– Неудача не прощается, – заметил Смедли-Тейлор, изучая свои карты. – Вам следовало бы следить за собой. Вы проявили некомпетентность в том, что не сдержались.

– Я же сказал, что виноват. Неужели вы думаете, я не понимаю, как глупо это было? Это не повторится. Никогда. Чертовски неприятно паниковать.

– Две без козырей, – Смедли-Тейлор улыбнулся Селларсу. – Это составит роббер, партнер. – Потом снова обратился к Джоунсу. – Я рекомендовал Семсена, он заменит вас на этом посту, вам нужен «отдых». Это собьет Грея со следа. Да, и сержант Донован будет сержантом-интендантом Семсена. – Он усмехнулся. – Жаль, что придется изменить систему, но это неважно. Нам надо быть уверенными в том, что Грей будет занят в те дни, когда будут пущены в ход поддельные гири. – Он снова посмотрел на Селларса. – Это будет ваша забота.

– Очень хорошо.

– А, кстати, я приговорил Марлоу к лишению денежного довольствия на месяц. Он ведь в одной из ваших хижин, не так ли?

– Да, – сказал Селларс.

– Я был мягок с ним, потому что он хороший человек, из хорошей семьи – не то, что этот выскочка-педик Грей. Бог мой, какая наглость надеяться, что я буду ходатайствовать о присвоении ему постоянного звания. Нам не нужны такие отбросы в регулярной армии. Бог мой, никогда! Он получит постоянное звание только через мой труп.

– Совершенно согласен, – согласился Селларс. – Но Марлоу вы должны были лишить довольствия на три месяца. Он может себе это позволить. Этот чертов американец держит в кулаке весь лагерь.

– Пока это так, – проворчал Смедли-Тейлор и снова стал изучать свои карты.

– У вас есть что-нибудь на него? – спросил Джоунс осторожно. Потом добавил:

– Три бубны.

– Черт вас возьми, – сказал Селларс. – Четыре пики.

– Пас.

– Шесть пик, – предложил Смедли-Тейлор.

– У вас действительно есть что-то на американца? – снова спросил Джоунс.

На лице полковника Смедли-Тейлора не отразилось ничего. Он знал о кольце с бриллиантом и слышал, что сделка была заключена и что кольцо скоро сменит владельца. А когда деньги попадут в лагерь... есть план... хороший, надежный, тайный план... как получить деньги. Поэтому он только хмыкнул, улыбнулся своей тонкой улыбкой и небрежно сказал:

– Если у меня и есть что-то, я, конечно, не скажу вам об этом. Вы не из тех, кому можно доверять.

Когда улыбнулся Смедли-Тейлор, они все тоже улыбнулись, с облегчением.

Питер Марлоу и Ларкин присоединились к потоку людей, входящих в открытый театр.

Свет на сцене уже был включен, луна освещала панораму лагеря. Театр мог вместить две тысячи зрителей. Сиденья, которые веером расходились от сцены, представляли собой доски, прибитые к пням кокосовых пальм. Каждый спектакль повторялся пять раз, чтобы каждый человек в лагере мог хотя бы раз увидеть его. Места распределялись по жребию и всегда пользовались большим спросом.

Театр был почти заполнен, не считая передних рядов, где впереди рядового состава обычно сидели офицеры, которые приходили позже. Только американцы не соблюдали этого правила.

– Эй, вы двое, – окликнул их Кинг. – Хотите сесть с нами? – Он занял свое излюбленное место у прохода.

– Ну, я бы не против, но вы знаете... – чувствуя себя неловко, сказал Питер Марлоу.

– Да. Что ж, встретимся позже.

Питер Марлоу взглянул на Ларкина и понял, что тот тоже недоволен, что не может сесть со своими друзьями. Глупо чертовски глупо, когда ты хочешь и не можешь сесть там, где хочешь.

– Вы хотите сесть здесь, полковник? – спросил он, снимая с себя ответственность и презирая себя за это.

– Почему бы и нет? – отозвался Ларкин.

Они сели, чувствуя себя очень неловко, видя удивленные взгляды и понимая, что нарушают правила.

– Эй, полковник! – Браф нагнулся к ним с улыбкой. – Вам не поздоровится. Нарушаете дисциплину и все такое прочее.

– Если я хочу сидеть здесь, я и буду сидеть здесь. – Но Ларкин уже жалел, что так легко согласился.

– Как дела, Питер? – спросил Кинг.

