— Вы очень добры, мадам, — ответил он с бледной улыбкой.
— Госпожа начальница, — проговорил вернувшийся в одиночестве полицейский, явно совсем разнервничавшись. — Мадам, она… отказывается идти. Я открываю дверь и зову, но она просто сидит, госпожа начальница.
— Я пойду к ней. — Молодой капитан отодвинулся от мальчика и поманил к себе поверенного. — Будьте так добры, сэр.
— Конечно.
Господин дэа-Гаусс осторожно уселся и непривычной рукой обхватил детские плечи, позволив голове опуститься ему на плечо.
— Пойдемте, — резко приказал капитан полицейскому, стремительно шагая к двери. Тому пришлось догонять его бегом.
КАМЕРА ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ ПОЛИЦЕЙСКОГО УЧАСТКА
ГОРОД КОРОНЫ, ТЕОФОЛИС
ЧАС ШУТОВ
Комната была безжалостно ярко освещена — так что даже теней в ней не осталось. В центре койки сжалась оборванная фигурка, сидящая скрестив ноги, обхватив руками свой пояс и положив голову на левое колено. Ее сотрясала мелкая непрерывная дрожь.
— Пошли, Мендоса! — резко окликнул полицейский, отпирая дверь камеры.
Несчастный комок даже не пошевелился.
Полицейский нервно облизнул губы и сделал новую попытку.
— Ну же, Мендоса! Твой босс пришел!
Никакой реакции.
Шан дотронулся до локтя полицейского.
— Оставьте нас. Я ее приведу.
Тот начал было отрицательно качать головой: губы уже приоткрылись, чтобы процитировать какое-нибудь бессмысленное правило.
— Идите! — Он усилил приказ отзвуком ярости.
Полицейский подскочил от неожиданности — и сбежал.
В Шане пылала раскаленная добела ярость — ярость клана Корвал. Он с трудом подавил ее, пригасил, спрятал до того момента, когда она сможет ему пригодиться. Успокоившись, он подошел к краю койки.
— Присцилла!
Она содрогнулась, и он чуть не задохнулся от боли. Снова взяв себя в руки, он присел рядом с ней на корточки, упершись руками в край матраца.
— Присцилла, это Шан.
— Шан… — В прерывистом шепоте слышалась обжигающая мука. — Шан, у меня не было времени проверить!
От ее боли у него перехватило горло — даже при том, что он оставался за защитным экраном. В следующую секунду он убрал защиту, соткав нить успокоения, любви…
И столкнулся с ужасом-желанием-томлением-горем-стыдом-любовью… С водоворотом чувств, острых до боли. Он ахнул и впился ногтями в матрац, стараясь отыскать ту нить, которую соткал для нее. Уцепившись за эту нить, он резкими рывками вернулся обратно — и с трудом призвал Стену.
Она стремительно встала на место — с такой силой, что у Присциллы вырвался стон, хотя она так и не подняла головы.
— Мой милый друг… — Он медленно разжал пальцы. — Присцилла, пожалуйста, посмотри на меня.
Она по-прежнему молчала и не двигалась — если не считать постоянной дрожи.
— Присцилла?
— Я… предпочту… поговорить… с вами. Пожалуйста, Шан… Они собираются… меня убить. Я… Вы не могли бы побыть со мной? Пожалуйста! Пока… за мной не придут. — Она судорожно вздохнула. — Вы… все время уходите…
Он заставил свой мозг работать, понять ее слова.
— Я уже был здесь, Присцилла?
— Кажется… да. Я… говорила с вами — пыталась сказать вам… Я пыталась… пыталась достичь асетилью, но вы были закрыты. И я попробовала… удержать вас, а вы ушли, и я подумала, что вы рассердились… — Она едва заметно пошевелилась, крепче сжав руки у себя на поясе. — Кама ее матра те эзо ми…
Это была синтийская речь. Он терял ее — и не мог действовать, не осмеливался выйти из-за Стены. Сотрясаясь от дрожи, он протянул руку и погладил растрепанные кудри.
— Присцилла, пожалуйста, посмотри на меня! Я понимаю, что не слишком радую взор, но ты же не захочешь меня обидеть!
Она ничем не показала, что слышит его. Но потом медленно, почти неуклюже она распрямилась и села прямо, обхватив правую руку левой. На испачканном измученном личике угольно-черные глаза казались бездонными.
Он улыбнулся и перенес руку с ее головы на колено.
