– Я привезу тебе любую женщину, какую ты захочешь, и можешь считать это моим подарком.

Лицо старого Искандера осветилось искренней радостью:

– Я знал, что ты мне не откажешь. Позволь мне тогда сделать тебе подарок, – и, не дожидаясь ответа, эмир дважды хлопнул в ладоши. Занавеска колыхнулась, и в зал, ступая мелкими шажками, вошла совсем юная наложница.

От представившегося его глазам зрелища у Бахтияра перехватило дыхание. С полным правом он мог сказать, что женщин на своем веку он перепробовал немало: одних брал силой, других покупал, а третьи сами желали подарить ему свою любовь. Однако все они представлялись ему на одно лицо, – проходили сквозь его душу, не оставляя в ней следа. А создание, безмятежно выпорхнувшее из соседней комнаты, способно было в одну минуту опалить сердце даже самого крепкого мужчины.

Девушка была обнажена. Но в присутствии мужчин она держалась на удивление естественно. Создавалось впечатление, что наложница не замечает собственной наготы, как если бы такое поведение было для нее естественным. Хотя кто знает, может быть, так оно и было в действительности. На шее у девушки сверкало колье из бриллиантов. Камни тщательно подобраны и безукоризненно огранены, каждый был величиной в крупную горошину. На запястьях тяжелые браслеты из рубина, а на лодыжках многими огнями переливались топазы. Но вряд ли наложница стала бы хотя бы на сотую долю менее красивой, если бы оказалась без этого великолепия.

Наложница, заметив взгляд гостя, слегка улыбнулась, показав ровные и аккуратные, словно морской жемчуг, зубы. Получилось очень трогательно, почти по-детски, такое впечатление, что она смущалась своей наготы, но вряд ли это соответствовало действительности.

Девушка слегка наклонилась, и ожерелье на крепкой груди слегка колыхнулось.

– Как она тебе? – не без восторга спросил эмир Искандер.

– Она прекрасна, как луна! – честно отвечал Бахтияр, не в силах отвести от девушки взгляда.

Старый пират неожиданно легко поднялся. Подошел к девушке и погладил ее старой сморщенной ладонью по тугому крепкому бедру.

– Более мягкой кожи мне не приходилось встречать. А женщин на своем веку я повидал много. У нее кожа, как у трехлетнего ребенка. Упругая и одновременно эластичная. Таким может быть только бархат. Я стар, и самое большее, на что я способен, так это поглаживать своих наложниц.

Бахтияр с интересом посмотрел на старика: судя по его неожиданно осипшему голосу и по взгляду, полному желаний, он мог с уверенностью предположить, что старик был способен на большие подвиги.

Рука эмира беззастенчиво скользнула на ее живот – упругий, по-девичьи крепкий и одновременно необыкновенно женственный.

Взяв девушку обеими руками за талию, он слегка развернул ее.

– Ты посмотри, какие у этой красавицы необыкновенные линии. Они совершенно идеальны. Нечто подобное можно встретить разве что у статуй античности. Но те богини из мрамора вечно холодны. А моя Зухра сотворена из плоти и, поверь мне, безмерно горяча.

Волосы цвета темной соломы, слегка завиваясь, волной спадали на ее плечи, прикрывая половину спины; грудь вызывающе выступала вперед, круглые соски напоминали созревшие вишенки.

– Мне нечего добавить, эмир, – отвечал Бахтияр, чувствуя, что испытание, которому подвергает его старый пират, необычайно трудное. В конце концов, он же не бесчувственная статуя!

Будто бы осознав состояние своего гостя, эмир Искандер улыбнулся. И Бахтияр в который раз удивился тому, как быстро меняется настроение эмира. В точности морская погода! Впрочем, ничего удивительного, если этот человек полжизни провел, борясь с водной стихией.

– Эта женщина твоя! – объявил эмир.

Тон был решительный, противиться ему было невозможно. Самое разумное, что оставалось сделать в этом случае, так это слегка поклониться, прижав обе руки к груди, что Бахтияр незамедлительно и сделал.

– Это самый щедрый подарок, который я когда-либо получал, – честно признался пират. – Но я не из тех людей, что остаются в долгу, – сдержанно добавил он.

