– Ну, тогда ладно… Игорь Львович. А Лев тебе, значит, свою фамилию не дал?.. Ну и черт с ним! Ладно. Чай будем пить. Ну-ка там вон, кнопочку красненькую… Жми, жми, сейчас придут.

По коридору зашлепали быстрые шаги, и на пороге появилась толстая пожилая нянечка.

– Вот так, – довольно сказала Марья, – заслужила. Стульчик дай, голубушка, целый, без дырки, гости у ме­ня… Внуки…

– А чайничек поставить? – понятливо закивала та. – Плита у нас в конце, в коридоре.

– Жоржик, сходи посмотри, где там… – приказала Марья.

Когда Ромка вернулся, Марья беседовала с новым внуком, сохраняя на лице выражение повышенной су­ровости.

– Левку ко мне не возить! Слышишь, Роман? Выго­ню! За аморальное поведение.

– Я, пожалуй, покурю, – Игорь решительно напра­вился к двери.

– Довольна? – с укорной спросил Ромка Марью, когда дверь за Игорем закрылась, – Он-то при чем? Хо­роший парень, скромный, доброжелательный… На отца зла не держит. А мог бы: всю жнь на Дедовом Поле…

– Прав, – бросила Марья. – Левка – кобелина, а парень ни при чем. Зови его, как покурит. Игорь вошел робко, не по-офицерски. Марья задумчиво посмотрела на него:

– Ордена мелом чисти.

– Да это не ордена, это… – начал было объяснять Игорь, дотрагиваясь до значков на мундире, но Ромка замахал на него рукой. – Мелом? Хорошо.

В комнату вошла нянечка со стулом.

– Нам без стука разрешают, – пояснила она Ром* ке. – Недослышивают они часто.

– Мы с вами теперь часто будем видеться, – сказал Ромка.

– А вы что же, навещать намереваетесь?

– А как же?

– Всяко бывает. Иной раз: сдали – и поминай как звали… За городом все-таки, ездить далеко…

– Чего вы там шепчетесь? – рявкнула Марья. – Ты, голубушка, стул поставь и иди себе, нужно станет – по­зову. Уходи, не мешай, отвлекаешь. – Марья снова по­вернулась к Игорю: – Чего я говорила-то, не помнишь?

Игорь пожал плечами.

– А-а! – Марья стукнула себя кулаком по лбу:– В партии с какого года?

– В армии вступил…

– На фронте?

– Дак… Я же…

– Не был? Жалко… Люблю, когда мужик повоевал. У меня вот на войне брата убило, Ромочку… В честь него и этого вот дурня назвали…

– Меня – имеется в виду, – пояснил Ромка, разре­зая торт.

– Кого ж еще… К столу давайте! – Марья подняла руки в стороны, как пингвин крылышки. – Волоките. От торта Марья наотрез отказалась:

– Я сладкое к старости – не-ет… Я лучше баранку. Вон, в тумбочке…

Ромка полез в нижний ящик тумбочки, чихнул.

– Простудился, деточка моя!.. Надо это… капелек… Мы сейчас сестру… Красную нажми! Красную!..

– Не надо, Игорь! Это ж пыль.

– Пыль? – недоверчиво спросила Марья. – Ну, пыль так пыль… Черт с ней. Тогда другое. У меня на книжке тысяча сто рублей скопилось. Возьмешь. Я доверенность дам. Положишь на себя. Люське не говори – отнимет. Привозить мне ничего не надо, все дают, разве по мело­чи только… Не пропей. Трать сообразно. Штиблеты се­бе на осень купи, кофту плотную… Ему, – она кивнула на Игоря, – если чего надо.

– У меня обмундирование бесплатное…

– Сами смотрите… Штиблеты и кофту – мне пока­зать, чтоб я знала и чтобы Липочке спокойно… – она снова хлюпнула носом. – Вещи-то Липины куда поде­вали: перину, подушки пуховые?.. Небось Танька ъяла?

– Нет, она в Алжире была… Вещи мы с Игорем со­седке отдали, татарке, – она за Липой ходила. Квар­тиру Таня велела сдать внаем, а я чтобы выметался.

– Зараза!

– А я заколотил дверь, и дело с концом.

– Эх, зла не хватает! – Марья похлопала себя по карманам халата, где шестьдесят лет лежали запрещен­ные теперь папиросы «Казбек». – И курить нету…

– У меня сигареты, – сказал Игорь. – Вот.

Марья оторвала фильтр, намотала на конец сигаре-ты оторванную от газеты полоску бумаги и, послюнив самодельный мундштук, покрутила его для лучшей склейки в пальцах.

– Дверь закрой на крючок. Ромка подошел к двери:

– Нет крючка. Кури так, я на атасе постою.

