– Бежать. – Кинг трясущимися руками закурил сигарету и прислонился спиной к стене театра. – Это лучше, чем оказаться в Утрам Роуд.

В театре увертюра завершилась аплодисментами, одобрительными восклицаниями и смехом. Но они не слышали ни аплодисментов, ни криков, ни смеха.

Родрик стоял за кулисами, глядя, как рабочие сцены готовят ее к спектаклю, и поторапливал их.

– Майор! – К нему подскочил Майк. – Шон бьется в истерике. Он все глаза выплакал!

– О, силы небесные! Что случилось? С ним было все в порядке минуту назад, – взорвался Родрик.

– Я точно не знаю, – угрюмо сказал Майк.

Родрик снова выругался и торопливо ушел. Нервничая, он постучал в дверь уборной.

– Шон, это я. Можно мне войти?

Сквозь дверь донеслись сдавленные рыдания.

– Нет. Уйди. Я не выйду на сцену. Я просто не могу.

– Шон. Все в порядке. Ты просто переутомился, вот и все. Послушай...

– Уходи и оставь меня в покое, – истерически крикнул Шон через дверь. – Я не выйду на сцену!

Родрик попробовал открыть дверь, но она была заперта. Он бросился бегом обратно на сцену.

– Френк!

– Что тебе надо? – Френк, мокрый от пота и раздраженный, стоял на лестнице, пытаясь починить прожектор, который отказывался работать.

– Спускайся! Мне надо сказать...

– Ради Бога, ты что, не видишь, я занят? Разберись сам, что бы там ни было, – рассердился он. – Неужели все должен делать я? Мне еще надо переодеваться и гримироваться. – Он посмотрел на подвесные мостки. – Попробуй другую группу выключателей, Дампен. Давай, парень, поторопись.

Из-за занавеса до Родрика доносилась буря нетерпеливого свиста. «Что же теперь делать?» – отчаянно спрашивал он себя и пошел обратно к уборной.

Тут он увидел Питера Марлоу и Кинга около боковой двери. Он сбежал по лестнице.

– Марлоу. Вы должны мне помочь!

– Что случилось?

– Это Шон, он закатывает истерику, – задыхаясь, начал Родрик, – отказывается играть. Поговорите с ним, пожалуйста! Прошу вас. Поговорите. Сделайте это!

– Но...

– Это не займет много времена – оборвал его Родрик. – Вы – моя последняя надежда. Прошу вас. Я уже давно волнуюсь за Шона. Его роль достаточно трудна даже для женщины, не говоря уже о... – Он замолчал, потом тихо продолжил:

– Прошу вас, Марлоу, я боюсь за него. Вы окажете мне огромную услугу.

– Хорошо, – согласился, поколебавшись, Питер Марлоу.

– Не знаю, как отблагодарить вас, старина. – Родрик вытер лоб и провел их через толпу в заднюю часть театра. Питер Марлоу неохотно шел следом, а Кинг рассеянно сопровождал их. Мысли его были сосредоточены на том, как, где и когда устроить побег.

Они остановились в маленьком коридоре. Испытывая неловкость, Питер Марлоу стукнул в дверь.

– Это я, Питер. Можно мне войти?

Скорчившись у гримерного столика, Шон услышал его сквозь обволакивающий туман страха.

– Это я, Питер. Можно мне войти?

Шон встал, мешая на лице слезы с краской, и открыл ему. Питер Марлоу нерешительно вошел в уборную. Шон захлопнул за ним дверь.

– Питер, я не могу выйти на сцену. С меня хватит. Я дошел до последней черты, – беспомощно сказал Шон. – Я не могу больше притворяться, не могу. Я пропал, пропал. Господи, помоги мне! – Он спрятал лицо в ладонях. – Что мне делать? Я не могу больше выносить это. Я ничтожество. Ничтожество!

– Все хорошо, Шон, старина, – сказал Питер Марлоу, жалея его. – Не стоит волноваться. Ты очень важная личность. По правде говоря, ты самая важная личность в лагере.

– Я хотел бы умереть.

– Это очень просто.

Шон повернулся и посмотрел на него.

– Посмотри на меня, ради Бога! Кто я? Ради Бога, скажи мне, кто я?

Сам того не желая, Питер Марлоу видел только девушку, девушку, мучительно страдающую. На девушке была белая юбка, туфли на высоких каблуках, ее длинные ноги были обтянуты шелковыми чулками, а под блузкой отчетливо выступала грудь.

