– Заберите своего дружка, пока его не затоптали, да катитесь отсюда! – рыкнул я на них не хуже волка Кочински и, схватив за шкирку неподвижно лежавшего на тротуаре парня, швырнул его в сторону его дружков, однако ни один из них даже не шевельнулся, продолжая таращиться на меня. Бесчувственное тело Фредди пролетело метра два и снова рухнуло на асфальт.
– И в следующий раз никогда не забывайте о правилах хорошего тона, – добавил я.
Одна из девушек и оба парня, выйдя из ступора, подчинились, не рискнув вступить в бой, когда их лидер был повержен, и, подхватив бесчувственного Фредди под руки, торопливо поволокли его подальше от телефона. Вторая девушка еще несколько секунд стояла, рассматривая меня оценивающим взглядом, а потом повернулась и торопливо зашагала вслед за остальной компанией. Она явно старалась запомнить меня, и, надо полагать, не ради собственного удовольствия, а чтобы впоследствии найти меня и рассчитаться со мною сполна.
Что ж, пусть попробуют. Если они попытаются меня найти, то получат хороший урок и поймут, что в дела больших дядей таким малышам, как они, лезть нельзя. А если не поймут, то умрут. Я думаю, вряд ли кто-то будет о них горько плакать. Они того просто не стоят. На крайний случай я лично исполню обязанности плакальщицы.
Я проводил их взглядом, пока они не исчезли за поворотом, а затем повернулся к телефону, но передумал. Мне надо было просто подстраховаться на всякий случай от звонка какого-нибудь идиота. Не время мне сейчас попадать за учиненную на улице драку в полицию, которую наверняка уже вызвал какой-нибудь добропорядочный прохожий. А Мартину я могу позвонить и со своего домашнего телефона или, в конце концов, с оллкома. Подслушки, я думаю, все равно сейчас нет – когда у бюро столько работы, им не до таких мелочей. Во всяком случае, шансы на это явно меньше, чем на арест за драку на улице. И все равно никто потом не сможет ничего доказать. Мало ли кто мог мне звонить.
Я затер ногой пятно крови на асфальте около телефонного аппарата и торопливо зашагал в сторону, противоположную той, куда ушли мои недавние знакомцы.
ГЛАВА 19
Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить – не поле перейти.
Самое редкое мужество – это мужество мысли.
Домой я пришел позже, чем ожидал, задержавшись в одном из баров неподалеку, совмещая душевный отдых и лечение головной боли от воспоминания о вчерашнем чертовски приятным средством. В конце концов, клин клином вышибают, да и любой из нас имеет право хоть иногда расслабиться. Тем более что вчера я выполнил сложное задание, а завтра мне предстояло еще более сложное. Хотя, если быть честным, я не ожидал от себя, что всего лишь за день смогу привыкнуть вновь к запаху этой гадости. Я имею в виду виски. Впрочем, человеческие способности, особенно на ниве порока, безграничны. В этом я убедился еще много лет назад.
В общем, когда я пришел домой, настроение у меня было весьма приподнятым. Даже тяжкие думы о Свете и Эде покинули меня. Нельзя не признать, что тот из древних, кто сказал, что в вине находится истина, неплохо разбирался в жизни. Я даже поднялся на свой третий этаж на лифте, чего почти никогда не делал раньше, потому что идти на третий этаж недолго, а лифт всегда таит в себе опасность случайной или преднамеренной аварии. Я и сам нередко использовал этот способ, так как устроить аварию нетрудно, а естественные аварии происходят не настолько редко, чтоб кто-нибудь что-нибудь заподозрил.
Войдя в свою квартиру, я, не разуваясь, прошел в комнату и с размаху бросился на диван. Домашний блок связи приветствовал меня сообщением о том, что мне звонили Светлана и Мартин. Однако я остался лежать на диване. Звонить Мартину или Светлане мне совершенно не хотелось. Хотелось просто бездумно полежать, глядя в потолок, ни о чем не тревожась. И без того волнений мне хватит.
