– Семья Браунлоу, – прочитал я и поднял глаза на Найджа.

– С богом, Бен. И удачи тебе, – Лысый Дьявол встал и протянул мне руку. Вот это действительно большая честь, поскольку, несмотря на некоторую фамильярность в общении со мной и еще несколькими самыми старыми сотрудниками класса А, дистанцию с нами сэр Найджел сохранял, как британские лорды свои фамильные драгоценности. Немногие могли похвастаться таким рукопожатием. Вот только в голову мне неожиданно пришла довольно нехорошая мысль: «Лысый Дьявол как будто на эшафот меня провожает. Что бы это, черт побери, могло значить?»

Пожав протянутую руку, я молча вышел из кабинета и, пройдя по коридору до конца, уселся на подоконник. Мне хватило трех минут, чтобы пробежать глазами напечатанный на листке текст.

Это было медицинское заключение, в котором говорилось, что все пять членов семьи Браунлоу заражены вирусом Витько и подлежат срочной ликвидации, так как находятся в красной зоне заражения. Пониже от руки было написано несколько строк почерком сэра Найджела – поименное перечисление членов семьи, приказ открыть мне все досье, какие я сочту необходимыми для своей работы, и прочая рутина.

Эти самые обычные строчки, которые не один раз видел и я, и многие другие сотрудники бюро, подали мне интересную мысль. Я долго смотрел на листок бумаги, пытаясь проанализировать возможные варианты, а затем аккуратно, старательно подражая почерку Лысого Дьявола настолько, насколько это было в моих силах, приписал в конце списка имен тех людей, о которых мне была необходима информация, имя Эдварда Хамнера. Я перешел свой Рубикон. Бросив последний взгляд на творение своих рук – не слишком ли сильно последнее имя отличается по написанию от остальных пяти, – я встал и пошел в отдел информации.

Там меня уже ждали.

– Бен Роджерс? – спросил меня один из клерков.

– Да. В чем дело?

– Нам только что звонил лично сэр Найджел Тизермит. Он приказал нам создать для вас максимально благоприятные условия, а также предоставить вам любую информацию, которую вы сочтете необходимой получить.

– Отлично. Мне необходима полная информация о людях, перечисленных в этом списке, – сказал я, молясь про себя, чтобы сэр Найджел не уточнил, о каких именно людях мне нужна информация.

– Сделаем минут через десять, – сказал клерк, пробежав глазами список, – а вы пока можете посидеть здесь. – Он указал на мягкие кресла в приемной.

– У вас тут можно курить? – спросил я.

– Место для курения в конце коридора, – ответил клерк слегка недовольным голосом. – Вообще-то курение вредит здоровью.

– Идите, работайте, – проворчал я. – Со своим здоровьем я как-нибудь разберусь без вас.

Клерк оскорбленно замолчал и ушел. Кажется, я нажил на свою голову еще одного недоброжелателя. Ладно, черт с ним. Не он первый, не он последний. Просто я терпеть не могу, когда мне кто-то пытается указывать, как я должен жить, или пытается давать советы, которые я не прошу. Единственный, от кого я могу стерпеть подобное обращение, – это сэр Найджел.

Я вышел из приемной и прошел по коридору. Место для курения было помечено специальной табличкой, и внутри было пусто, как на кладбище в полночь. Какие правильные люди работают в отделе информирования! Впрочем, это их проблемы.

Я закурил и задумался. Все, что происходило со мной в последние два дня, мне не нравилось, особенно вчерашние события. Впрочем, то, что было позавчера, а также то, что я собирался сделать сегодня, нравилось мне еще меньше. Я сознательно шел на нарушение самых святых правил нашей организации, что каралось смертью, хотя я не мог припомнить случая, чтобы палач в здравом уме и трезвом рассудке нарушал их. Эти законы нарушали только безумцы, которых приходилось так или иначе нейтрализовать. Может, я тоже сошел с ума и не заметил этого? Что-то в последние два дня я стал слишком часто об этом думать. Но ведь проверка, проведенная Дженис, показала, что мое психическое состояние вполне удовлетворительно. Чертовщина какая-то.