– Ты женщина, Шон, – беспомощно сказал Питер. – Бог знает как... или почему... но это так.

И тут же страх, отвращение к самому себе и мучительные страдания покинули Шона.

– Спасибо, Питер, – сказал Шон. – Спасибо тебе от всего сердца.

В дверь осторожно постучали.

– Начинаем через две минуты, – беспокойно крикнул Френк из-за двери. – Можно войти?

– Секундочку. – Шон прошел к туалетному столику, стер следы слез, поправил грим и посмотрел на себя в зеркало.

– Входи, Френк.

От вида Шона у Френка, как обычно, перехватило дыхание.

– Ты прекрасно выглядишь! – сказал он. – С тобой все в порядке?

– Да. Боюсь, я немного по-дурацки повел себя. Извини.

– Просто переработался, – сказал Френк, скрывая тревогу. Он бросил взгляд на Питера Марлоу. – Привет, рад видеть вас.

– Спасибо.

– Пора бы и тебе готовиться, Френк, – сказал Шон. – Со мной все в порядке.

Френка глубоко тронула его девичья улыбка, и автоматически он включился в игру, которую они с Родриком начали три года назад и о чем горько жалели с тех пор.

– Ты будешь очаровательной в спектакле, Бетти, – сказал он, обнимая Шона. – Я горжусь тобой.

Однако сейчас, в отличие от бессчетного числа таких встреч в прошлом, они неожиданно почувствовали себя женщиной и мужчиной, Шон расслабился, и Френк понял, что Шон нуждается в нем, каждая молекула его существа нуждается в нем.

– Ну... мы будем начинать через минуту, – сказал он неуверенно, растерявшись перед внезапностью ощущения собственной нужности. – Я... я должен переодеться.

И ушел.

– Я... пожалуй, мне тоже лучше вернуться на место, – сказал Питер Марлоу, очень расстроенный. Он больше почувствовал, чем увидел, искру, проскочившую между ними.

– Да. – Но Шон вряд ли видел Питера Марлоу.

Окончательная проверка грима, и Шон ждал сигнала за кулисами. Обычное сладостное волнение. Потом Шон вышел на сцену и преобразился. Восклицания, удивления и похоть обрушились на нее, глаза, следящие, как она сидит и как закидывает ногу на ногу, как ходит и как говорит, глаза, устремленные к ней, трогающие ее, глаза, пожирающие ее.

Она и эти глаза слились вместе, в одно целое.

– Майор, – сказал Питер Марлоу, когда он, Кинг и Родрик стояли, наблюдая, за кулисами, – что это за история с Бетти?

– Да, это часть длинной истории, – горестно объяснил Родрик. – Это имя героини, которую Шон играет на этой неделе. Мы... Френк и я, всегда называли Шона именем той героини, которую он играет.

– Зачем? – спросил Кинг.

– Чтобы помочь ему. Помочь ему войти в роль. – Родрик снова посмотрел на сцену, дожидаясь своего выхода. – Это началось как игра, – горько сказал он, – сейчас это превратилось в порочную шутку. Мы создали эту... эту женщину... Боже, помоги нам. Это наша вина.

– Почему? – медленно спросил Питер Марлоу.

– Ну, ты вспомни, как трудно было на Яве. – Родрик посмотрел на Кинга. – До войны я был актером и поэтому получил предписание организовать театр в лагере. – Взгляд его переключился на сцену, на Френка и Шона. «С этими двумя творится что-то странное сегодня вечером», – подумал он. Родрик критически следил за их игрой и понял, что им не хватает вдохновения, – Френк был единственным профессионалом в лагере, кроме меня, поэтому мы начали ставить спектакли вместе. Когда мы дошли до раздачи ролей, кому-то необходимо было играть женские роли. Добровольцев не было, поэтому начальство выделило на это двух или трех человек. Одним из этих людей был Шон. Он отказался играть, но вы же знаете, какими упрямыми бывают старшие офицеры. «Но кому-то надо играть женскую роль», – сказали они ему.

– Вы достаточно молоды, чтобы быть похожим на девушку. Вы бреетесь не чаще раза в неделю. Вся и забота в том, чтобы на час-другой надеть женское платье. Подумайте, как это укрепит общий моральный дух. – И сколько Шон ни протестовал, ругался и умолял, это ни к чему не привело.