– Стой, – согласилась Марья.

– Только немного, слышишь.

– Да я чуть-чуть, дерну пару раз – и ладно… Как же я по тебе соскучилась, Жоржик!.. Иди-ка сюда, я тебя поцелую… Деточка моя… – Она выдохнула дым в сторону и потянулась к Ромке. – И тебя давай, – она дернула за портупею Игоря. – Да, а то забуду: там, в чемодане за шкафом, шкатулка…

Ромка достал небольшой деревянный ящичек с ис­тертыми от старости углами, перемотанный бинтом.

– Когда в последний раз в больницу ложилась, за­мотала, чтоб не рылись. А то помрешь невзначай, а чу­жие люди… Возьмешь с собой.

– Чего там?

– Дай-ка сюда. Да не развязывай – ногти полома­ешь, ножом поддень. Во-о… – Марья достала старинную твердую фотографию, отколупнула ногтем папиросную бумагу. – Я с Петром… Прапорщик… Видишь: сабля, крест, рука на перевязи… Ну, руку-то он для форса по­весил, она уж у него зажила, считай… А отец про свадь­бу и слышать не хотел, пока гимназию не кончу. И пра­вильно ставил вопрос. В шестнадцатом только повен­чались. А Петька снова на войну пошел. Приходит, а я уж член укома. И – все наперекосяк… Я в Самару пое­хала с продотрядом, а ему сказали – с хахалем. Вот он цианистый калий-то и съел.

Ромка согнал с торта муху и хотел прикрыть его крышкой.

– Этой – кусок! – Марья тупым ногтем ткнула че­рез стол в пустой диван напротив.

– Соседке?

– Ага. Ей кусок, остальное – в холодильник. Ну-ка, ребятки, давайте меня на диван, насиделась.

Марью довели до дивана.

– Никуда стала, валюсь… У меня к тебе, Ромочка, просьба. И капитан пусть слушает. Ты мне колесики к стулу приспособь хоть какие… Я за стул схвачусь и бу­ду за ним по коридору бегать. У них-то есть, – Марья кивнула на входную дверь, – да мало, нарасхват; а я еще вдобавок просить не любительница. Сходи погляди, как они сделаны…

– Здравствуйте, добрый день, с приездом! – Нав­стречу Ромке в комнату вкатилась маленькая, чуть не по пояс ему, круглая стремительная старушка в очках с выпуклыми линзами. – Шукурова Клавдия Андреевна…

Ромка подал ей руку, и старушка покатилась даль­ше в направлении разговора.

– Шукурова Клавдия Андреевна, – она сунула ру­ку Марье.

– Да мы с тобой уж и так знакомы, – Марья раз­драженно оттолкнула ее руку. – Торт будешь? Внуки привезли. Безейный…

– Мне в мою тарелочку, – проверещала Клавдия Андреевна, покатившись на свою половину к тумбочке. Делала она все на ощупь, но очень быстро. – Тортик хороший, а у меня вареньице есть… – бормотала она, приспосабливаясь к торту. – Крыжовенное, кисленькое…

– Вот елозит перед глазами, прям хоть ты что! – пожаловалась Марья плачущим голосом. – Андревна! Ты сядь, что ль!

– …А вы за бабушку свою не беспокойтесь, – бор­мотала старушка, ложечкой соскабливая крем с торта на блюдце. – Я за ней присмотрю. На ноги-то я быст­рая. А с глазами вот – контузия. Вы придвигайтесь-ка к столу, со свиданьицем чайку выпьем. А у нас ей весе­ло будет. У нас кружки всякие, и питание хорошее, и врачи…

– Что бормочет-то хоть? – беспомощно подалась вперед Марья.

– Хорошо, говорит, здесь.

– А-а… Куда лучше – богадельня… Кудай-то ты собрался?

– Покурить, – сказал Игорь.

– Садись. Здесь кури! – приказала Марья. – Ска­жу: я курила. Что они со старой дурой сделают? Не в Саранск же назад волочить! Там небось уж и квартира сдадена, ха-ха-ха!..

Ромка кивнул брату: слушайся. Игорь сел, но ку­рить не стал.

– …А хоронят нас во-о-он там, недалеко совсем, – покушав торта, неожиданно сообщила Клавдия Андре­евна. – Два раза в год: осенью и весной. В урночках… Спасибо. Было очень приятно познакомиться. Вы приез­жать-то будете к ней?

– Обязательно.

– А если и не будете, все равно не беспокойтесь. У нас коллектив дружный… – Клавдия Андреевна взяла с тумбочки будильник и пальцами нащупала, где стрел­ки. – Ой, ой, опаздываю на кружок…

– Не женился отец-то? – спросила вдруг Марья.

– Отец? Нет, не женился. Один живет. Жалко его…