– Спасибо, прекрасно. – Питер Марлоу старался преодолеть собственную неловкость. Он чувствовал устремленные на него взгляды. Он еще не рассказал Кингу о продаже ручки, о том, что побывал на ковре у Смедли-Тейлора и о драке, которую чуть было не затеял с Греем...

– Добрый вечер, Марлоу.

Он поднял глаза и поморщился, увидев проходящего мимо Смедли-Тейлора. Глаза как кремень.

– Добрый вечер, сэр, – ответил он тихо. «О, мой Бог, – подумал он, – теперь он меня растерзает».

Возбуждение зрителей сразу возросло, когда по проходу прошел комендант лагеря и сел в самом первом ряду. Огни притушили. Занавес раздвинулся. На сцене был оркестр из пяти музыкантов, а в центре стоял Фил, руководитель оркестра. Аплодисменты.

– Добрый вечер, – начал Фил. – Сегодня мы предлагаем новую пьесу Френка Перриша под названием «Треугольник», которая шла в Лондоне до войны. В ней заняты Френк Перриш, Бред Родрик и неповторимый Шон Дженнисон...

Бурные аплодисменты. Свист. Улюлюканье. Крики «Где Шон?» и «До какой войны?», «Добрая старая Англия», «Давайте начинайте» и «Мы хотим Шона».

Фил взмахнул рукой, и зазвучала увертюра.

Теперь, когда представление началось, Питер Марлоу слегка успокоился.

А потом началось.

Рядом с Кингом внезапно появился Дино, который стал настойчиво шептать ему на ухо.

– Где? – услышал Марлоу вопрос Кинга.

Потом:

– Ладно, Дино. Вали назад в хижину.

Кинг наклонился вперед.

– Нам надо выйти, Питер. – Лицо его было напряженно, голос едва слышен. – Нас хочет видеть тот самый парень.

О, Бог мой! Шагата! И что теперь делать?

– Мы не можем встать и просто так уйти, – неловко ответил Питер Марлоу.

– Черта с два не можем. У нас обоих приступ дизентерии. Пошли. – Кинг уже шел по проходу.

Чувствуя на себе удивленные взгляды, Питер Марлоу поспешил за ним.

Они нашли Шагату в тени за сценой. Он тоже нервничал.

– Я прошу тебя простить мне плохие манеры. Пришлось срочно послать за тобой, но возникла неприятность. Перехватили одну из джонок нашего общего друга, и сейчас его допрашивают по поводу контрабанды эта несносная полиция. – Шагата, казалось, чувствовал себя неловко без винтовки, и он знал, что если его поймают в лагере вне дежурства, то посадят на три недели в тесный карцер без окон. – Я подумал, если нашего друга будут серьезно допрашивать, он может впутать нас.

– Господи, – сказал Кинг.

Он неуверенно предложил «Куа», и вся троица глубже забилась в темноту.

– Я думал, что ты, как опытный человек, – напряженно продолжал Шагата, – посоветуешь, как нам обезопасить себя.

– Надо надеяться!

Его мысли метались, но ответ получался один и тот же – ждать и надеяться.

– Питер. Спросите его, был ли Чен Сен на джонке, когда ее задержали.

– Он говорит, нет.

Кинг вздохнул.

– Тогда, быть может, Чен Сен сумеет выкрутиться. – Он снова подумал, потом сказал:

– Единственное, что мы можем, это ждать. Скажи ему, не надо паниковать. Он должен как-то последить за Чен Сеном и выяснить, заговорит ли он. Он должен дать нам знать, если начнется эта чертова заваруха.

Питер Марлоу перевел.

Шагата втянул воздух между зубами.

– Я поражен, что вы двое так спокойны, когда я трясусь от страха. Если меня поймают и расстреляют на месте, можно считать, что мне повезет. Я сделаю все, как ты скажешь. Если тебя схватят, я прошу тебя постараться не впутывать меня. Я постараюсь поступить так же. – Его голова дернулась, когда раздался тихий предупредительный свист. – Если все будет хорошо, мы будем действовать по плану. – Он торопливо сунул пачку «Куа» в руку Питера Марлоу. – Я не знаю ничего о тебе и твоих богах, но я, конечно, буду долго и старательно говорить со своими богами и от твоего имени, чтобы они помогли нам.

Потом он ушел.

– Что, если Чен Сен проговорился? – спросил Питер Марлоу, живот его превратился в комок боли. – Что нам делать?