Комиссар Лазар ненадолго задумался.

– Не думаю... У меня есть основания полагать, что он останется в Париже на какое-то время. Что-то ему здесь нужно. Но вот что конкретно, никак не могу понять.

Савелий улыбнулся:

– Так, значит, вы меня больше не подозреваете в ограблении банка?

Толстяк лишь неприязненно хмыкнул, отчего его щеки вновь мелко дрогнули:

– Я этого не говорил. И, поверьте мне, если будет достаточно оснований, чтобы посадить вас за решетку, то мы сделаем это. А сейчас пока гуляйте по Парижу, наслаждайтесь свободой, у нас с вами все еще впереди, – хитро улыбнулся комиссар.

Портрет Искандера висел в зале для приемов, и всякий, кто видел его впервые, считал, что на полотне изображен нынешний правитель Алжира паша Хабибулла. Всякий раз паша испытывал немалое удовольствие, наблюдая за тем, как вытягиваются в недоумении лица гостей, когда они узнают, что на портрете запечатлен его знаменитый предок эмир Искандер, основавший правящую династию.

С возрастом паша Хабибулла все больше напоминал своего знаменитого предка. Овал лица, разрез глаз – его. Даже борода, огненно-рыжая, с длинными седыми нитями по краям, как будто тоже была позаимствована у известного в прошлом морского разбойника. Много общего, несмотря на изменившуюся моду, было и в одежде: та же парча, прошитая золотыми и серебряными нитями; тюрбан, украшенный морским жемчугом. И если картина могла говорить, то подтвердила бы, что Хабибулла унаследовал от мятежного предка и характер. Волевой и честолюбивый, он готов был подчинить себе все Средиземноморье. Возможно, так и сделал бы, не будь над ним Сулеймана Кануни. Хозяин Оттоманской Порты с ревностью относился к успехам на Средиземном море своего вассала, опасаясь, что тот способен потягаться с ним в могуществе.

По преданию, эмир Искандер умер вскоре после того, как был запечатлен на холсте. И что самое удивительное, молва говорила, что он сорвался со скалы, когда наблюдал за купанием женщин в заливе. По всей видимости, это была красивая легенда. Человек, которому принадлежало едва ли не все Средиземноморье и по желанию которого готовы были обнажиться едва ли не все женщины страны, вряд ли стал бы уподобляться обыкновенному мальчишке, сгорающему от неутоленной похоти.

В летописях было отмечено, что художник, нарисовавший портрет эмира Искандера, впоследствии женился на его младшей и любимой дочери, которая в течение последующих лет укрепила династию, родив одного за другим пятерых мальчиков.

Творческое начало, передавшееся Хабибулле от далекого предка, заставляло его покровительствовать поэтам и художникам, и сам паша, не лишенный способностей, частенько брал в руки кисть и выходил на берег, чтобы запечатлеть багровую корону заходящего солнца. Но особенно он преуспел в поэзии. Летописцы, старавшиеся зафиксировать едва ли не каждый вздох паши, не без юмора свидетельствовали о том, что понравившуюся женщину он очаровывал музыкой слов, приумножая тем самым число своих наложниц.

Неутомимый, словно молодой жеребец, он совершал вояжи по всему Средиземноморью, без устали пополняя свой гарем. Наложниц было такое огромное количество, что если бы даже с каждой из них он провел всего лишь одну ночь, то на это у него ушло бы не менее трехсот лет. Судя по тому, с какой скоростью пополнялся гарем алжирского паши, можно было сказать, что жить он собирался очень долго.

Уже более никто из гостей, прибывших из-за моря, не удивлялся его вопросу: а не встретил ли он где красивой женщины? Пряча лукавую улыбку, каждый из них думал об одном и том же: перепробовав всех прекраснейших женщин на южном побережье моря, старый паша обратил свой взор на север.

Возражать желанию паши было трудно. Кроме чарующих стихов с посвящением прекрасной даме он брал с собой военную эскадру, состоящую из полусотни галер. Стоя на приколе в опасной близости от берега, моряки всерьез сопереживали очередному увлечению своего главнокомандующего и были готовы, в случае необходимости, помочь делом престарелому паше.

