Уже потом, почти не помня себя, он зачем-то помнил переход, целую вечность помнил, а вот её лицо — забыл…

Когда он осознал себя, свет удалялся от него, уходил, исчезал в бесконечном мраке, и от этого стало так плохо, что хотелось вывернуться наизнанку. Он чувствовал, что где-то рядом есть настоящий, большой Свет, в котором никогда не бывает плохо, но именно этот — маленький, безудержно стремящийся куда-то, — очень важен для него. А это значит, нужно делать выбор.

И он принял решение.

Она ничего не знала, но никакое знание не остановило бы её сейчас. У неё была цель, и был зов: уже явственно звучащий, влекущий к себе, плавно нарастающий гул, изредка перемежаемый медленно гаснущими вибрациями. Чуть позже и он услышал его, и кажется, понял, что это означает, и поначалу устрашился, поскольку не хотел. Но продолжил лететь — ведь туда стремилась она, и это было единственным, что имело значение.

Гул уже занял всё пространство, он сам стал пространством, разделился на некое подобие сети, тонкие нити которой, подобно струнам, пульсировали в такт непрерывному звучанию. Вибрация возникала всё чаще, и при каждом её проявлении некоторые нити натягивались сильнее остальных. Мгновенно определив нужную, она полетела вдоль выбранной струны. Он последовал за ней, уже не стремясь догнать, но и не упуская из виду. Странное спокойствие снизошло на него. Вступала в силу предопределённость.

Когда нить внезапно раздвоилась, он нисколько не удивился. Дальше они шли каждый своей дорогой, параллельно друг другу, но цель пути по-прежнему оставалась общей.

Их струны одномоментно сильно натянулись, и он испугался, что они лопнут. Но сразу же вслед за этим по нитям пошли волны непрерывной вибрации, гул возрос многократно, стал нестерпимым, неотвратимым, втягивающим в себя — после чего всё залил мерцающий млечными искрами свет.

На этом старое время истекло. Наступила новая эра. Воцарилась тьма.

…Он знал, что ещё недавно являлся частью огромной воды, а потом стал маленьким островом, а потом несколько раз сменил форму, пока не остановился на нужной — и всё это время рос, рос и ширился, открывал новые возможности, узнавал себя заново. Мысль ворочалась в нём — всеобъемлющая, вмещающая всё. Он дал себе зарок, что сохранит её, донесёт до того момента, когда сможет сделать инструментом своего творения. Но вскоре понял, что вырос ещё больше — а вот мысль измельчала. Однако он не расстроился и придумал новую. А после — ещё и ещё. Впереди вечность. Времени хватит на всё. Ему здесь всё нравилось. А больше всего нравилось то, что она всё это время находилась где-то поблизости. Такая же огромная, как он. Целая вселенная.

Она открыла глаза. Большую комнату заливал мягкий рассеянный свет, идущий с прозрачного потолка. Ночь уже вступила в свои права, и усыпанное звёздами небо заглядывало в дом. Смотреть по сторонам было неинтересно, окружающее выглядело мутным и почему-то перевёрнутым. Досадливо вздохнув, она прикрыла веки, прячась от нового мира.

Услышав краткий шорох, Кир замер, боясь сделать выдох. Но никаких других звуков не последовало, и он осторожно переступил с ноги на ногу. Уходить не хотелось. Прошла уже неделя, а он до сих пор не верил, что всё это происходит с ним и на самом деле.

