– А вы весельчак. Надеюсь, вы не подумали, что этот караул в вашу честь?

– Отчего ж...

– Просто с минуты на минуту должен подъехать министр, вот потому-то такие приготовления. А вам вот в эту карету, мсье!

– Надеюсь, вы не будете скучать без меня, господин Лазар.

Комиссар заметно нахмурился:

– Вы думаете, что у меня мало работы, господин Родионов? Кроме вашего дела я занимаюсь еще дюжиной убийств.

Комиссар направился к своей пролетке.

Дверь кареты распахнулась, глухо брякнула разложенная лестница, и в проеме показалась круглая голова жандарма. Коротышка нетерпеливо толкнул Савелия в спину:

– Поднимайтесь... Теперь это ваше место!

Савелий посмотрел на жандармов: не похоже, чтобы они были в сговоре с господином Виталием. Уж слишком казенными выглядели их физиономии, да и «браунинг», направленный в его сторону, не располагал к излишнему благодушию.

– Вы очень любезны, господа, – натянуто улыбнулся Савелий.

Карета, дернувшись, покатилась из внутреннего двора на улицу.

Напротив, на расстоянии вытянутой руки, сидел жандарм с ухоженной бородкой и бесцеремонно разглядывал узника. Его лицо показалось Савелию знакомым. Где же он мог его видеть? Он заметил, что карета свернула с улицы в узкий переулок и, грохоча коваными ободьями о брусчатку, заторопилась в противоположную от «Коммерческого банка» сторону.

– Куда вы меня везете?! – стараясь скрыть беспокойство, спросил Савелий.

– Савелий Николаевич, не узнал? – улыбаясь, спросил жандарм.

– Бог ты мой! – выдохнул Родионов. – Мамай!

Карету весело подбрасывало, кидало на поворотах из одной стороны в другую. Вдруг позади запоздало ахнул револьверный выстрел. За ним еще один, уже глуше. И в следующую минуту карета свернула в еще более узенький переулок.

Переулок был заполнен людьми. Женщины продавали с лотков розы и гвоздики, а почти на мостовой, разложив старинные монеты на куске материи, небритый старик громко зазывал покупателей. Здесь же какой-то худощавый юноша торговал помятыми медными кувшинами. Обыкновенный парижский квартал.

Из-за угла за ними вынырнула точно такая же карета. Савелий приник к окну и разглядел, как извозчик, стиснув зубы, яростно нахлестывал лошадку, стараясь догнать их карету. Хлестнул выстрел. Еще один. Стреляли по карете, увозившей Савелия.

– Погоняй! – рявкнул Мамай извозчику.

Карету развернуло, и ось, зацепившись за лоток, опрокинула его. На мостовую, громыхая, полетели медные кувшины, а прямо под ноги приближающейся упряжке неторопливо покатился огромный самовар с потертым боком. Конь заржал и растоптал его копытами.

– Погоняй, достанет! – крикнул Савелий, напрягаясь.

Кареты почти поравнялись, еще несколько секунд, и задняя карета отбросит их прямиком на тележки с цветами, выстроившиеся вдоль переулка. Когда уже казалось, что столкновения не избежать, навстречу выкатила подвода, груженная каким-то тряпьем. Савелий успел заметить испуганные глаза старьевщика, затем раздалось ржание коней, отчаянный вопль возницы, треск поломанных осей и удар о булыжник опрокинувшейся кареты, которая их преследовала.

– Все, ушли! – ликовал Савелий. – Сворачивай в переулок. Ну, ты, Мамай, молодец, не ожидал! Как же это тебе удалось-то?!

– Без мокрого дела не обошлось, – честно признался слуга. – Больно уж упрямые они оказались. А потом в форму переоделись и сразу сюда. А возница этот, – кивнул он на кучера, восседавшего на козлах, – наш человек. Сделал все как нужно. Мы-то знали, Савелий Николаевич, что тебя сюда ссаживать будут. Дело было только за ценой. Ну, мы и не поскупились.

Возница уверенно правил лошадьми, все круче забираясь на Монмартр, и когда белоснежная шапка Сакре-Кер оказалась совсем рядом, Мамай распорядился:

– Останови. Дальше мы пойдем пешком.

Возница весело натянул поводья:

– Как скажете, мсье.

– Куда же ты теперь отправишься? – полюбопытствовал Мамай.

