– Наташа, – Игорь потянулся к ней и взял за руку, – посидите со мной, пожалуйста!

– Я могу вам почитать, если хотите.

– Спасибо, чуть позже. Мне понравилось, как вы пели. Спойте что-нибудь еще.

– Хорошо. – К его удивлению, девушка не стала жеманиться, и он спросил:

– Я никогда не слышал этой песни. Чья она?

– Стихи Киплинга, а что касается музыки, то до сих пор не знаю, кто ее автор. У меня подруга есть, Софья, она поет эти песни под гитару в нашем студенческом театре. А я так, подпеваю...

– По-моему, очень неплохо подпеваешь!

– А мы разве перешли на «ты»?

– Только что, – улыбнулся Игорь, – и переход получился очень удачный, ты не находишь?

– Есть немного, – Наташа улыбнулась, – но мне удобнее все-таки обращаться к вам на «вы».

– А по имени-отчеству или, лучше того, по званию тебе не хочется? – рассмеялся Игорь. – Будь добра, оставь это удовольствие более солидным пациентам!

Наташа нерешительно присела на стул рядом с ним, и Игорь требовательно проговорил:

– Объясни, только без обид, что с тобой происходит? То бросаешься на меня, как тигрица, то чуть не плачешь!

– Это от усталости. – Наташа с вызовом посмотрела на него и, гордо вздернув подбородок, неожиданно улыбнулась. – Ты же просил песен? Или передумал?

– Наоборот, жду с нетерпением!

– Тогда потерпи чуточку. В ординаторской есть гитара, попробую выпросить.

Гитара была разбита до безобразия, и пришлось минут двадцать ее настраивать. Наконец Наташа взяла первый аккорд, и Игорь непроизвольно вздрогнул. Это было совсем не то, что он ожидал услышать. Его ночной кошмар – черная туча, предвестник грядущих несчастий, – вновь окутал его сознание, и, словно издалека, возникло видение тысячи ног в разбитых солдатских сапогах, мерно шагающих по раскаленным камням в извечном ритме скоротечной солдатской жизни:

Пытаясь избавиться от наваждения, Игорь открыл глаза. Наташа отрешенно смотрела куда-то за окно. Она пела песню для мужчин и о мужчинах, чье ремесло было и его ремеслом, в котором на первом месте стояло умение выжить и не дать выжить тому, кто в этот момент против тебя.

Игорь поймал себя на том, что шепотом повторяет слова песни. Наташа тоже это заметила, ободряюще улыбнулась, и он уже громче вместе с ней пропел-проговорил заключительные строки:

– Здорово! – Игорь взял из рук Наташи гитару и провел большим пальцем по струнам. – Хорошая песня, только после нее мне вдруг захотелось вытянуться по стойке «смирно», взять под козырек и даже вторично дать присягу Родине, хотя, понимаешь, ее один раз в жизни дают.

– Ты бы послушал, как Сонька ее по-английски поет, – слушаешь, и хочется тут же в Иностранный легион вступить...

– А что ж не в родимую Советскую Армию?

– Ну, потому, наверно, что в Африке Советской Армии нет...

– Ошибаетесь, сеньорита, но разубеждать вас не моя стихия. Лучше повтори, что ты там про Иностранный легион говорила? Есть возможность попасть в легионеры по знакомству?

– Ты что, шуток не понимаешь? Просто стихи эти очень странные, и ассоциации тоже непонятные вызывают... Почему-то хочется идти с кем-нибудь в ногу, сжимать рукой приклад автомата и с гордо поднятой головой смотреть в глаза опасности.

Игорь расхохотался так, как давно уже не смеялся.

– Боже мой, девочка, сколько еще ерунды в твоей головке! – Он вытер носовым платком выступившие на глазах слезы. – Ты хотя бы знаешь, сколько этот приклад в комплекте с остальными причиндалами весит?

