Но когда лотос раскрылся полностью, а лепестки соединились в опалово отливающую полусферу, из центра которой вверх и вниз ударил столб золотого света, Кир понял, что всё только начинается. Часть света в центре лотоса сгустилась в сияющий овал. Однако это продлилось недолго, первородное яйцо постоянно расширялось и сужалось, и то и дело наливалось ослепительным жарким светом, который ощущался болезненно, как лёгкий ожог. После яркой вспышки оно обретало молочный, с голубоватыми переливами, цвет, и излучало невероятно притягательное тепло, к которому Кир тянулся неосознанно, как младенец к материнской груди. Но вслед за лаской снова приходила боль, вспышки-пульсации становились всё чаще, и вскоре и яйцо, и сам лотос мерцали уже непрерывно и обжигающе. Кир не мог прекратить это, как и не мог сказать, сколько продолжалось действо, поскольку и он, и настоящий мир уже находились вне времени. Он чувствовал, что происходящее бесповоротно меняет его, а боль, в которой он сейчас пребывает, — необходимый проводник на пути изменения, и вскоре закончится. В самом деле, Кир её уже почти не ощущал, поскольку сам начал мерцать с той же частотой, что и светящееся яйцо. И когда оболочки яйца рассыпались, будто рой золотых пчёл, а потом расположились в пространстве в форме гигантских спиралей, облачных скоплений, эллипсов, а то и вовсе фантасмагоричных фигур, Кир нисколько не удивился.

Какое-то новое, пока безымянное и не принадлежащее словам знание наполняло его. Он понимал всё, что происходит сейчас, знал, что было до Света, и знал, что будет после, но даже под угрозой потери Шав не смог бы ничего объяснить. Слова для нового знания пока не родились.

Лотос, не изменивший первоначальной структуры, медленно вращался на оси золотого света, озаряя молочно-белый океан радужными всполохами. Во время одного из поворотов Кир заметил, что в середине цветка кто-то сидит. Поза сидящего — со склонённой головой и руками, опущенными на подогнутые в коленях, широко разведенные и странно выгнутые в бёдрах ноги, — поначалу изумила Кира, но в памяти вспыхнуло белым цветом понимания вновь открытое слово «падмасана», и он улыбнулся. Действительно, как же ещё можно сидеть в лотосе, если не в позе лотоса? При завершении нового витка цветок замедлился, и Кир сумел рассмотреть сидящего более подробно. Им оказался мужчина, одетый в белые, расшитые золотым орнаментом одежды свободного кроя. Тёмные длинные волосы были убраны в замысловатую причёску, которая открывала высокий лоб со странной шишковидной выпуклостью в центре. На лице блуждала безмятежная улыбка, глаза были закрыты — казалось, он спал. Но тут мужчина неожиданно резко поднял вверх правую руку, раскрывая ладонь знаком приветствия, — и иллюзия рассеялась. Кир ощутил, что узнан, признан и принят. Сидящий поднял вторую руку, поднёс обе к лицу — и снял его легко, как маску, но на месте удалённого лица тут же проявилось новое: исполненное уверенности и сдержанной силы. Ставший не нужным покров рассеялся сонмом золотистых тающих точек. Однако и второй лик надолго не задержался, повторив судьбу предшественника. Третий лик, лукавый, смеющийся, синекожий, исчез по мановению ладони, уступая место звероподобно оскаленной личине. После были явлены и боги, и звери, и люди в таких количествах, что Кир, ошарашенный представленным многообразием, не сразу осознал, что видит перед собой Шав.

Она улыбнулась, от чего всё существо Кира сладко затрепетало, открыла глаза и округлила рот для нового Слова…

— Ки-и-ир! Ки-и-ир!!! Да очнись же, молишься ты, что ли?! Олух! Приди в себя, иначе врежу, мало не покажется! Держи, не урони! — Кир, ещё не вернувшийся окончательно, с трудом осознающий происходящее, ощутил в руках холодную металлическую трубку и сжал её.

— Труби, идиот! — Кир, таковым себя и ощущая, поднёс к губам медный, местами погнутый мундштук и резко выдохнул. Труба издала неприличный петушиный хрип. Он с трудом сдержал нервный смешок и попробовал снова. Получилось ещё хуже: куда длиннее и непристойнее.

Отец мгновенно налился желчью:

— О-о-о, послало небо наследничка! Бездарь, простое дело доверить нельзя! Дай сюда, покажу, как надо!

