— Я уверен абсолютно. Достаточно взглянуть на Аэция, чтобы убедиться в том, что он — сын своего отца.

— Вся беда в том, что взглянуть на него я смогу только позже, — раздражённо бросил Гораций Ладун, — а решение принять я должен сейчас.

— Отчего же позже? — широко улыбнулся Осокорь, — ничто не мешает тебе прямо сейчас посмотреть на Аэция. Торки, покажи господину Ладуну нашего мальчика.

Как подавляющее большинство лирийцев, Гораций знал о способности фавнов менять облик, но только редкий человек мог похвастаться, что видел превращение своими глазами. Военный комендант в их число не входил, потому с огромным интересом наблюдал, как здоровенная волосатая обезьяна в остатках матросского костюмчика на его глазах преобразилась в высокого подростка-полуэльфа. Пристрастный взгляд военного коменданта скользнул по светлым, выгоревшим на солнце волосам, удлинённому лицу с голубыми глазами, переместился на тонкие кисти рук. Несомненно, Аэций уродился больше эльфом, чем варваром, но нечто неуловимое в тёмных бровях, коротком прямом носе, упрямо сжатых, ещё по-детски пухлых, губах сразу напомнило Горацию великого полководца. А уж когда по просьбе Осокоря фавн прошёлся по комнате и хорошо знакомым жестом откинул назад волосы, исчезли последние крупицы сомнений. Перед Горацием стоял сын Барса. Любой человек, особенно из ветеранов, воевавших вместе с покойным императором, мгновенно признает мальчика.

— Я полностью удовлетворён, — сказал военный комендант Рии, всё ещё находясь под впечатлением от увиденного, — и даю вам своё официальное согласие. Теперь самое время обсудить детали предстоящей операции.

Осокорь оживился, у него отлегло от сердца, а планирование было его родной стихией.

— Значит так, — проговорил он, со звоном ставя бокал на серебряный поднос, — мы появимся в Военном городке перед утренним построением, представим принца, и сразу в город. С учётом всех возможных осложнений между десятью и одиннадцатью часами мы окажемся на Дворцовой площади. Какая жалость, — заметил легат с притворным сожалением, — придётся оторвать Флорестана от второго завтрака. Ну что ж, мы перейдём и эту последнюю черту.

— Стоп, стоп, — запротетовал Гораций Ладун, — по-моему, ты выбрал не самое подходящее время.

— Из-за завтрака Флорестана? — встрял Торки, снова ставший унылой обезьяной.

— Мне плевать на режим Первого консула, — военный комендант был серьёзен, — прийти в центр Рии с двумя легионами среди бела дня — идея не из лучших. Сохранить в тайне, что с нами наследный принц не удастся. При теперешних настроениях в столице ситуация легко выйдет из-под контроля. На Дворцовой площади соберутся десятки тысяч. Это, друг ты мой Марин, не переворот, а натуральная революция. Голову даю на отсечение, у гвардии Аурона в обтянутых штанишках не выдержат нервы. Тогда кровопролития точно не избежать.

— Верно, — согласился Осокорь, — ночное время предпочтительнее. Кроме того, ночью на нашей стороне будет фактор внезапности, а это всегда плюс. Это я вам, как профессионал говорю. Если нужно обескуражить человека, застать его врасплох, сломить волю — завалитесь к нему ночью с вооружённой охраной, — и половина дела сделана. Конечно, Флорестан — это вам не чиновник средней руки, потративший казённые деньги на смазливых мальчиков, но и он почувствует себя неуютно. Остальное — дело техники. Два легиона в полном вооружении — аргумент веский. Когда они выстроятся на Дворцовой площади, не думаю, что Первый консул станет упрямиться и откажет законному наследнику престола в такой малости, как примерка Короны клинков.

— Да, — подтвердил Торки, — иначе консул запросто может нарваться на план «Б».

— План «Б»? — недоумённо переспросил Осокорь, — какой ещё план «Б»?

— Это как в хлебной лавке, помните? Флорестана и всех его прихвостней придётся просто убрать.

— Да уж, — засмеялся Осокорь, потому что очень комично звучал смертный приговор Первому консулу из уст унылой обезьяны, — хлебная лавка — это, конечно, здорово. Но, я надеюсь, до резни дело не дойдёт.

