Мэри дернула Дженни за юбки, привлекая к себе внимание, и дрожащим голоском спросила:

— А вы не боитесь Черного Волка, леди Дженни?

— Нет, конечно! — ответила Дженни с сияющей бодрой улыбкой.

— Говорят, — вмешался преисполненный благоговения юный Том, — будто Волк высоченный, как дерево!

— Дерево! — хмыкнула Дженни, пытаясь выдумать весомую шутку про Волка и призывая на помощь все свои познания. — Если так, стоило бы посмотреть, как он взбирается на коня! Понадобятся четыре оруженосца, чтоб взгромоздить его в седло!

Нелепость подобной картины заставила кое-кого захихикать, на что и надеялась Дженни.

— Я слыхал, — продолжал юный Уилл, красноречиво поежившись, — он крушит стены голыми руками и пьет кровь!

— Ой! — вскрикнула Дженни, сверкая глазами. — Тогда у него несварение желудка. Если он явится в Белкирк, мы предложим ему доброго шотландского эля!

— Мой папа рассказывал, — вмешался другой ребенок, — он скачет рядом с великаном, с Го… лиафом по имени Арик, который держит боевой топор и рубит детей на кусочки…

— А я слышал… — зловеще перебил следующий малыш, но Дженни весело оборвала его:

— Давайте я вам расскажу, что я слышала. — С отважной улыбкой она повела их к аббатству, стоявшему ниже за поворотом дороги и скрытому из виду. — А слышала я, — забавляясь, придумывала она на ходу, — будто он старый-престарый, и ему надо все время щуриться, чтоб хоть что-нибудь разглядеть, вот так…

Она перекосилась, комически преувеличенно изображая полубезумное, почти слепое существо, тупо озирающееся вокруг, и дети захохотали.

Проходя по дороге, Дженни продолжала высказывать столь же легкомысленные, насмешливые замечания, и дети включились в игру, добавляя собственные догадки, выставлявшие Волка в дурацком свете.

Но, несмотря на смех и натужное веселье, внезапно потемневшее небо заволокло тяжелыми тучами, в воздухе резко похолодало, ветер начал трепать плащ Дженни, словно сама природа нахмурилась при упоминании этого дьявола.

Она собралась отпустить очередную шуточку насчет Волка, но сразу смолкла, приметив показавшуюся из-за поворота группу верховых членов клана, которая направлялась — встречу ей вниз по дороге. Прекрасная девушка, одетая так же, как Дженни, в темно-серый плащ, белый плащ и короткое серое покрывало послушницы, сидела в седле перед первым всадником, скромно пристроившись сбоку, и робкой улыбкою подтверждала то, что уже поняла Дженни.

С безмолвным радостным криком она рванулась было вперед, однако сдержала неприличествующий леди порыв и принудила себя стоять на месте. Глаза ее вперились в отца, потом быстро окинули членов клана, смотревших мимо нее с тем же мрачным неодобрением, которое выказывали ей уже не один год, с тех пор, как ее сводный брат успешно пустил в ход свои ужасные выдумки.

Отослав детей со строгим наказом отправляться прямо и аббатство, Дженни, казалось, целую вечность ждала посреди дороги, пока наконец всадники не остановились перед ней.

Отец, очевидно, заезжавший в аббатство, где вместе с Дженни пребывала ее сводная сестра Бренна, спрыгнул с коня и повернулся, чтобы снять Бренну. Дженни нервничала из-за этой задержки, но столь тщательное соблюдение этикета и неуклонная забота о собственном достоинстве были такими типичными для великого человека, что ее губы тронула неуверенная улыбка.

Наконец он обернулся к ней, широко раскинув руки. Дженни бросилась в его объятия, страстно прильнула к нему, взволнованно бормоча:

— Батюшка! Я так соскучилась! Не видела вас почти два года! Вы здоровы? Хорошо выглядите… Почти не изменились за все это время!

Мягко разомкнув руки, обвивавшие его шею, лорд Меррик слегка отстранил от себя дочь, осматривая растрепанные волосы, розовые щеки, сильно измятый плащ.

Дженни внутренне сжалась под долгим испытующим взглядом, молясь, чтобы отец одобрил увиденное, и надеясь, что при посещении аббатства аббатиса дала ему благоприятный отзыв.

