Позади раздался сдержанный смешок. А может быть, все-таки показалось? Чернопятов, пытаясь разобраться в собственных ощущениях, не заметил прямо перед собой огромной лужи и увесисто шлепнул в нее английскими ботинками.

– Осторожнее, – раздался насмешливый голос, – так ведь и в яму провалиться можно. Было бы глупо ломать ноги после того, как уберегся от ножа.

Сказано было верно, и Чернопятов теперь смотрел под ноги более внимательно.

– Это просто логово самых настоящих головорезов! – возмущенно причитал Чернопятов. – Я просто удивляюсь, куда смотрит полиция!

– Полностью с вами согласен.

Что-то в поведении нового знакомого Чернопятову не нравилось. Может быть, трескучий смех? Такой звук бывает, когда в металлической банке перекатываются мелкие предметы.

Чернопятов приостановился:

– Я вам, конечно, очень благодарен за свое освобождение, но позвольте спросить, а куда мы, собственно, идем?

– Скоро узнаете, – прозвучал жесткий ответ.

Теперь Чернопятов узнал окрестность. Они находились где-то неподалеку от Таганской тюрьмы. Тоже, разумеется, не ближний свет, но хоть что-то проясняется!

– Я не сделаю ни шага, пока не узнаю, чего вы от меня хотите! – взвизгнул Чернопятов.

Фонарей здесь было немного: четыре горели в конце улицы, два мерцали по центру, один, самый тусклый, тлел неподалеку. Желтое мерцающее пламя падало на узкое лицо незнакомца, отчего оно выглядело восковым. Черные тоненькие усики, вытянутые в длинную узкую ниточку, придавали его облику некоторую легкомысленность, но вот вороненая вещица в его ладони выглядела серьезно и внушительно.

Незнакомец приподнял «браунинг». Ствол был направлен точно в середину груди Чернопятова. Оружие он держал небрежно. С некоторой щеголеватостью, точно трость с костяным набалдашником. Но за небрежной манерой чувствовалось, что человек этот к оружию привычен и вряд ли промахнется с двух шагов.

– Право, мне бы не хотелось быть навязчивым, я и так чувствую себя очень неловко, – незнакомец выглядел смущенным. – Но мне бы очень хотелось, чтобы мы поладили. Прошу вас идти вперед!

– Что за денек сегодня, – чертыхнулся Георгий, – меня почему-то все хотят убить.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся незнакомец. – Ваши дела, оказывается, не так безнадежны, если вы способны шутить.

Улица выглядела безлюдной, если не считать двух мужичков, поочередно тыкающих друг друга пальцами в грудь. Дядьки разговаривали громко, почти кричали, и, очевидно, верили, что они едва ли не единственные люди во вселенной. Потом, обнявшись, они заторопились за следующей порцией горячительного.

На углу, перекрыв почти всю проезжую часть, стояла пролетка, запряженная двумя породистыми рысаками. Жеребцы выглядели понурыми, невесело перебирали длинными ногами и, будто бы спросонья, качали головами. Неожиданно дверца пролетки распахнулась, и на дорогу, тускло освещенную уличными фонарями, вышел крепкий молодой мужчина. Эдакий полуночный мечтатель, решивший выкурить папиросу. Чернопятова передернуло, когда он узнал в полуночном романтике Михаила Архиповича, того самого господина, что подсел к нему в ресторане еще в Марселе. Он с интересом наблюдал за приближением Георгия, а когда между ними осталось всего несколько шагов, обиженно воскликнул:

– Голубчик, ну разве так можно! А еще воспитанный человек. В прошлый раз вы исчезли и не соизволили сказать даже «до свидания». Я прямо даже и не знал, что делать. Может, я вас обидел чем-нибудь, так вы скажите прямо. А то даже неловко как-то и говорить... Ушли даже не через дверь, а через окно, простите меня... сортира! Никогда бы не подумал, что вы на такое способны, а ведь вы получили образование, постигали науки в университете.

– Вы гнались за мной! – воскликнул в сердцах Чернопятов. – До самой пристани.

– Я гнался за вами? – искренне удивился Михаил Архипович и уже с некоторым укором продолжал: – Право, вы шутите, это с моим-то радикулитом. Уверяю вас, я не способен пробежать и ста метров. А вы эдак как хватили... до пирса! От того места, где мы с вами сидели, до пирса километра три будет, никак не меньше!