Мои мысли, блуждая какими-то непонятными окольными путями в моей голове, перескочили на полковника Барта. Пуская колечками сигаретный дым, я вспоминал первые несколько лет нашего, скажем так, знакомства. Когда я был курсантом на базе спецназа в Коттенхем-тауне, Барт казался мне человеком из стали с куском льда вместо сердца, пока однажды, несколько лет спустя, во время Возвращения, когда чья-то глупая голова решила, что начинается новая волна распространения вируса в слабо охваченной медицинским контролем, более чем на две трети вымершей в годы Великого Мора Северной Африке, я не увидел, как Барт плачет. Он плакал «скупыми мужскими слезами», потому что его отряд по приказу, который он отдал, опираясь на результаты своей разведки, выжег деревню, в которой, как потом выяснилось, не было ни одного инфицированного. Население той деревни состояло в основном из женщин и детей. Тогда мне это показалось забавным – полковник, который плачет. И вообще, война есть война.

Говорят, именно после этой операции Барт ударился в религию, стал уклоняться от выполнения миротворческих операций, протестовал против увеличения военного присутствия Великобритании в Северной Африке и несколько раз подавал прошение об отставке, которое в конце концов приняли.

Я вспомнил выражение его глаз, когда я врал ему о том, что должен доставить его в бессознательном состоянии в Коттенхем-таун. Это был взгляд человека, бесконечно уставшего нести непосильный для него груз. Казалось, он был благодарен мне за то, что я его убил, ведь по законам своей религии он не мог совершить самоубийство, это было бы нарушением воли божьей. Хотя, если подумать, как люди умудряются толковать волю божью? Ведь они всего лишь люди, и не более того. И какими бы мудрыми, могущественными и всезнающими они ни были, они остаются всего лишь людьми, хотя и позволяют себе между делом толковать волю божью и использовать ее в своих интересах. Может, бог, если он есть, как раз и хотел, чтобы Барт покончил жизнь самоубийством. Кстати говоря, примерно это и было написано в той прощальной записке, что я оставил в его квартире.

Он хотел смерти. Именно поэтому он не ушел куда-нибудь, не отправился за подмогой, не позвонил в полицию, когда обнаружил, что в его квартире кто-то есть. Он просто ринулся внутрь, чтобы найти там свою смерть. Синдром могильщика, как говорит Дженис. Когда вокруг тебя все умирают, а ты все еще живешь, живешь, живешь, словно Бог, словно бессмертный, и подсознательно хочешь убедиться в этом. Или в обратном.

Я посмотрел в окно. Мир смерти, где каждый ежесекундно рискует своей жизнью, даже не замечая этого. А я?

Сгоревшая сигарета обожгла мне пальцы, я выругался и выбросил ее в пасть мусоросборника. Тот лязгнул, пахнув на меня дымом все еще тлеющих в его пасти окурков, словно врата ада, поджидающие палачей. Мир закружился и окутался туманом, ноги подкосились, и откуда-то, черт его знает откуда, всплыла мысль: «Ты обречен!» Словно крик жертвы и голос судьи одновременно.

Дьявольским усилием воли я взял себя в руки и торопливо зашагал в сторону информационного центра. Похоже, мне действительно плохо. Пора на отдых. Хотя бы ненадолго, а то нервишки что-то начали шалить. Мысли какие-то дурацкие одолели. Но я не имел права выпрыгнуть из лодки сейчас, когда каждый гребец на счету. Это был мой долг. Вот только куда плывет эта лодка и чего хотят гребцы? В любом случае прыгать за борт мне было уже поздно. Надо будет попросить у сэра Найджела настоящий полноценный отпуск сразу после того, как я разделаюсь с делом Браунлоу.

Выходя из помещения для курящих, я оглянулся, и мне опять показалось, что железная пасть мусоросборника ухмыльнулась, словно капкан, поймавший своими челюстями волка.

Я торопливо вышел и пошел в сторону отдела информирования, чтобы получить нужную мне информацию. Мое безумие подождет, потому что сначала я должен выполнить задание. Это – мой долг.

В отделе информирования все уже было сделано, затребованная мной информация найдена, проверена, систематизирована и отпечатана. Я поблагодарил клерка за быструю и хорошо сделанную работу и тут же ушел. Ноги сами понесли меня вновь в помещение для курящих. Я хотел вновь увидеть эту пасть.