…мимо прошёл техник…

Больше…

…остро… луково… пахнет страхом…

Больше…

…боится умереть…

Хватит.

…боится умереть прямо сейчас…

Хватит…

…боится его, Кира!..

Хватит!

Новая волна.

…много…

…чужие… много…

…видят угрозой//боятся/хотят выжить/готовы поверить/надеются…

…жарко… много красного…

…душно… чужой… уходи…

…уходи/уходи/уходи…

…приторно…

…терпко…

Терпимо.

…иди!.. иди!!.

Пора.

— Кир, пора!

Уже не имело значения, кто это сказал. Вокруг засуетились люди, но в их спешке присутствовала чётко выверенная целесообразность.

Он встал — медленно, ощущая себя будто во сне. Сделал шаг. Другой. Плед плавно взмыл вверх, тягуче шевельнул уголками и застыл в воздухе клетчатой кляксой. Каждое движение давалось Киру через значительное усилие, он словно продавливал себя через внезапно загустевшее пространство. Тем более удивительны ему были зазвучавшие со всех сторон возгласы изумления — правда, они почему-то тоже будто бы растянулись, и от этого понять их удавалось не сразу.

— …чтоооо тыыы деееелаааееешшшь… пооогооодиии… неее таааак быыыстроооо…

Кто-то смутно знакомый вязко водил руками перед лицом. Зачем? Остановить хотел? С дороги!

Хард отлетел в сторону, не успев осознать, откуда пришёлся мощный толчок в плечо. Приложился спиной прилично, аж дыхание занялось, но сразу же вскочил на ноги: Кир невероятно ускорился и расстояние до Сферы — надо сказать, немалое — одолел в доли секунды. Желающих его остановить больше не нашлось.

Кир стоял у входа в Сферу, полностью обнажённый и уже лишённый стыда. Да и чего ему было стыдиться, совершенному — молодому, полному сил?

Уже не человек, ещё не бог поднял руку и сказал — низко, рокочуще:

— Да будет Свет.

И стал Свет.

Он сделал шаг — и стал светом.

«Муха» издохла практически сразу, как и предсказывал Хард, поэтому кроме яркой вспышки света, ничего передать не успела. Впрочем, не факт, что передала бы что-то ещё, даже если бы выдержала невероятной мощности излучение. Максимум через полминуты после ярчайшего всполоха в Сферу были запущены зонды-разведчики, вернувшиеся вскоре ни с чем. Кира в Сфере не оказалось. Расширенные поиски тоже ни к чему не привели — он пропал бесследно. Аналитики разводили руками, обещали предоставить рабочие гипотезы после тщательной обработки информации; Ламд теребил козлиную бородку и от комментариев отказывался. Хард впервые был вынужден признать поражение. На фоне всеобщего недоумения спокойствие Шав выглядело по крайней мере странно, но он уже привык к её многочисленным тайнам и недомолвкам, поэтому предпочёл счесть такое поведение благоприятным знаком. Тем более что других проблем хватало: разворошенное осиное гнездо Совета уже вовсю гудело, пытаясь заглушить тихий — пока тихий — ропот недовольства обычных элоимов, внезапно узнавших, что мир, который элитарные правители представляли им безопасным и справедливо устроенным, таковым никогда не являлся. Терять драгоценных отпрысков, нежданно-негаданно оказавшихся одарёнными больше родителей, или же самолично пополнять ряды изгоев по причине излишне благоприятного стечения генов никто не хотел. Недовольство подогревали и давно собираемые претензии к роскошному образу жизни элиты. В спокойные времена это могло бы копиться веками, благо, инструменты для сброса пара имелись, но сработал фактор внезапности, раскол в обществе уже произошёл, и черта его ширилась на глазах.

