Стоя перед выбором — разбить ли ее иллюзии насчет отца или позволить считать себя бессердечным безумцем, — Ройс выбрал первое. Он не настроен любезничать, тем более ценой собственного брака.

— Дженнифер, — тихо молвил он, — я совсем не такое чудовище, как вы имеете все основания думать. Заговор был. Вы хотя бы выслушаете мои объяснения?

Дженни кивнула, но подаренная ему улыбка давала понять, что она считает его престранным созданием.

— Направляясь в замок Меррик, я с полной уверенностью ожидал, что ваш отец или кто-то из клана попытается нарушить договор, гарантирующий мою безопасность в Шотландии на время, потребное для заключения нашего брака. Я расставил людей на дороге, ведущей в Меррик, и отдал приказ не пропускать никого без расспросов.

— И они не обнаружили никого, кто попытался бы нарушить договор, — убежденно заключила она.

— Нет, — признал Ройс. — Но они обнаружили караван с аббатисой в сопровождении дюжины человек, который с излишней поспешностью двигался к Меррику. В отличие от того, что вы имеете все основания думать, — с кривой усмешкой добавил он, — ни у людей моих, ни у меня нету обыкновения нападать на священнослужителей. Однако, следуя моим распоряжениям, они расспросили компанию, на сей чрезвычайный случай убедив аббатису, что приданы ей для охраны. Она, в свою очередь, охотно призналась, что едет за вами.

Изящно изогнутые брови Дженни озадаченно и недоуменно нахмурились, и Ройс почти пожалел, что решил поведать ей правду.

— Дальше, — сказала она.

— Аббатиса с компанией задержалась из-за проливных дождей на севере, поэтому, между прочим, вашему отцу и благочестивому брату Бенедикту пришлось изобретать бессмысленное объяснение, будто бы добрый монах на минуточку занемог и не в силах свершить обряд. По словам аббатисы выходило, что некая леди Дженнифер Меррик решила удалиться в монастырь в результате нежеланного замужества. Муж, как поняла аббатиса, вознамерился воспрепятствовать решению леди посвятить свою жизнь Богу, так что она и отправилась содействовать леди Дженнифер, помогая ее отцу вызволить бедняжку из Меррика — и из ненавистных объятий супруга — тайно.

Отец ваш задумывал идеальную месть: поскольку наш брак до сего происшествия был бы уже заключен, об аннуляции для меня не могло быть и речи. Конечно, потребовался бы развод. Лишившись возможности жениться вторично, я лишался и возможности произвести на свет законного наследника, и таким образом все это — Клеймор и остальное мое достояние — вновь перешло бы к королю после моей смерти.

— Я… я не верю вам, — бесцветным голосом проговорила Дженни, а потом с разрывающей сердце искренностью призналась:

— Но не сомневаюсь, что вы в это доверили. Только правда в том, что отец никогда не запер бы меня на всю жизнь, не позволив по крайней мере самой сделать выбор.

— Запер бы, и собирался запереть. Дженни затрясла головой с такой силой и яростью, что Ройс вдруг понял: она не вынесет этого разоблачения.

— Отец… любит меня. Он не сделал бы этого. И даже не стал бы вам мстить.

Ройс сморщился, чувствуя себя тем самым варваром из-за того, что пытался разбить ее иллюзии.

— Вы совершенно правы. Я… это была ошибка. Она кивнула:

— Ошибка.

И улыбнулась мягко и счастливо, отчего сердце его чаще забилось, ибо это не походило ни на одну другую подаренную ему прежде улыбку. Эта улыбка была полна доверчивости, и одобрения, и чего-то еще, чего он не мог распознать.

Дженни пошла к окну, глядя в звездное небо. На башнях горели факелы, и силуэт дозорного на стене четко вырисовывался на оранжевом фоне. Но мысли ее были заняты высоким черноволосым мужчиной, стоящим позади нее. Он намеревался жениться на ней, и открытие это наполняло ее таким пьянящим, всепоглощающим чувством, что рядом с ним меркли все мысли о патриотизме и мести.