Однако человеческий мозг так устроен, что он не может не действовать, если он бодрствует. И избавиться от мыслей я не мог даже несмотря на три стакана виски. Память непрерывно воскрешала то мусоросборник в помещении для курящих, то волка на столе Кочински, то глаза полковника Барта. Я сел на диване, потом снова лег, однако количество мыслей не изменилось от этих телодвижений, зато в желудке громко заурчало, и я вспомнил, что не ел сегодня с самого утра. Я встал, пошел на кухню и велел автоповару приготовить мне пару сэндвичей и чашку кофе. Потом поел. Слава богу, голодный ложку, то есть чашку, мимо рта не пронесет, потому только я и не облил всю кухню кофе, так как мои мысли были заняты стоящими передо мной неразрешимыми проблемами.
Я впервые столкнулся с подобными задачами. Никогда в жизни я не намеревался совершить несанкционированное убийство, более того, я не понимал, что толкает меня на это.
«Неужели только то, что Эд состоит в каких-то отношениях со Светланой? Чепуха! За такое не убивают. Во всяком случае, я не убиваю. Или… К черту! К черту все!»
Еще большей проблемой была для меня Светлана. Она сама была загадкой для меня. Но еще большей загадкой были для меня чувства, которые я испытывал по отношению к ней. Никогда прежде я не испытывал ни к кому подобного чувства. Я всегда был одинок. Фортуна помогает тому, кто сам себе в состоянии помочь и достаточно силен, чтобы пронести свой крест в одиночку. К тому же правила организации сильно ограничивали сотрудников.
Что же все это значит?
Телефонный звонок разорвал тишину. Я торопливо встал и снял телефонную трубку.
– Ну и что все это значит?! – свирепо поинтересовался сэр Найджел.
– Что – это? – в свою очередь осторожно спросил я. Мало ли о чем мой шеф мог говорить со мной в таком тоне. Может, Дэйв Майлз что-нибудь разнюхал и сдал меня, или у Лысого Дьявола все-таки есть собственная служба внешнего наблюдения, независимая от Майлза и предназначенная исключительно для личного пользования сэра Найджела, которая меня выследила?
– Эта твоя дурацкая шутка насчет Кочински! – рявкнул шеф, мгновенно развеяв все мои опасения.
– Он первый начал, пошутив надо мной по-своему, а я ответил ему по-своему, – ответил я и облегченно вздохнул.
– Подшутил над ним, натравив на него меня, наплетя какой-то ерунды о том, что он сходит с ума? – взревел сэр Найджел как ужаленный бизон.
– А ля гер ком а ля гер, – сказал я спокойно, но внутренне чувствуя глубокое удовлетворение от всего произошедшего и происходящего.
– Умник нашелся, натравил одного начальника на другого и посмеялся в кулачок! Обманул человека, который тебе доверял! Это просто подло с твоей стороны! Хоть увольняй тебя за это. Или отправить на курорт, чтобы тебя там вразумили? – бушевал сэр Найджел. Кажется, он действительно сильно обиделся на меня. – Обманул меня, человека, который во всем тебе доверял, да еще так подло и нагло! Как у тебя только смелости на это хватило! Это так подло с твоей стороны!
– Да, сэр, – почтительно сказал я. Я хорошо изучил своего шефа за те долгие годы, что я с ним проработал, и знал, что он легко вспыхивает и так же легко гаснет, главное, не перечить ему. Так что пусть покричит немного, отойдет, а потом я ему объясню, что произошло между мной и Кочински.
– Что да, сэр?! – взревел сэр Найджел.
– Это было очень подло с моей стороны, – виновато сказал я, внутренне улыбаясь до ушей.
– Да уж, куда подлее! Наплел мне кучу небылиЦ| благо я уши развесил, и смылся. Я, как дурак, приперся к Кочински, а тот сидит бледный, как бумага, и тут же, прежде чем я успел рот раскрыть, начинает у меня просить прощения и обещать, что подобное больше не повторится, как нашкодивший пацан! А я сижу да ушами хлопаю и пытаюсь понять, что все это значит!