В последний месяц, будто бы сговорившись, все послы в один голос твердили о том, что в итальянском городе Фонди живет некая Ванесса Нори, прославившаяся на всю Италию редкой красотой. Овдовев, она дала обет безбрачия и решила похоронить свою молодость под черными покрывалами. Снарядив полсотни кораблей, Хабибулла решил проверить, насколько верна эта молва. Пять десятков боевых кораблей, растянувшись вдоль береговой линии, представляли собой грозное зрелище. С бортов судов на примолкший город глубокими темными жерлами смотрели корабельные пушки. Взгляд их был мрачен и темен.

До окончания ультиматума оставалось не более часа. И пушкари, справедливо предчувствуя большую потеху, по-деловому толклись у орудий, поглядывали сквозь прицелы на крепостные стены, подкатывая поближе ядра.

Все было готово к бою. Совсем скоро каменные ядра разобьют в щепы дубовые ворота, и в образовавшиеся проемы хлынет корпус янычар, размахивая ятаганами над головой. Лихие рубаки, привычные к войне, быстро наведут в городе надлежащий порядок.

По мнению адмирала, паша Хабибулла предоставил прекрасной даме слишком большой срок для сборов. За двенадцать часов, что ей было отведено для прибытия на адмиральский корабль, можно было пересечь из конца в конец всю Италию, обвенчаться, зачать ребенка и еще наделать массу всяких глупостей.

Ультиматум следовало отписать в более жестких тонах, не тратя времени на четверостишья, в которых паша был большой мастер. Оставить ей ровно столько времени, чтобы она, опасаясь прогневать будущего господина опозданием, бежала в порт в одном исподнем.

Для подавляющего большинства горожан было ясно, что Ванесса Нори не придет. Если бы она действительно желала соединиться с шестидесятилетним старцем, то потратила бы пятнадцать минут на дорогу от своего дома до гавани, где пристал адмиральский корабль.

На пристани никого не было. Не считая бродяг, которым некуда было податься, и тех немногих горожан, что не успели попасть в город до закрытия.

Опершись руками о борт, паша Хабибулла неподвижным взглядом смотрел на замерший город. Отказов он не выносил, и совсем несложно было предугадать, какая участь ожидает город, если его губернатор окажется недальновиден.

Два года назад флотилия паши разграбила соседний город Реджо лишь за то, что была немного задержана выплата причитающейся дани. Стены города были разрушены до основания, все ценности вывезены на судах, а тысячи горожан обращены в рабство. То, что произошло в Реджо, может показаться всего лишь невинной шуткой по сравнению с тем, что ожидает Фонди в случае отказа Ванессы Нори.

До окончания назначенного срока оставалось всего несколько минут. Если бы Ванесса Нори пожелала прийти, то она давно бы уже стояла на берегу и приветливо помахивала платком алжирскому паше. Выходит, не судьба! В это поверили все, но только не Хабибулла. В минуты томительного ожидания паша напоминал обыкновенного неискушенного мальчишку, который продолжает надеяться, что предмет его обожания наконец одумается и с разбегу бросится в раскрытые объятия.

При положительном ответе на крепостных стенах города должны были вспыхнуть факелы. Чуда не произошло. И, будто возвращая повелителя к действительности, прозвучал корабельный колокол.

Паша посмотрел на адмирала. Судя по жесткому взгляду, стало ясно, что Хабибулла принял решение.

– Все готово? – наконец спросил паша.

– Да, мой повелитель, – коротко отвечал адмирал.

– Как ты советуешь мне поступить?

Голос Хабибуллы, никогда не знавший колебаний, вдруг неожиданно дрогнул. Неужели повелитель так безнадежно постарел, что готов отказаться от ультиматума?

Адмирал, как никто другой, знал, что сильные мира сего не должны быть подвержены слабостям. Для большинства подданных паша так же недосягаем, как Аллах, и тверд, как гранит. Что подумают о нем правоверные, если он будет терзаться сомнениями и склонять голову перед женщиной? Какими глазами будет смотреть на своего подданного Сулейман Кануни, если узнает, что Хабибулла несколько часов кряду, поправ собственную гордость, дожидался выхода презренной гяурки.