Она протянула руку, лениво обводя кончиком пальца его красивое отражение в холодном стекле, вспоминая все те бессонные ночи в замке Меррик, когда тело ее казалось опустошенным, горящим и требовало его. Она слышала, как он приближается к ней, и знала, что сейчас произойдет между ними, так же точно как знала, что любит его. Не взыщи. Господи, любит врага своего семейства. Она знала это в Хардине, но тогда была сильней… и боялась. Боялась того, что с ней станется, если она позволит себе полюбить человека, который, казалось, видит в ней только временную забаву. И так же точно Дженни знала, что и он ее любит. Это все объясняло — его гнев, его смех, его терпение… его речь во дворе.

Она осязаемо чувствовала его присутствие еще до того, как он медленно обвил ее рукой, привлекая к себе. В оконном стекле их глаза встретились, и Дженни, не отводя взгляда, попросила его дать одно обещание, которое сняло бы с нее вину за то, что она подарит ему любовь и жизнь. Тихим, дрожащим голосом она промолвила:

— Вы поклянетесь никогда не посягать на жизнь моих родичей?

И он ответил страдальческим шепотом:

— Да.

Она содрогнулась от пронзительного прилива нежности, смежила веки и прислонилась к нему спиной. Он склонил голову, прижался губами к виску, ладонь не спеша поползла вверх ласкать полную грудь. Губы провели жаркую дорожку по щеке к ушку, рука пробралась под платье, ладонь охватила грудь, большой палец принялся играть с напрягшимся соском.

Купаясь в море чистейшего наслаждения, Дженни не чувствовала ни стыда, ни вины, когда платье упало к ногам; когда лежала в постели, а он шел к ней, и голые плечи бронзой отливали в пламени свечей; когда он прильнул к ней, умело раздвинув языком губы. Покоряясь, она с тихим стоном закинула руки ему на шею, поглаживая пальцами завитки на затылке, изо всех сил прижимая к себе его голову. Изголодавшееся тело Ройса не могло вытерпеть этого невинного порыва. Приподняв ее бедра, он соприкоснулся с ней своими напрягшимися чреслами, и тела их слились.

Она отвела свои губы, и он чуть не застонал от разочарования, решив, что напугал ее безудержной страстью, но, открыв глаза, увидел на ее лице не испуг и не отвращение, а изумление. Грудь его перехватило от нежности, он лежал неподвижно, глядя на Дженни, которая обхватила его щеки руками, благоговейно-ласково коснулась пальчиками век, скул, подбородка, потом приподнялась и поцеловала со страстью, почти не уступающей его чувству. Она извернулась в объятиях, утопила его в подушках, накрыв волосами, словно атласной вуалью, и принялась целовать глаза, нос, уши, а когда ущипнула губами сосок, Ройс потерял голову.

— Дженни… — простонал он, водя ладонями по ее спине, бедрам и ягодицам, зарываясь пальцами в ее волосы, вновь прижимаясь губами к лихорадочно горящему рту.

— Дженни… — хрипло шептал он, накрывая ее своим телом.

— Дженни… — бормотал он, жадно пробуя на вкус ее груди, живот и бедра.

Он не мог удержаться, чтобы не повторять ее имя. Оно звучало музыкой в сердце, когда она обхватила его руками, и приподнялась, и добровольно приняла в себя налитую мужскую плоть; оно разливалось в крови, когда она радостно встретила первый буйный удар его тела; оно пронизывало каждый нерв, когда она двигалась в такт его яростным целеустремленным толчкам; оно взорвалось, точно гром, когда она крикнула: «Я люблю тебя!»— впиваясь ногтями в спину и содрогаясь всем телом, которое сотрясали набегающие одна за Другой волны экстаза.

Напрягшись в отчаянной жажде облегчения, Ройс отнял от нее губы и приподнялся, опершись на руки, ожидая, когда в ней стихнет дрожь, глядя в прекрасное затуманенное лицо. А потом, не в силах более сдерживаться, еще раз — в последний раз — погрузился в нее, шепча это имя. Тело его конвульсивно дрогнуло, еще, и еще, и еще раз, покуда он переливал в нее свою жизнь.

Лежа на спине, он ждал, когда уймется безумное биение сердца, поглаживая рукой ее атласную кожу и все еще удивляясь своей взрывной страсти. За все годы многочисленных любовных приключений и жарких интрижек он не испытывал ничего сродни тому потрясающему экстазу, который только что пережил.