Эд попытался меня перебить, но я не дал ему и слова сказать.
– Все общество пропитано насилием, или, скажем так, его слабым раствором – это власть начальников над подчиненными, полиция, армия, религия, в конце концов, власть мужа над женой, жены над мужем, родителей над детьми, каждого из возлюбленных друг над другом, но ведь это все жизненно необходимо. Я уж не говорю о науке или, скажем, поэзии, – я ухмыльнулся, – которые почти целиком состоят из насилия, прежде всего над самим собой, ибо всякое умственное напряжение требует волевого усилия, что есть, согласитесь, насилие над собой, поскольку необходимо заставить себя заниматься тем, чем тебе в данный момент заниматься не хочется. Насилие вывело человека из пещер и дало возможность выйти за пределы планеты. Отвергая насилие, вы становитесь похожим на средневекового монаха, истязающего свою плоть ради идеи единения с божественным духом. И этим только опровергаете свои слова, поскольку идея, за которую вы сейчас словесно боретесь, всячески напрягая свой ум, кстати говоря, с помощью волевых усилий, то есть насилия, имеет над вами такую же власть, как и те идеи, которые в вашем понимании являются выражением идеи насилия. И точно так же, как и люди, которых вы называете носителями идеи насилия, вы прибегаете к насилию, пока только словесному, для защиты своей идеи непротивления злу и ненасилия. Но если лишить человечества его движущей силы в виде идеи насилия, то человечество погибнет, уступив место тем, кто более жизнестоек. Уверен, ваши взгляды разделяют очень немногие из ваших друзей, хотя бы потому, что наш XXI век – не время Толстых, избивавших своих жен, и смиренных христиан, любивших подпаливать мирных старушек, которые якобы были ведьмами.
– Ницшеанец, – бросил кто-то за моей спиной, однако я не стал отвлекаться.
– Как и они, вы не видите главного: ратовать надо не за ликвидацию насилия как явления, потому что выполнить это невозможно ни сейчас, ни в ближайшем обозримом будущем, но управлять им с помощью разума и разумной воли, которых не было у ваших предшественников-непротивленцев, в тех самых целях, которыми вымощены дороги в ад. В этом ваше мышление так и осталось средневековым!
– Так его, – ухмыльнувшись, сказал Скелет и залпом опорожнил свой стакан.
И сам Хамнер, и все остальные внимательно слушали этот довольно бессвязный и, на мой взгляд, откровенно бредовый монолог, излагавшийся слегка заплетающимся языком. Даже музыку выключили, чтобы не мешать нашему спору. Впрочем, как говорится, у каждого свои причуды.
Эд несколько секунд молчал, видимо, собираясь с мыслями после моих атак, а потом спросил:
– Значит, вы считаете, что религия – это тоже насилие?
– Безусловно! Почитайте внимательнее древние церковные книги любой религии, и вы все поймете. Человек свободен, говорит любая такая книга, но при этом должен ежедневно в определенные часы молиться, соблюдать никому, кроме жрецов, не нужные правила, если он не хочет попасть после смерти в ад. Подчиняйся нам, или ты попадешь в ад. К этой фразе можно свести все мировые религии, особенно христианство во всех его подвидах. Причем бог в этих книгах изображен как главный рабовладелец, держащий людей в тесных клетках, выкованных из бессмысленных в наше время правил и запретов.
– Фейербах, – сказал кто-то. Я поискал глазами сказавшего эти слова, но не нашел.
– Как я понимаю, вы атеист? – спросил Хамнер, стараясь увести нашу дискуссию от явно проигрышной для него темы насилия. – Значит ли это, что вы не считаете веру в Бога необходимым атрибутом человеческой жизни?
– Не сказал бы. Я верю в то, что в каждом настоящем человеке есть свой маленький бог. Вот здесь, – сказал я и, протянув руку, коснулся левой половины груди Эда. – Это и совесть, и сознание, и разум человека.
– Кальвинизм чистейшей воды, – сказал кто-то за моей спиной. На сей раз я смог засечь говорившего. Им оказался Винтерс, и я решил больше не отвлекаться на его замечания, поскольку ничего против него не имел.
– Больше похоже на Достоевского, – бросил Эд, и я тут же переключился на своего противника, ожидая его ответного хода, но Эд о чем-то глубоко задумался, и я сам перешел в наступление.