Дети спали — неглубоко, как все новорождённые. Ещё минут пятнадцать, и тихое покряхтывание перейдёт в двойной требовательный крик, на который незамедлительно примчится встревоженная мамочка, переполненная любовью и тёплым молоком. Кир улыбнулся собственным мыслям. Даже год назад всё это казалось невероятным. Они с Лией долго шли навстречу друг другу, но даже когда смогли быть вместе, пришлось непросто. Зимар лихорадило месяцев пять, несмотря на нейтрализованный Киром Совет. Отдельные радикально настроенные элоимы, ещё недавно покорные власти элит, ощутили вкус свободы и рвались установить анархию. Киру пришлось возвращаться и брать на себя часть ответственности за будущее родного мира. Никакого личного воздействия он не оказывал и избегал любого рода чудес, способных нарушить шаткое равновесие системы. К сожалению, инструментарий власти в таких ситуациях сработал, как всегда, эффективно, но безлично, и отдельных жертв избежать не удалось. Конечно, решения о силовом вмешательстве принимал не только Кир, и в случае промедления могло быть много хуже, но… Вспоминать об этом точно не хотелось. Он возмужал и принял как данность, что всё имеет свою цену. У каждого бога, правителя или врача есть личное кладбище, и с этим приходится мириться. Главное, что гражданскую войну на Зимаре удалось купировать в самом зародыше. Установившаяся меритократия[29] пока вполне отвечала запросам общества, радикально сменившего модель развития. Под неусыпным кураторством Шав комитет по защите прав галм медленно, но верно расширял список гражданских свобод для вчерашних игрушек. Конечно, о серьёзном признании речи пока не шло, но прорывом стало уже то, что к проблемам галм удалось привлечь внимание. Подготовительная работа по внедрению программы «Объединение» приносила свои плоды: элоимское общество медленно, но верно созревало для мысли, что в нём могут появиться женщины — при условии, что мужчины изменят себя. Подробности, впрочем, пока не разглашались, эксперты с Зены, тайно внедрённые под видом галм, всё ещё наблюдали и изучали общественные настроения. После некоторых колебаний был-таки запущен экспериментальный проект, и немногочисленные добровольцы, пока только из вчерашних трибов, устраивались на Зене, образовывали пары — правда, детей эти союзы ещё не принесли. За исключением одного — их с Лией. Но и они шли к желанной беременности больше года, так что никаких причин для беспокойства по поводу других пар репродуктологи пока не видели. Тем более что в случае Кира и Лии ожидание было вознаграждено в двойном размере. Вот они, плоды любви и повод для отцовской гордости, сопят себе в колыбели. Королевская двойня. Остро желанный для Зены сын и невероятная, невозможная для Зимара дочь. Чудо? Прощение? Неважно. Счастье для родителей — и будущее для обоих миров.

Кир склонился над колыбелью. В этот момент девочка распахнула громадные васильковые глаза и уставила на него внимательный взгляд. От неожиданности он вздрогнул, но тут же расплылся в счастливой улыбке. Малышка пару секунд смотрела всё так же пристально, но потом её губки дёрнулись в мимолётной младенческой улыбке. Она коротко гукнула и округлила ротик, как бы раздумывая, уже заплакать или ещё погодить. Мальчик продолжал спать, посапывая вздёрнутым носиком.

В этот момент Кир ощутил, как его нежно обвила руками незаметно подошедшая Лия. Сразу же после этого прижалась, потёрлась щекой и шепнула щекотно куда-то в шею:

— Спят?

Он едва заметно качнул головой: нет.

— Эви проснулась. А… сын пока спит.

— Дочь у нас с рождения первая, — усмехнулась Лия. — Даже имя для неё сразу знали. А мальчик до сих пор безымянный. — Тут, спохватившись, она легонько шлёпнула себя по лбу и горячо зашептала: — Вспомнила! Вчера мне снился сон, но захлопоталась и забыла рассказать. Я видела, как на том лугу, где мы с тобой впервые встретились, играли дети — мальчик и девочка. Уже большие, лет пяти. Мальчик убегал, а девочка пыталась догнать его, но отставала и поэтому кричала: «Подожди меня, Паве-е-ел!».

Лия, задумавшись, повторила ещё раз: «Паве́л…» и озадаченно нахмурилась.

— Это похоже на имя?

Кир, поправляя упавший ей на лицо рыжий завиток, улыбнулся:

— Думаю, это и есть имя. Только говорить его лучше так: Па́вел. Эви и Павел… А что, мне нравится. Как тебе?

— Хм… — как обычно, задумавшись над чем-то, Лия накрутила на палец непокорную прядь и слегка подёргала. — Знаешь, и мне нравится. Решено — Павел!

Свеженаречённый глубоко вздохнул, словно хотел тем самым сказать: «Наконец-то!» и закопошился, постепенно освобождаясь от пут сна.

Эви довольно улыбнулась, но этого никто не заметил: родители самозабвенно целовались, Павел медленно возвращался из сонной тьмы, а звёзды, как обычно, были заняты исключительно собой. Всё шло своим чередом и по заведенному порядку.