Два года назад Дженни из-за ее поведения отослали в аббатство; год назад туда же отправили Бренну в целях безопасности, пока лэрд был на войне. Попав под жесткое руководство аббатисы, Дженни пришлось признать превосходство монахини и попытаться исправить свои недостатки. Но покуда отец разглядывал ее от макушки до пят, она все гадала, что же он видит — юную леди, какой она стала теперь, или непослушную девчонку, какой была два года назад. Но вот он вновь посмотрел ей в лицо, и в его голубых глазах промелькнула улыбка.

— Ты стала женщиной, Дженнифер.

Дженни немедля воспрянула духом; подобное замечание из уст немногословного отца означало высокую похвалу.

— Я и в другом изменилась, батюшка, — заявила она, сияя от удовольствия. — Я очень переменилась.

— Да не так уж и очень, моя девочка. — Подняв лохматые седые брови, он многозначительно посмотрел на короткую накидку и плат, которые она, позабыв, держала кончиками пальцев.

— О! — воскликнула Дженни, смеясь и торопясь объяснить. — Я играла в прятки… э-э-э… с детишками, а головной убор не помещался под капюшоном. Вы видели аббатису? Что рассказала вам матушка Амброз?

В его хмурых глазах блеснули смешинки. — Она рассказала мне, — сухо ответил он, — что у тебя вошло в привычку сиживать вон на том холме, глазеть вдаль и грезить, что хорошо мне знакомо, милочка. Она» рассказала мне, что ты склонна клевать носом посреди мессы, если священнику заблагорассудится проповедовать дольше, чем тебе кажется нужным, что мне также вполне знакомо.

Сердце Дженни сжалось из-за предательства аббатисы, которой она так восхищалась. В некотором смысле мать Амброз сама была лэрдом огромного собственного поместья, распоряжалась доходами с земледельческих и скотоводческих ферм, принадлежащих процветающему аббатству, председательствовала за столом, когда случались визитеры, и справлялась во всеми другими делами, касавшимися как мирян, трудившихся в аббатстве, так и монахинь, живущих в затворничестве за его высоченными стенами.

Следующие слова отца рассеяли разочарование.

— Мать Амброз поведала мне также, — признался он с грубоватою гордостью, — что у тебя на плечах голова, достойная самой аббатисы. Она заявила, что ты настоящая Меррик до кончиков ногтей, с отвагой, которой хватило бы, чтобы стать лэрдом клана. Но ты им не станешь, — предупредил он, разбивая самую тщетную мечту Дженни.

Дженни с трудом удержала на устах улыбку, стараясь не чувствовать боли, которую ей причиняло лишение этого права — права, обещанного ей, покуда отец не женился на вдовевшей матери Бренны и не получил по условиям сделки трех пасынков.

Старшему из братьев, Александру, суждено занять положение, по праву принадлежащее Дженни. Само по себе это было б не так трудно перенести, если бы Александр оказался добрым или хотя бы честным, но он вероломный интриган и лжец; Дженни знала это, а отец с кланом не знали. Через год после переезда в замок Меррик он принялся распускать о ней небылицы, столь клеветнические и грязные, но столь искусно сплетенные, что несколько лет спустя восстановил против нее весь клан. Ее не любили сородичи, и это причиняло невыносимые страдания, Даже сейчас, когда родичи глядели мимо, словно показывая, что она для них не существует, Дженни приходилось сдерживаться, чтоб не молить о прощении за то, чего она никогда не делала.

Уильям, средний брат, походил на Бренну, нежную и робкую, а Малькольм, самый младший, был таким же злобным и подлым, как Александр.

— А еще аббатиса сказала, — продолжал отец, — что ты вежлива и мила, но у тебя есть и характер…

— Она так сказала? — переспросила Дженни, отвлекаясь от мрачных мыслей о сводных братьях. — Правда?

— Правда.

В обычных обстоятельствах Дженни обязательно возликовала бы от подобного ответа, но. глядя в лицо отца, заметила, что оно стало таким мрачным и напряженным, каким она никогда его прежде не видела. Даже голос звучал глухо, когда он проговорил:

— Хорошо, что ты свернула с опасной дорожки и стала такою, какая ты есть, Дженнифер.