Аласдер сел в высокое кожаное кресло, которое освободил Эймс, а поверенный уселся на один из двух стульев, стоявших по другую сторону письменного стола. Аласдер окинул взглядом кожаное пресс-папье, несколько перьев и чернильницу в форме лягушки.

– Полагаю, вы хотите как можно скорее перейти к делу, – сказал Эймс, перекладывая бумаги в кожаной папке.

Аласдер откинулся на спинку кресла и, сложив руки на груди, в упор посмотрел на Эймса. Если бы он не был нанят Патрицией, Аласдер уволил бы этого человека в один момент, хотя бы по причине его похотливых взглядов, которые он бросал на Изабел. Однако Аласдеру надо было узнать, каким образом Эймс собрал о нем сведения.

– Откуда вам так много обо мне известно? – Аласдер старался быть дружелюбным, отлично понимая, что в любых переговорах раздражение ни к чему хорошему не приводит.

– Неужели вы думаете, что я передам богатство Шербурнов человеку, о котором мне ничего не известно спросил Эймс.

– А разве вы это решаете? – спокойно возразил Ал ас дер. – В данный момент слово за Патрицией.

– Это не так. У нее нет прав на наследство. Она здесь на вашем содержании, и вы можете запретить ей жить в Брэндидж-Холле.

Эймс подвинул папку с документами Аласдеру.

– Если вы это подпишете, я выступлю в качестве свидетеля.

Аласдер открыл папку и начал читать. Вся собственность, закрепленная за титулом, была перечислена в алфавитном порядке с указанием дат, когда она была при обретена. Он был поражен, что некоторые даты относились к прошлым векам.

– Вы увидите, что все в полном порядке, – натянуто улыбнулся Эймс. – Как только вы поставите свою подпись, все богатства Шербурнов будут принадлежать вам.

Аласдер схватил перо, открыл крышку на голове лягушки с зелеными глазами из изумрудов и обмакнул кончик.

– А что произойдет, если я откажусь от титула? – небрежно спросил он, стряхивая лишние чернила.

– А зачем вам это знать? – удивился Эймс и нахмурился.

– Так все-таки что произойдет? – повторил свой вопрос Аласдер.

– Титул и поместье перейдут к вашему второму кузену.

– А вы его знаете?

Эймс кивнул:

– Я немного с ним знаком. Благородный человек, который будет достоин титула. Не то что ваш предшественник.

– Значит ли это, что вы не одобряете моего дядю Дэвида?

– Он был простаком, – поморщился Эймс. – Для счастья ему вполне хватило его кошек. Остальное его не интересовало.

С каждым словом Эймс становился Аласдеру все ненавистнее.

– Я бы хотел, чтобы в случае моего отказа от титула графиня имела возможность оставаться в Брэндидж-Холле до конца своей жизни. И чтобы за ней было закреплено содержание на все это время. – Весь клан был в долгу перед ней. Патриция не только отвлекла внимание англичан, чтобы Макреи смогли уехать из Гилмура, но все эти годы она оберегала их тайну.

– Разумеется, я укажу это в своем письме новому графу. – Поскольку Аласдер молчал, Эймс продолжил: – Но вы должны понимать, что по законам Англии все решать будет новый граф. Отказываясь от своих прав, вы лишаетесь возможности диктовать условия.

Аласдер положил перо и откинулся на спинку кресла.

Как просто было бы произнести эти слова: «Я не хочу быть графом Шербурном». Этот титул никогда не был ему нужен.

Но мысль о том, что какой-то неизвестный ему родственник будет распоряжаться судьбой Патриции и Брэндидж-Холла, была ему неприятна. Аласдеру не нравилось, когда на его пути вставали препятствия. Тем более не нравилось, когда ему диктовали. Он хотел жить той жизнью, которую выбрал сам, а не той, которую ему хотят навязать.

Скольким Макреям было позволено выбирать спою судьбу? Эта неожиданная мысль показалась Аласдеру любопытной. Он встал и отошел к окну.

– Оставьте меня одного на пять минут, – не оборачиваясь, попросил он.

– Я не смогу подтвердить вашу подпись, если не увижу своими глазами, как вы будете подписывать, – терпеливо возразил Эймс, будто разговаривал с ребенком.

– Я не стану подписывать, пока вы не вернетесь.

Дверь за его спиной открылась и закрылась.

Часы на каминной полке отсчитывали минуты. Аласдер повернулся и увидел свое отражение в выпуклом стекле зеркала в виде солнца с расходящимися лучами. «Интересно, – подумал он, глядя на свое искаженное отражение, – каким меня видят люди?»

Капитаном, разумеется. Человеком, которому дорога его семья. Членом клана Макреев. Кораблестроителем.

А может быть, самонадеянным дураком, забывшим о тех лишениях, которые испытали его соотечественники, когда обустраивали свою жизнь на мысе Гилмур. Изабел назвала его алчным, и при этом ее глаза сверкали, как осколки изумрудов. Однако до этого мгновения смысл ее слов до него не доходил.

В качестве капитана «Стойкого» Аласдер привык брать на себя ответственность не только за корабль, но – что было гораздо важнее – и за своих матросов. Однако он с легкостью отказался от ответственности, когда дело коснулось его женитьбы и наследства. Он больше думал о том, что попал в неприятную ситуацию, чем о возможных последствиях своих действий, которые могут сказаться па других людях.

Разве он может оставить незащищенной Патрицию? А доверить Эймсу управление делами своих предков и своею отца?

Но еще важнее было то, что он не мог бросить на произвол судьбы Изабел.

«Я не причиню тебе зла, Изабел». Эти слова были им сказаны. На деле же он поступил так, что хуже некуда. Пусть с ней и грубо обращался ее отец, все же она была защищена от остального мира. А, он, вместо того чтобы предоставить ей святилище брака, пообещал дать денег и свободу. Но ведь и он, Аласдер, не был свободен. Он связан невидимыми узами с теми, кого любит.

Он мечтал жениться на девушке со своей родины, но образы его подруг детства в последние дни поблекли и стали просто воспоминанием.

А главное место в его сознании самым мистическим образом заняла Изабел.

«Не прикасайтесь ко мне, Макрей». Ее отказ от него был более чем очевиден. Но скорее всего это было лишь отражением его собственного отношения к ней.

Он ни разу не поцеловал свою жену. Эта мысль поразила Аласдера, словно стрела, выпущенная из туго натянутого лука. Он ни разу не прикоснулся к ней так, как ему хотелось, – не случайно, когда поправлял ее бандаж, – а намеренно.

В его воображении неожиданно возникла Изабел: ее тонкие пальцы гладят мраморное бедро скульптуры, изучают линию гладкого живота, мускулы руки.

Аласдер никогда не считал себя ревнивым. Но вчера вечером он приревновал ее к скульптуре неизвестного юноши, который умер несколько веков назад, но который предоставил свое тело пальцам Изабел.

Это к его телу она должна была прикасаться. Что стоили его мысли о ее защите и об ответственности за нее? Они вдруг отступили перед голой правдой. Ему захотелось, чтобы это его бедра Изабел гладила своими пальцами, а не холодный мрамор статуи. Он хотел видеть выражение удивления на ее лице, когда она будет прикасаться к нему.

Он знает, что надо делать. Шагнув к двери, он открыл ее и позвал Эймса.