Ведь он же избран знатью и народом.

Нет.

Кто ж тогда голосовал? Мальчишки?

Прочь! Он идет на рыночную площадь.

Он прогневил народ.

Назад, иль бунта

Теперь не миновать.

Вот ваше стадо!

Вот что бывает, если голос дать

Тем, кто от слов своих готов отречься!

Куда ж трибуны, глотки черни, смотрят?

Зачем не сжали зубы ей? Иль сами

Их навострили?

Полно, успокойся.

Тут заговор умышленно устроен,

Чтоб волю плебса знати навязать.

Что ж, покоритесь, поживите с теми,

Кто неспособен властвовать, но власти

Не признает.

Тут заговора нет.

Народ кричит, что ты над ним глумился,

Что порицал раздачу хлеба даром,

Что обзывал защитников народа

Подлизами и недругами знати.

Давно известно это всем.

Не всем.

Так ты им это разболтал?

Кто? Я?

На это ты способен.

Я способен

На лучшее, чем лучшие из вас.

Тогда к чему мне консульство? Клянусь

Вон той высокой тучей, мне удобней

Стать вашим сотоварищем-трибуном,

По низости вам равным.

Слишком много

В тебе того, что в гнев народ приводит.

Уж если ты достичь желаешь цели,

Так спрашивай учтивей о дороге,

Которой к ней приходят и с которой

Ты сбился, а не то оставь надежды

Быть консулом иль хоть трибуном.

Полно.

Народ обманут. Недостойны Рима

Все эти плутни, и Кориолан

Не заслужил, чтоб заграждала ложь

Ему дорогу славы.

Хлеб он вспомнил!

Да, так я говорил и вновь скажу…

Но позже, позже.

Слишком ты взволнован.

Нет, жизнью в том клянусь, скажу сейчас.

Достойные друзья, меня простите,

Но черни смрадной и непостоянной

Я льстить не в силах. Пусть она увидит

Себя в моих речах. Я повторяю,

Что, потакая ей во зло сенату,

Мы сами сеем сорную траву

Бесчинств и бунтов, для которой почву

Вспахали и удобрили мы сами,

Себя поставив с чернью наравне,

Смешавшись с ней и поступаясь властью

В угоду подлым нищим.

Перестань.

Прошу: ни слова больше.

Что? Ни слова?

В боях, где кровь за родину я пролил,

Врагов я не страшился и теперь

Не устрашусь, пока есть сила в легких,

Клеймить словами этих прокаженных,

Которым мы идем навстречу сами,

Хоть избегать их надо.

О народе

Ты смеешь отзываться так, как будто

Ты не такой же слабый человек,

А божество карающее.

Стоит

Твои слова пересказать народу.

Не смей! Ему внушил их гнев.

Что? Гнев?

Да будь спокойней я, чем сон полночный,

Клянусь богами, я бы думал так же.

Ну, эта дума лишь тебя отравит,

А для других безвредна будет.

"Будет! "

Вы слышите, как властно кинул «Будет!»

Тритон плотвы всем нам?

Но это слово

Отнюдь не противозаконно.

«Будет!»

О добрый и почтенный, но безвольный

И непредусмотрительный сенат!

Как мог ты допустишь, чтоб проходимцы,

Став трубным гласом черни, этой гидры,

Поток твоих решений, как запруда,

В болото направляли дерзким «Будет!»

Коль власть у них, тогда, отцы, склонитесь

Пред ними головой недальновидной,

А если нет, то гибельную слабость

Пора отбросить. Если мудры вы,

То не уподобляйтесь недоумкам;

А если глупы, то сажайте их

С собою рядом на подушки ваши.

Вы с плебсом, видно, местом поменялись,

Раз голосом его в совете общем

Ваш голос заглушен. Избрала чернь

Сановников себе, как, скажем, этот,

Бросающий запанибрата «Будет!»

В лицо такому славному собранью,

Какого даже Греция не знала.

Он консулов унизил, видит небо!

И я скорблю душою, ибо знаю,

Что стоит лишь возникнуть двум властям,

Как смута проберется в щель меж ними,

Одной другую подорвав.

Довольно!

Идем на площадь!

Кто б ни дал совет

Раздать бесплатно хлеб, как иногда

И греки делали…