Наташа покраснела и с негодованием посмотрела на Игоря. Он упреждающе поднял ладони:

– И запомни раз и навсегда: военные дела, прежде всего, – грязь, кровь, мат и – очень часто – смерть!

– Ты это видел? – прошептала Наташа.

– В кино, как и ты, – улыбнулся Игорь.

– А откуда тогда рана?

– Это тоже как в кино: шел, упал, очнулся – дырка в боку...

– Опять шутишь? – протянула разочарованно Наташа. – Но неужели тебе ни разу не хотелось побывать за границей? Мир посмотреть...

– С распоротым брюхом? Боюсь, теперь я в состоянии служить только как наглядное пособие для некоторых студентов-медиков.

– Ничего страшного у тебя нет. Через неделю швы снимут и отправят долечиваться в какой-нибудь санаторий, а я вовремя успею на занятия.

– Тебе не терпится избавиться от меня?

– Игорь, – Наташа предостерегающе посмотрела на него, – при чем тут это?

– Сдаюсь! – Темные брови сошлись на переносице, и он исподлобья взглянул на девушку. – Клянусь, больше никаких разговоров на посторонние темы. Только сознайся, ты по-английски так же хорошо понимаешь, как и по-латыни?

– Нет, гораздо хуже!

Он намеренно хотел смутить ее своим вопросом, но на этот раз не получилось. И он еще раз убедился, какое непредсказуемое создание его юная сиделка. Голубые глаза привычно метнули молнии в направлении серых глаз, и он почувствовал легкое покалывание в мышцах от предчувствия новой схватки. Но... о, женщины! В следующую минуту Наталья опять выглядела смирной овечкой.

– Значительно хуже, – уточнила Наташа, и Игорь с изумлением отметил, как быстро меняется цвет ее глаз. Мгновение назад они были под стать грозовому небу – и тут же приобрели зеленоватый оттенок, посветлели, успокоились. – Честно сказать, я почти ничего не поняла. Но по интонации догадалась, что это был весьма интимный диалог, – добавила она мстительно.

Игорь притворно тяжело вздохнул и не выдержал, опять рассмеялся:

– Слышала бы тебя Виктория! Она считает себя непревзойденным специалистом по сленгу. Хочешь, научу тебя кое-каким выражениям, твоя подружка с ума сойдет от зависти, но только в обмен...

– Что еще за обмен? – Наташа настороженно посмотрела на него.

– Обещай, что споешь мне еще парочку-другую песен на стихи Киплинга.

– Без проблем! – Наташа подмигнула ему, взяла гитару и вновь пристроила ее на коленях. – Сейчас я спою тебе песню, она написана не на стихи Киплинга, но очень близка ему по теме. Так и называется: «Я – Киплинга солдат». У меня подружка есть, Софья, так ее мама очень эту песню не любит. Ей постоянно какие-то напасти, беды мерещатся, а в последнее время она даже запретила Соньке ее петь. А мне она очень нравится... Мы ее в походах пели, у костра...

Наташа склонилась головой почти к самому грифу гитары. Вздрогнули худенькие плечи, и он услышал песню, слова которой определят всю его будущую судьбу, его нелегкое движение по жизни.

Игорь сжал виски руками. Темная ночь, разрываемая очередями трассеров, мертвенно-бледное свечение ракет, гортанные выкрики и запах свежей крови повсюду... Господи, что с ним творится? Он открыл глаза и заметил блестящую дорожку на девичьей щеке. В этой песне скрывалась какая-то непостижимая, жестокая истина, которая касалась только его, и никого более. Но почему плачет эта славная девочка? И какое ей дело до того, что связано с мерзким словом «война»?.. Ему пришлось всего полгода воевать в Афганистане, и он, как многие его сверстники, думал, что подобное уже не повторится никогда. Разумом он, казалось, понимал это, но сердцем... Сердце подсказывало, что страшные и кровавые войны еще впереди. Его войны... И возможно, еще более страшные, чем война в чужой стране, против чужого народа...