю, что не только в местных) вервольфы ходят, а то, глядишь, целый народ на мучения обречем, а они и от прошлого раза еще не до конца отошли.

Пока я беседовала с Мэри, Джона успел усыпить Матэнхэйма, связать его магическими путами и вынести из сарая на свежий воздух. И я впервые смогла рассмотреть, во что превратился тот, кого еще неделю назад считали пусть и диковатым, но добродушным мужиком.

При солнечном свете вервольф в боевой форме и вправду больше походил на медведя, чем на волка. На огромного, собакоподобного медведя с большими лохматыми ушами и короткой шерстью на курносой морде.

Джона стоял на коленях возле бесчувственного тела, но услышав мои шаги, оглянулся.

— Ближе не подходи! — тут же вскочив на ноги, велел он мне строгим голосом.

— Иди к демону, Джона. Приказывать будешь, когда Матэнхэйм уйдет в долину Предков. А пока он жив, у целителя больше прав, чем у некроманта.

— Кузя...

— И даже не спорь со мной!

Джона выругался шепотом, но спорить все-таки не стал, но и отходить не спешил. А когда я присела на корточки возле своего больного, навис надо мной, как коршун над добычей. Только полы черного плаща зловеще трепыхались на весеннем ветру.

— Отойди, — попросила я, пытаясь нащупать пульс на запястье лесника. — В затылок дышишь. Раздражает.

Пульс был учащенным, дыхание поверхностное, а шерсть вокруг рта — или правильнее будет сказать «пасти»? — совершенно мокрой от слюны.

— Я дыхание задержу, — тут же отозвался Джона, по своей упертой привычке и не подумав воспринять мои слова всерьез.

— Ну и демоны с тобой. — Пальцы Матэнхэйма свело от судороги, и я потянулась к саквояжу, надо было проверить свои догадки и убедиться в правильности предварительно поставленного диагноза.

Я уколола большой палец лесника иголкой и собрала в склянку несколько капель крови. Кровь была темнее человеческой и значительно гуще, но когда я добавила в нее определительный экстракт, она вспыхнула и испарилась, взвившись в небу голубоватым дымком.

— Что это? — выдохнул тот, кто обещал задержать дыхание, чтобы не тревожить целителя своим присутствием, и я, не скрывая злорадства, правдиво ответила:

— Рабиес.

— А?

— У вервольфов, как ты ранее заметил, мой дорогой некромант, как выяснилось, и в самом деле удивительная восприимчивость к магии. Как я поняла из сбивчивого объяснения Мэри, любое заклинание, коснувшись души одного из представителей этого народа, оказывает совершенно неожиданный эффект, зачастую совсем не тот, который ждешь.

Мне даже оглядываться не нужно было, чтобы почувствовать напряжение друга.

— То есть ты хочешь сказать, что я напрасно позволил тебе приблизиться к Матэнхэйму?

— Нет. — Я отложила в сторону ставшую ненужной склянку и, порывшись в недрах своего саквояжа, извлекла на свет стеклянный зачарованный шприц и запаянный воском пузыре к с зеленоватой жидкостью внутри. — Никогда не думала, что когда-нибудь использую его. До сегодня не понимала, почему этот эликсир входит в число обязательных для комплектации саквояжа первой помощи. Я просто ставлю тебя перед фактом, Джо. И кстати, снова прошу отойти.

— Не будь занудой, я и так дышу через раз.

— Ладно. Но потом не жалуйся.

Сковырнув пробку, я набрала жидкость в шприц, задрала свитер лесника и рубашку, а потом левой рукой разгладила шерсть на животе, чтобы добраться до голой кожи, и привычным жестом вонзила иглу, погрузив ее в тело примерно на треть, одновременно отгораживаясь Механическим щитом. От магии он не защитит, а вот от брызг крови, рвоты или еще чего, с чем приходится сталкиваться целителям во время лечения пациентов — прекрасно.

Поэтому, когда Матэнхэйм внезапно сел и, открыв рот, изверг наружу невероятное для голодавшего несколько дней существа количество мутной вонючей жижи, я была готова. А вот Джоне оставалось только цедить ругательства сквозь зубы.

— Кузя! Демона тебе за шиворот! Предупреждать же надо! — прорычал он, вытирая лицо.

Я демонстративно вздернула бровь.

— Проклятье! — Он посмотрел на Матэнхэйма, который, вновь впав в беспамятство, растянулся в луже из собственных нечистот, и поднял было руку, собираясь наложить на лесника магические путы, но передумал в последний момент и, сплюнув, пробурчал:

— Потом веревкой свяжу. Здесь за сараем колодец есть. Помоги умыться.

— Только если ты поможешь мне перенести больного в дом.

Само собой, что еще четверть часа мы ссорились еще и по этому поводу.

Некромант настаивал на переводе опасного вервольфа в темницу — извините, лабораторию! — замка, а я пыталась донести до сознания своего бестолкового друга всю ту информацию, которой со мною поделилась несчастная жена лесника.

Во время спора Джона поднял из колодца полное ведро воды, а затем скинул плащ, мундир, совершенно не стесняясь моего присутствия, стянул через голову рубашку.

— Кузя не нервируй меня! — растерев шею ладонью, потребовал Джона, а я, к своему стыду, не нашлась, что ответить. Не потому, что его воззвание достигло цели, а просто... Ну... Я ведь целительница, мне приходилось видеть обнаженные мужские тела. Чаще мертвые, но и живые тоже. Однако это было как-то иначе. В палате или в спальне больного. И никогда — могилой Предков клянусь! — я не чувствовала такого болезненно-горячего смущения.

Джона же, ничего не замечая, наклонился вперед, положил ладони на край кособокой скамеечки, неловко приткнувшейся к каменному боку колодца, и как ни в чем не бывало продолжил нравоучительным тоном:

— Я ведь понятно объяснил, в замке...

Я плохо слушала, внезапно залюбовавшись на прямую линию позвоночника и слегка выпирающие лопатки. И на руки — сильные и такие мужские, что мне кровь ударила в лицо и зашумела в ушах, заглушая голос друга.

Может, меня тоже какой хворью прокляли? Магической.

Тряхнув головой, я торопливо зачерпнула полный ковш воды и выплеснула его прямо на спину, на упругие мышцы и гладкую, золотистую кожу, до которой прямо-таки нестерпимо захотелось дотронутся.

— Уй! — взвыл Джона, резко выпрямляясь. — С ума спятила? Холодно!

Вода струйками побежала вниз, моментально намочив пояс брюк, и я опустила голову, чтобы кое-кто глазастый не заметил моего смущенного смятения, потому что мне не полегчало. Наоборот, еще хуже стало. Как-то неправильно на меня подействовал вид прозрачных капель на мужском обнаженном теле.

— Извини, — пропыхтела я. — Но ты сам виноват. Не надо было меня злить.

— Чем это?

— Тем, что у тебя голова чугунная, — огрызнулась я. — Сам подумай, что ждет эту несчастную семью, если все узнают, кот они на самом деле такие. Никогда не замечала за тобой такой бессмысленной жестокости.