Хард понимал, что трущобы находятся под прицелом, и массовых обысков следует ожидать в ближайшее время. Но, будучи неплохим стратегом, возлагал определённые надежды на внутренние проблемы противника, которые Совет будет вынужден решать в первую очередь. Собственно, не ошибся — никаких карательных операций к населению трущоб применено не было. Функционалы, особо не буйствуя, прошлись по верхам, то бишь по внешнему кольцу, замели кучу нарков и прочих разменных, жалеть о которых было некому, да и незачем, и на том и затихли. Хард похвалил себя за предусмотрительность: ещё в самом начале организации подполья ему хватило ума не отказываться от предложения опасного, но сулящего защиту высоких покровителей. Да, не вся деятельность подполья была нацелена на противодействие существующей системе. На многочисленных плантациях внутреннего кольца, в надёжно укрытых теплицах, выращивалась транс-трава, которую потом переправляли по давно отлаженным каналам… Эээ… Кому надо, тому и переправляли. В вопросах соблюдения коммерческой тайны Хард был принципиален. У него не единожды возникали горячие споры с Орсом, который испытывал глубокое презрение к демиургам. Понятно, что у руководителя СБ были на то причины — кому, как не ему, бывшему инспектору телепортов, знать истинное лицо элиты? Но избыточная порядочность, по мнению Харда, делу только мешала. Противозаконно? Конечно. И что с того? Зато у подпольщиков имелись средства для развития — в том числе и собственных научных лабораторий. Взять те же люци-излучатели — усовершенствованная модель, у демиургов, поди, чуток попозже появилась? Так-то вот. Пусть творящие дальше дерутся, подполье ждать умеет и своего не упустит. Разобраться бы ещё, куда эта бомба ходячая пропала, и можно дальше с оптимизмом смотреть в будущее.

Кир горел бесконечно долго.

Едва успели включиться люци-излучатели, и пространство Сферы сперва дрогнуло, а потом поплыло, растворяясь в нестерпимом беспощадном свете, времени не стало. Кир было замешкался, но волна света уже катила на него девятым валом.

И он сделал шаг.

Свет вонзился в него мириадами жарких жал, преобразуя и безвозвратно меняя, но в горниле боли, в которое обрушился Кир, не осталось места для сожалений. Он плавился, как руда, подчиняясь воле того, что было изначально и никогда не мыслило. Бесполезно просить о милости то, что можно только принять. Если хочешь выжить в огне — стань огнём.

Если хочешь усмирить разбушевавшееся пламя — стань встречным пламенем.

Две стены огня яростно схлестнулись, прорываясь друг в друга раскалёнными докрасна протуберанцами. Сплелись в беспощадном танце — и стали одним. И пало огнище. И осыпалось искрами. И разлетелось лепестками умирающего жара.

Кир возвращал себе тело постепенно. Оно медленно вспоминало изначальную форму, контуры то и дело плыли, прорывные языки пламени принимались плясать на пепелище, но, подчиняясь мысленному усилию Кира, сворачивались в тугие бутоны и засыпали до срока. Наконец он вспомнил себя во всех деталях, собрался и сел. С головы, торса и рук тёк густой поток золы, засыпая и без того скрытые ноги. Кир от души чихнул, подняв в воздух облака серой удушливой пыли, и резко встал. Бесконечное пепелище открылось взгляду.

Но пахло, вопреки ожиданиям, хорошо — пряно и будоражаще: арбузной коркой, водорослями, выпаренной солью, проступившей тонким налётом на пересохшей гальке.

Идти по пепелищу оказалось непросто: при каждом шаге стопы погружались по лодыжку, пепел сухо и хищно скрипел, а внутри него ощущался такой жар, что Кир всерьёз опасался полыхнуть вторично. Однако должно было закончиться и это — сложно сказать, когда. Времени по-прежнему не было. Но было намерение. И Кир шёл.

Бескрайнее полотно воды появилось внезапно. Кир поначалу принял его за мираж, но потом понял, что фата-моргане здесь не место — хотя бы потому, что светило над этим миром отсутствовало изначально. Свет просто был — повсюду. Похоже, море не показалось…

Он не успел додумать эту мысль, как оказался захвачен высоченной волной, обрушившей на него тонны холодной солёной воды. Кувыркаясь и завязываясь в немыслимые узлы, Кир отрывочно фиксировал, как мимо проносятся мелкие камни и обрывки водорослей, но вырваться из бешено крутящейся воронки не мог. С этой минуты от него ничего не зависело, им играла великая стихия.

Потом он долго-долго падал — точнее сказать, парил в невесомости, постепенно опускаясь всё ниже и ниже. Когда его тело мягко опустилось на вязкое илистое дно, сверху уже не пробивалось ни единого лучика света. Тьма царила воистину первородная. Он не сразу понял, что продолжает жить. Вода давно наполнила лёгкие, но Кир ясно мыслил и никакого дискомфорта не испытывал. Медленно поднял правую руку — ил недовольно чвакнул, но всё же отпустил — и, поднеся её вплотную к лицу, с силой надавил. Не встретив никакого сопротивления, пальцы (или то, что он по привычке продолжал считать таковыми) погрузились в вязкую среду. Чуть позже, когда осмыслил происходящее, ложные тактильные ощущения угасли. Теперь он всецело принадлежал воде. Он сам стал ею.