— Спасибо. А теперь, раз у меня появилась такая склонность то появляться, то растворяться… Дай мне твою руку, Присцилла.
Ей понадобилась почти минута на то, чтобы сделать требуемый жест, но она все-таки протянула ему дрожащую левую руку.
— Хорошо. — Он стянул со своего пальца кольцо мастера и надел его ей на большой палец, где оно все равно держалось не очень прочно. — Если ты вдруг обнаружишь, что я снова исчез, заметь, что на тебе мое кольцо. Я должен буду вернуться хотя бы ради него, правда?
Она подумала над этими словами.
— Да.
Он вздохнул, легко удерживая ее руку.
— Какое я чудовище! Удивительно, что ты вообще даришь мне свою дружбу, Присцилла. Я поражаюсь тебе. Что у тебя с рукой?
— Обожгла.
— Бросала огненные шары?
Она сильно вздрогнула. Его пальцы слегка сжались на ее руке, и она снова расслабилась, облизнув губы.
— Да. Я… не привыкла… бросать огненные шары.
— Еще бы! Ты в силах идти?
— Да.
— Вот и хорошо. — Он встал. — Тогда пойдем.
Она недоуменно посмотрела на него, и рука, которую он держал, дернулась.
— Пойдем куда?
— На «Долг». Ты ранена, и устала, и тебя тошнит. И я устал, и господин дэа-Гаусс устал, и даже Горди устал. — Он широко улыбнулся. — Начальник порта тоже устала, но она с нами не пойдет.
Она попыталась высвободить руку. Он ей не позволил.
— Я не могу.
Он нахмурился:
— Не можешь?
— Шан… — У нее на глазах показались слезы, потом перелились через край и проложили дорожки на щеках. — Шан, я убила Дагмар!
— Да, я знаю.
Наклонившись, чтобы взять ее вторую руку, он обнаружил, что ее лицо так близко, что он мог бы прижаться щекой к ее щеке. «Присцилла, я тебя люблю…» Он с трудом справился с чувствами и нашел в себе силы говорить с ней мягко.
— Мне очень жаль, Присцилла. До этого не должно было дойти. У тебя не должно было возникнуть такой необходимости. Прости, я плохо о тебе заботился.
— Ты сказал…
— Я сказал «никаких убийц», будь проклят мой язык! Но самозащита — это не убийство, как и защита жизни друга. — Он резко вздохнул, пытаясь избавиться от самой острой боли. — Пожалуйста, Присцилла, ради той дружбы, которая есть между нами — разреши мне увести тебя на «Долг». Тебе нужны забота, исцеление, кров, под которым ты могла бы спать. Когда ты поправишься, я лично отведу тебя туда, куда ты пожелаешь. Позволь мне помочь тебе.
На ее лице и в глазах отражались смятение. Она молчала. Он поднял руку, чтобы прикоснуться к платиновому кольцу у нее в мочке уха, погладить опустившуюся на него кудряшку.
— Пожалуйста, Присцилла!
— Суд…
— Уже состоялся. Горди дал показания. Начальница порта выступила в роли судьи. Тебя признали невиновной в убийстве. Никто не придет и не уведет тебя умирать. Пришел только Шан, чтобы увести тебя домой.
— Домой… — Ее пальцы на секунду судорожно сжались, потом ослабели. — Пожалуйста, Шан, уведи меня домой.
— Конечно, Присцилла.
Встав, она зашаталась и ухватилась за его руку, чтобы не упасть.
— Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы идти самостоятельно, друг мой? Или мне попросить начальницу порта, чтобы тебе нашли кресло?
— Не надо.
Она решительно выпрямилась, сжав зубы.
— Прекрасно. — Он обхватил ее за талию и повернул к двери. — Господин дэа-Гаусс, — предсказал он с напускным весельем, — ужаснется.
Если господин дэа-Гаусс и ужаснулся, то прекрасно это скрыл. Поклон, который он ей адресовал, был самым низким.
— Леди Мендоса!
Она кивнула: большего не позволили ни ее головокружение, ни обнимавшая ее за талию рука Шана.
— Господин дэа-Гаусс. Я рада вас видеть.
— Вы очень добры. — Он взглянул на Шана. — Врач сделал мистеру Арбетноту укол, который, как он надеется, снимет самые неприятные побочные эффекты или хотя бы позволит ему спать, пока они не пройдут. Он также дал нам распечатку с формулами обоих препаратов.