Разъярённый Аш-Шер резко перехватил трубу, сделал вдох полной грудью и поднёс к губам мундштук. Выдохнул — долго, тщательно выдувая воздух. Холодный стальной звук поплыл, медленно растягиваясь в пространстве, точно клок тумана, но, не достигнув даже атмосферы Фаэра, растворился бесследно.

— Шед!!! Шед-шед-шед! — Отец, казалось, обезумел: с силой отбросив трубу, запустил пальцы во всклокоченные волосы и потянул пряди с такой яростью, будто хотел вырвать. — Да что ж такое, всё наперекосяк! Реквизит когда меняли, недоделки?! — воздев голову в отсутствующее небо, проорал элоим — видимо, обращаясь к воображаемым техникам-трибам.

Кир, обрадованный нежданной отсрочкой, закрыл глаза, чтобы не выдать себя. Отец теперь его нисколько не пугал — напротив, вызывал брезгливую жалость. После выхода он чувствовал себя полным сил и видел ясно, как никогда. Себялюбие, свившее в Аш-Шере паучьи гнёзда, затянуло ядовитой паутиной такие понятные и близкие Киру чувства как любовь и человечность. Он понимал, что никогда и ни в чём уже не сможет быть близок с этим человеком.

— Хах! Твой отец не был бы так успешен, если бы не смотрел на сто шагов вперёд! — Аш-Шер, уже взявший себя в руки, ехидно осклабился и извлёк из складок широченной рубахи тёмный, похожий на длинную отполированную змею, рог. — Вот! Тут точно беспроигрышно. Наследственная реликвия, сейчас такого ни один мастак не сделает — не из чего, зверьё рогатое повывели, вместо мяса одни синтенты. Куда катится мир? — Отец притворно вздохнул и любовно огладил рог. — Шофар… Мой шофар. Тебе не светит, даже не рассчитывай!

Кир покорно кивнул, не желая вступать в безнадёжный разговор.

Шофар Аш-Шер Киру не доверил, таким образом, окончательно исключив сына из активного участия. Разумеется, его это нисколько не огорчило. Он с лёгкой иронией наблюдал, как торжественно отец подносит к губам гнутый рог, как делает глубокий вдох, набирая в лёгкие побольше воздуха, как вытягивает хоботком губы, благоговейно прикладываясь к реликвии. Кир почувствовал, как резко трепыхнулось сердце: всё! Ничего не изменить. Выдоха он уже не увидел, потому что с момента первого звука время словно обезумело, сорвалось с поводка и полетело, снося всё на своем пути. Звук, рожденный шофаром, был поистине ужасен. Звуковая волна неизмеримой мощи воздействовала на все органы чувств, вызывая неконтролируемый трепет, переходящий в панику. Голос рога в самом начале напоминал рёв обезумевшего животного — но не это оказалось самым страшным. Вскоре к рёву добавился пронзительный визг металла и периодический мерный стук, похожий на щелчки метронома. К концу звук набрал силу, загустел и перешёл на низкие частоты, отчего волосы по всему телу мгновенно встали дыбом. Кир дрожал и с трудом подавлял панику, пальцы рук и ног немели, противно ныли зубы. Однако через секунду контур защиты полыхнул ярко-золотым огнём — сработала автоматика, — и стало заметно легче. Второго трубного гласа Кир все же не избежал, однако воздействие его стало минимальным, поэтому удалось увидеть то, на чём было сложно сконцентрироваться в первый раз. Звуковая волна, направленная на планету, медленно и беспощадно поглощала беспомощный голубой шарик, словно нейтрофил — умирающую клетку. Вторая наложилась на первую, уже замкнувшую кольцо смерти. Вскоре к ним присоединилась и третья, отрезая и без того призрачные шансы на спасение. Кир боялся смотреть, но воображение рисовало апокалиптичные картины помимо его воли. Он видел всё — и каждого.

По морям ходили огромные волны, захлёстывали берега, одним махом смывая игрушечные рыбацкие деревушки. Людей в бушующих водоворотах не было видно, но Кир и не надеялся, что они смогли бы спастись. Безопасных мест не осталось. Там, где не ярилась вода, извергались вулканы, заливая смертоносной лавой еще недавно зеленевшие луга и долины. Чёрный пепел летал над миром, для которого больше не осталось ни дня, ни ночи.