— Тогда я буду ждать вас в половине десятого у малых четвёртых ворот, — подвёл итог обсуждению Гораций Ладун, — ты подготовишь мальчика. Ему самому придётся говорить с легионами. А я заранее продумаю детали прохода в центр города.

— Не знаю, — Осокорь с сомнением покачал головой, — как пятнадцатилетний принц сможет разговаривать с армией. Может, лучше, я?

— Нет, — твёрдо произнёс военный комендант Рии, — легионеры ждут Аэция и поверят именно ему. Так что подготовьте вместе с Меллорном его как следует. У вас целый день впереди.

***

Время медленно ползло к полуночи, а Первому консулу Священной Лирийской империи Флорестану Озёрному не спалось. Ему радикально испортили настроение счета принца-регента, которые принесли на подпись. Нет, положительно, его племяннику власть ударила в голову. Чего только стоит одна форма, в которую он обрядил личную гвардию. Эта весьма неприличная одежда (принц-регент настаивал, чтобы штаны непременно обрисовывали промежность) стоила ещё и неприлично много денег. Добавить к этому сотни локтей дорогущих тканей для обивки стен и мебели в новых покоях принца, безделушки, редкостные, привозные из-за моря масла для бани, драгоценности, вороха новой одежды и ещё много подобного, без чего Аурон с недавних пор не мыслил своего существования.

Флорестан дважды пересчитал итог. Милые пустячки племянника складывались во внушительную сумму. Эта сумма разозлила и расстроила Первого консула, бывшего по натуре человеком расчётливым до скуповатости. Он не переносил, когда деньги бросали на ветер. Не без злорадства Флорестан размышлял, как завтра станет вставлять племянника в рамки. Пора положить конец безрассудным и ненужным покупкам. Эта мысль несколько подняла настроение. Естественно, поначалу Аурон вскинется, попытается, напустив на себя царственный вид, безуспешно поставить дядю на место. Но куда ему, щенку с ослабевшей от алкоголя волей, противостоять Флорестану, царедворцу с сорокалетним опытом.

Первый консул немного ослабил узел шейного платка-галстука. Конечно, он надавит на племянника (и сделает это даже с удовольствием), и всё пойдёт по накатанному сценарию: тот выступит, потом смешается, опадёт, и разговор завершится обычными жалобами на жестокую судьбу и униженными просьбами денег, которых он, натурально, не получит.

Стрелка старинных часов-клепсидры перешла через двенадцатую отметку, и консул уже собирался отправляться спать, когда раздался нервный стук в дверь. Столь поздним посетителем оказался его личный секретарь — Фаддей. Он был явно чем-то встревожен.

— В чём дело, Фаддей, — ворчливо поинтересовался Флорестан, — вы небрежно одеты, без галстука. Что случилось: мы горим, или эльфы Морозного трона стоят у ворот?

Но его сарказм пропал даром. Фаддей мотнул головой с какой-то обречённостью, проглотил комок в горле и хрипло сказал:

— Оба столичных легиона идут по улицам Рии.

— Идут? — вскинул седеющие брови Первый консул, — куда идут? Да говорите же вы толком!

— Мне доложили, что после вечернего построения легионеры не разошлись, как обычно, по казармам, а в полном составе покинули Военный лагерь и вошли в Рию по старой дороге Дементия. Они продвигаются в направлении Дворцовой площади.

— Все десять тысяч?

— Так точно, все десять тысяч, — почему-то неожиданно для себя чётко, по-военному, ответил секретарь, — они идут со знамёнами маршевым шагом.

— Как долго им ещё идти до дворца?

— Полчаса, кажется.

Флорестан встал и прошёлся по комнате, не в силах совладать с охватившим его волнением.

— И сколько времени вы в курсе дела, позвольте узнать? — ему страшно хотелось накричать на Фаддея за его дурость и трусость.

— Часа полтора или около того, — голос секретаря в ожидании нагоняя стал совсем тихим, — городская стража доложила о странном поведении военных, и ко мне пришёл заместитель начальника стражи дворца. Он вытащил меня из постели, — Фаддей сокрушённо развёл руками, давая всем своим видом понять, что не имел времени привести себя в порядок.