Рядом с капитаном лежало два свернутых холста, перетянутых красной атласной ленточкой. Бахтияр уже давно обратил внимание на то, что эмир бросает на них недоуменные взгляды. Вот и настал момент, чтобы сделать свой главный подарок.

Развязав алую ленточку, он осторожным движением раскатал холст. Такой подарок эмиру придется по вкусу, если он настоящий ценитель женской красоты.

Не ошибся Бахтияр, угодил в нужную точку, расшевелив в старом развратнике нечто нежное, уже не свойственное его возрасту. Эмир с минуту молча рассматривал портрет незнакомой женщины, а потом с чувством произнес:

– Как она хороша!

Нечто подобное до него произносили многие мужчины, но всякий раз эти слова звучали по-новому.

– Я рад, что картина тебе понравилась. А теперь, уважаемый эмир, взгляни на это полотно.

Холст, слегка зашуршав, развернулся, и взору эмира Искандера предстала сцена из Страшного суда.

Поначалу лицо старика выглядело слегка обескураженным, – он рассчитывал лицезреть нечто прекрасное из греческой мифологии, где, отринув всякое целомудрие, похотливый Дионис пьет сладкое вино в окружении молодых вакханок. Но вместо ожидаемого зрелища увидел предупреждающую сцену из джаханны.

Недоумение его усиливалось по мере того, как он вникал в сюжет «Судного дня», а когда наконец была рассмотрена каждая деталь картины, старый эмир неожиданно весело, почти по-юношески, расхохотался:

– Я понял твой намек, уважаемый Бахтияр, ты хочешь сказать, что путь в ад лежит через любовь к женщине? – Неожиданно старик сделался очень серьезным. – Если бы это соответствовало истине, то на бренной земле не осталось бы места для святош. Я принимаю твой подарок! – торжественно объявил эмир Искандер. – А теперь проводите моего гостя, – произнес он, повернувшись к маврам.

За время беседы слуги даже не шелохнулись. Полное ощущение, будто они вросли в землю. Точеные мускулистые парни напоминали фигуры, вырезанные из черного дерева. Бахтияр уже и сам начал воспринимать их как некоторую декорацию к богатому убранству зала. И странным выглядело то, что они вдруг ожили, но, кроме того, каждый из них, как оказалось, имел еще и свой характер. Мавр с огромной золотой серьгой в правом ухе оказался более нетерпелив, и его алебарда с ярко-зеленой лентой в середине древка нервно дрогнула. Очень неприятное ощущение. Зато другой, чуток пошире в плечах, будто бы стараясь загладить возникшую неловкость, улыбнулся одними губами и сделал в сторону дверей крохотный шаг.

Аудиенция была закончена.

Поначалу эмир Искандер хотел повесить полотна на стену в молельной комнате, но, поразмыслив, решил этого не делать. Благочестивый сеид такого нововведения может не понять. Стенам полагается быть украшенными арабской вязью.

Можно перенести картины в собственные покои, куда вхожи только жены и доверенные евнухи, но сложность заключалась в том, что на картине была изображена женщина. Понять его не сумеют даже ближние. Иное дело картина «Страшный суд». Ее можно повесить даже в коридоре, в качестве назидания нерадивым слугам. Будь мусульманская религия менее ортодоксальной, так он непременно поместил бы ее у входа в город, пусть каждый путник задумается о конце своего пути. А так... остается только держать холсты в сундуке.

Впрочем, есть еще один выход, картины можно будет продать. Наверняка они стоят бешеных денег.

Но чем больше он смотрел на картины, тем сильнее его обуревало желание повесить их над своим ложем. Помнится, в недосягаемом детстве, когда он еще был христианином, над его кроватью висела похожая картина какого-то безымянного художника. Матушка приобрела ее подле храма во время одного из праздников.

Нет, эти картины нужно сохранить, чего бы это ни стоило!

– Махмуд! – громко позвал эмир.

На зов Искандера явился высокий худой юноша лет восемнадцати. Некрасивый, очень нескладный, с непропорционально длинными руками, висевшими вдоль тела, словно плети, он напоминал чахлое, иссушенное солнцем дерево.