– Отнюдь нет, – сказал я. – Кальвин считал, что бог есть в каждом человеке, и для него эта идея имела значение лишь в борьбе с алчными церковниками, в то время как мне кажется, что ничего важнее этого на свете не существует. А что касается Достоевского, то для него без Бога все нравственные основания в человеке условны, и в этом я с ним категорически не согласен. Только надо оговориться, что то, о чем я говорю, не совсем бог, а скорее его зародыш, который может развиться, а может и нет. Я также думаю, что не у всех это есть и не каждый слышит голос своего бога. Таким людям мои рассуждения покажутся бессмысленной пьяной болтовней. Но те, у кого это есть, меня поймут. Это и совесть, и честь, и гордость. Это, скажем так, душа человека, только не совсем в том смысле, в каком это слово понимаете вы.
Я вновь протянул руку и вытащил из-под расстегнутой почти до пояса рубашки Хамнера тяжелый серебряный крест на толстой серебряной же цепочке.
– Это – всего лишь мишура. Жизнь может родить только жизнь, а в этом куске металла жизни нет. Просто мишура, которой себя обманывают те, кто не слышит голоса в своем сердце, кто взамен него придумывает что-то свое, превращая свои фантазии, мечты, надежды, страхи и кошмары в религию. И, чтобы заставить остальных следовать за собой, они вовсю пользуются методом кнута и пряника, просто потому, что другим путем они не могут следовать. А это не что иное, как обман и насилие. Будьте такими, какими мы вас хотим видеть, и вы попадете в рай, а нет – будете вечно гореть в аду. А в число последних очень часто попадают те, кто пытаются жить по совести. Их вера – прежде всего вера в самого себя, а вера разных религиозных фанатиков – золоченая парча, скрывающая тяжкое увечье, костыль калеки, которым тот почему-то гордится. И жить без насилия они не могут. Подчиняйся нам, или тебе будет плохо. И в этом мире, и в том. Или ты с нами, или тебя ждет ад. О, конечно, я не отрицаю того факта, что и среди глубоко верующих людей встречались замечательные люди, равно как и того, что среди неверующих было немало людей, позорящих род человеческий, но это зависит от самого человека. Если у него есть душа, она отразится в священных книгах и, преломившись, вернется к нему, а человек, не имеющий души, никогда не сможет найти что-либо в Библии или Коране. И только таких людей, людей, наделенных душой, облагораживают страдания. Это либо дано, либо нет. И те, кому это не дано, придумывают грозные божественные запреты и прочую религиозную ерунду. Или ты с нами, или тебя ждет ад.
Я помолчал несколько секунд, собираясь с мыслями, которые расползались в моей голове, как тараканы, а потом продолжил:
– Да что там религии, к этой фразе можно свести любую существующую идеологию, любую философскую систему, все, что хоть как-то касается веры. Моя вера лучше, а тебе за то, что ты считаешь свою веру лучшей, уготован костер, тюрьма или концлагерь. Но так было раньше, а в современном мире, с тем уровнем развития, которого мы достигли, и с тем пониманием окружающего нас мира мы можем, наконец, подвести общий знаменатель под проблемой насилия. Именно насилие, управляемое современным разумом, отвечающим за все свои действия перед сердцем, – я постучал себя по груди, – во имя счастья всего человечества и является единственно оправданным, но никак не насилие во имя металлических безделушек или бредовых фантазий. Подчеркиваю, не во имя сказок Библии или Корана, ни во имя фантазий какого-нибудь Маркса, Ницше или Смита, а только ради конкретно взятого человека, отвечающего за свои стремления и желания своим разумом и сердцем, понимающим, что он не один на Земле и что он должен соразмерять свои потребности с окружающим его миром, прежде всего с окружающими его людьми, потому что настоящего человека в том смысле, в каком я это понимаю, должен ограничивать только он сам – своим разумом и совестью. И дальше человечество должно жить только так, и никак иначе. В противном случае оно погибнет. Человек абсолютно свободен. Конечно, его ограничивает окружающий его мир, я имею в виду и природный, и социальный мир, но свой последний окончательный выбор человек всегда делает сам. А все религии стараются лишить его этой свободы выбора и навязать свой, в то время как человек должен быть абсолютно свободен и ограничен только самим собой, то есть именно тем самым маленьким богом, который есть в зародыше в каждом из нас и может в зависимости от условий либо погибнуть, либо развиться. И мне кажется, что самая главная цель человечества – научиться создавать условия, в которых каждый человек сможет стать таким, и в этом единственный путь развития мира.