– Не вы лично, а ваши люди!

– Ах, вот оно что, – почти облегченно вздохнул Михаил. – Так вы в ресторане забыли шляпу, вот они и хотели вам ее вернуть. Кстати, вот она, держите, – протянул он Чернопятову шляпу.

– Шляпу, говорите! Да они стреляли в меня и едва не убили! – крикнул в гневе Чернопятов.

– Боже праведный, не так громко! – укорил его Михаил Архипович. – Вы переполошите всю улицу. Они ведь, наверное, стреляли не в вас, а просто оборонялись от преступников, – посмотрел он честными глазами прямо во взволнованное лицо Георгия Чернопятова.

– Какое там оборонялись! – воскликнул в негодовании Чернопятов. – Две пули пролетели в нескольких сантиметрах от меня. Если бы не ночь, то меня наверняка бы убили!

– Прошу вас, не так громко, – сдержанно предупредил его Михаил Архипович, – время позднее, чтобы так кричать. Могут подумать, что вас грабят, а мы вас просто хотим убить. Ха-ха-ха! – Он заливисто расхохотался. За спиной послышалось перекатывание гальки – это поддержал веселье Михаила Архиповича тип, стоящий за спиной. – Что-то вы очень побледнели. А потом вы как-то неожиданно исчезли, даже не предупредив Вольдемара, а он этого не любит. Право, вам не стоит так расстраиваться, так ведь и кондрашка может хватить. А мне бы очень не хотелось, чтобы вы загнулись раньше времени. Вы, очевидно, подзабыли, но у нас с вами существуют некоторые договоренности. Я хочу знать, где находятся картины и камушки... Поверьте мне, мы были очень терпеливы и поэтому даем вам на раздумье всего десять секунд. В вашем положении это очень много. Итак, я считаю... Раз... Два... Три...

Весь ужас заключался в том, что Михаил Архипович не кипятился, не кричал и о страшных вещах предпочитал говорить необыкновенно просто. Мужчина за спиной Чернопятова молчал, и Георгий чувствовал, как ствол «браунинга» поднялся на высоту затылка.

– Постойте!

– ...Четыре...

– Я все покажу!

– Ну, вот и славно, милейший, – нисколько не удивился скорой развязке Михаил Архипович.

– Картины и камни находятся на Мясницкой улице... Мне так велели. Дом номер четыре. Там, где картинная галерея.

– Он знает о том, что в саквояже?

– Не догадывается, – заверил Чернопятов.

– Хорошо, – кивнул Михаил Архипович. – Чего же вы стоите, милейший, прошу вас. Карета подана!

Мясницкая в этот час была безмолвной и казалась нежилой. Трудновато было поверить, что через каких-то три часа она наполнится гомоном и двери многочисленных магазинов встретят пробудившихся посетителей.

Бодрствовали только дворники, и во дворах раздавалось размеренное и неторопливое шуршание метел.

Посмотрев на окна второго этажа, Чернопятов радостно объявил:

– Он не спит.

– Он еще не ложился или просто так рано встает? – удивился Михаил Архипович.

– Он человек творческий, – усмехнулся Чернопятов. – Может не спать всю ночь, зато потом проспит до обеда.

Первым вышел из пролетки худощавый франт. Правая рука покоилась в накладном кармане. Коротким цепким взглядом он осмотрел улицу, как будто снимал с нее мерку, и, не обнаружив ничего подозрительного, едва заметно кивнул.

– Ну что ж, пойдемте, голубчик, ведите, – сказал доброжелательно Михаил Архипович, обратившись к безмолвному и напряженному Чернопятову.

– А мне что делать, барин? – грубоватым басом спросил извозчик.

– Подожди здесь немного. А если выйдет какая-нибудь неприятность... В общем, знаешь, что делать, не мне тебя учить.

Извозчик, малый лет двадцати, мгновенно приосанился, сбросив с себя полуночную дрему:

– Не впервой! Не оплошаю! – Он шевельнул вожжами.

Чернопятов обратил внимание на его руки, невероятно толстые и крепкие, словно стволы молодого дуба. Под стать рукам были и кулаки. Такими пальцами только зерна перетирать, а он ими вожжи поддерживает, обидно, такая силушка понапрасну пропадает. Но, взглянув в лицо извозчика, Георгий сильно засомневался. А вдруг не пропадает! Сцапает этими ручищами за шкирку да вытряхнет из бренного тела душу.