Возница, бесшабашный парень, хитро прищурившись, ответил:

– Да с такими деньгами, мсье, я могу лавку цветочную открыть. – И, погоняя коня, заторопился прочь.

– Куда мы сейчас? – спросил Савелий, когда они остались вдвоем.

– Возвращаться домой вам нельзя. Дом под наблюдением, – сказал Мамай. – Я кое-что придумал. Здесь недалеко я снял квартиру, можно пожить там некоторое время, а потом, когда все уляжется, придумать еще что-нибудь. В рабочих кварталах легче затеряться, сюда не так часто заглядывает полиция.

Родионов отрицательно покачал головой:

– Я не могу уехать просто так. У меня остались кое-какие... дела.

– И правильно, Савелий Николаевич, – неожиданно легко согласился Мамай. – Я ведь для вас сюрприз приготовил. Пойдем, – повел он Савелия проходным двором в соседний переулок. – Здесь нас никто не найдет. Об этом месте никто не знает!

Пересекли небольшой пустынный дворик. Впереди показался двухподъездный четырехэтажный дом с балконами и с застекленными мансардами. Верхние этажи, вследствие их дешевизны, любят снимать художники. А потом, с высоты мансард открывается весьма неплохой вид. Савелий невольно задрал голову под крышу – так оно и есть, в одном из окон он заметил женский силуэт. Наверняка какая-нибудь натурщица.

– Нам сюда, на первый этаж, – подсказал Мамай и, осмотревшись, уверенно юркнул в подъезд.

Оказавшись перед дверью, он постучал о косяк костяшками пальцев условным стуком. Дверь тотчас открылась, и Савелий увидел Елизавету. Лицо девушки было взволнованно, на щеках полыхал румянец. Внутри у Савелия заныло. Сейчас как никогда остро он осознал, что никого и никогда не любил сильнее ее.

– Господи, как же я тебя ждала!

– Мамай, твой сюрприз удался, – кивнул Савелий, прижав Елизавету к себе.

Мамай неловко кашлянул в кулак и, явно смущаясь, проговорил:

– Только я ведь не это имел в виду, Савелий Николаевич... Мой сюрприз вон по лестнице спускается! – Он кивнул куда-то за спину.

Савелий обернулся и невольно выдохнул:

– Господин Аристов! А вы-то как здесь!

– Вижу, что не забыли, – здороваясь, приподнял шляпу Григорий Васильевич. – Признаюсь, польщен.

– Вас трудно забыть, – усмехнулся Савелий и сделал приглашающий жест. – Прошу вас.

– Благодарю, – и генерал Аристов шагнул в небольшую комнату.

Мамай остался на лестнице, от его внимания не укроется даже бродячий пес.

Тесновато, однако: кровать, стол, небольшое трюмо, да вот еще пара стульев. Не дожидаясь приглашения, генерал опустился на один из них. Савелий последовал его примеру.

– А вспомните, Савелий Николаевич, ведь неплохое было время. Вы убегали, а я вас догонял. Вы опять убегали, а я снова за вами по пятам.

– Помню, – сдержанно кивнул Савелий, давая понять, что ностальгии по тем временам не испытывает, но чувства генерала разделяет.

Григорий Васильевич заметно изменился. Вот даже волосы поредели. Померк как-то, обесцветился. От прежнего московского лоска мало что осталось.

Генерал, похоже, никуда не торопился и не прочь был предаться воспоминаниям.

– Я почему-то очень часто вспоминаю это время... Был ведь период, когда мы с вами даже приятельствовали.

Савелий улыбнулся через силу:

– Да... Что-то такое припоминаю.

– Ну, вот видите, – искренне обрадовался Аристов. – А я уж думал, вы позабудете, станете открещиваться от старинных... друзей.

Лиза не принимала участия в разговоре смотрела через окно во двор. Фигура у нее, как и прежде, великолепна, а талия настолько тонка, что ее можно обхватить двумя пальцами. Уж не ее ли силуэт Савелий видел всего лишь несколько минут назад в одном из окон здания? Такая женщина, как Елизавета, создана для того, чтобы ее запечатлели на холсте. Если бы он был художником, то наверняка увековечил бы ее такой, какая она сейчас. В профиль, слегка задумавшуюся, в темно-синем платье, обтягивающем гибкое, стройное тело.

А чего лукавить перед самим собой? Запечатлел бы ее без платья, в образе Венеры Милосской, стыдливо прикрывающейся ладошкой.