Полузадушенный в материнских объятиях принц Арбол выдавил:

- Ну клянусь.

- Я верю тебе, дорогой. - Артемизия отпустила его и поцеловала в щеку. - А теперь можешь идти веселиться на войне. 

Принц Арбол направился к дверям, но по дороге передумал - и метнулся назад для сердечных прощальных объятий. А затем умчался.

Королева тяжело вздохнула и, вернувшись в комнату, опустилась в кресло.

- Мангли! Мангли, сюда! - Немая горгорианка появилась прежде, чем госпожа произнесла ее имя дважды. - Мангли, бумагу для писем!

Фрейлина с интересом наблюдала, как Артемизия составляет послание. Время от времени королева бормотала себе под нос текст письма или перечитывала его вслух. В эти моменты Мангли оживлялась. Она создала теорию, связывающую слова королевы со значками на бумаге. Девушка не знала о деталях подобной связи, но была уверена, что здесь что-то есть - важное и требующее дальнейшего изучения.

Закончив письмо, Артемизия послала Мангли за курьером. Четырнадцатилетняя практика многому ее научила. Королева сколотила целый отряд молодых людей, которым можно было спокойно доверить тайную корреспонденцию. Все оказалось довольно просто: она приглашала их в свои апартаменты, угощала чаем с афродизаком и.., отдавала им Мангли... А затем сообщала, что так будет каждый раз, когда они успешно выполнят свою миссию.

В последнее время ее гонцы зачастили к Черной Ласке. Приближалась пора женской зрелости принца Арбола, и жизнь в веселом зеленом лесу казалась Артемизии все привлекательнее и привлекательнее.

"У меня нет другого выхода, - думала королева, наблюдая, как ее последний курьер выезжает из замка. - Я не жду многого от жизни в лесу, но оставаться здесь просто опасно!"

Почувствовав легкую дрожь, она встала и потребовала накидку. Недалеко от замка находились сто семьдесят два храма разных гидрангианских и горгорианских богов и богинь. В последнее время их посещение и опека стали ежедневной обязанностью королевы Артемизии.

"Лучше огородить клумбы, - резонно думала она, - чем жить в городском колумбарии".

Небеса были серыми, трава коричневой, а дорога под ногами каменистой, и Данвин, весело насвистывая, спускался с гор. Какой же прекрасный день! И вообще каждый день прекрасен.

Рядом резвилась Бернис, по крайней мере она сопровождала его до ворот выгона. И если уж не резвилась, то охотно бежала вперед. Данвин уверял себя, что горсть сахара, которую он захватил для своей любимицы, никак не влияет на ее поведение и это настолько несомненно, что нет никакой необходимости проверять.

Конечно, слово "резвилась" было неуместным: в конце концов Бернис давно уже не ягненок. Но в ее походке сохранилось некоторое подпрыгивание, словно овечка тоже чувствовала радость жизни. Старый Одо сказал бы, что она просто торопится ухватить сахар. И наверняка добавил бы, что Бернис прихрамывает после того, как Данвин с ней слишком неосторожно играл. Но мальчика это не трогало.

Он забрался на верхний брус изгороди, и его любимая овца тревожно заблеяла.

- Извини, Бернис, но тебе нельзя идти вместе со мной. Для такой девочки, как ты, Вонючие Ягоды - место не безопасное.

Бернис заблеяла еще громче.

- Правда, правда, - сказал Данвин. - Но, может быть, это тебя порадует, пока я не вернусь. - И он протянул сахар.

Овца стала шустро слизывать лакомство, ее язык двигался так быстро, что часть коричневых крупинок просыпалась на траву.

Сердце Данвина переполнялось нежностью при виде любимой зверушки, с восторгом лижущей его руку.

- Некоторые сказали бы, что это из-за сахара, но я знаю, что ты просто любишь меня, Бернис!

Овца заблеяла и стала нюхать траву в поисках просыпанной сласти.

- Ладно, я вернусь к ужину, - сказал Данвин, перебираясь через изгородь. - Подожди меня, хорошо?

Бернис даже не обернулась, но Данвин радостно помахал ей рукой и начал спускаться по склону. Через дюжину шагов он снова стал насвистывать.

Жизнь все-таки прекрасна.

День был прохладным, но не дождливым. Дорога оказалась достаточно гладкой, и Данвин почти не чувствовал острых камушков через подошвы поношенных ботинок. Он направлялся в селение Вонючие Ягоды, чтобы купить дюжину свечей. Целых три медяка звенели в его кармане.

Дома у него осталась Бернис, а папа Одо стал уже слишком стар, чтобы лупить его каждый день, - чего еще нужно парню?

У Данвина не было ни малейшего сомнения: у него самая лучшая жизнь на свете. Даже принц Арбол, живущий в Замке Быка, как его называют горгорианцы, не может лучше проводить время. Старые чудики из Вонючих Ягод до сих пор называли замок Дворцом Божественно Тихих Раздумий, но Данвину больше нравилось горгорианское название. Во-первых, оно было короче, а во-вторых, он точно знал, что такое "бык", и очень смутно представлял, что такое "раздумья".

Одо горгорианцы не интересовали. Его вообще ничего не интересовало, кроме отары овец. Данвин старался быть в курсе последних событий в стране и преуспел настолько, что ни одно политическое убеждение не задерживалось в его голове дольше нескольких секунд, прежде чем вывалиться прочь. Он хотел когда-нибудь посмотреть на настоящий королевский дворец, но не представлял, как он может выглядеть. Дальше его политические суждения не распространялись.

У Данвина было ощущение, что дворец имеет нечто общее с причудливыми украшениями, но он почему-то думал, что это палатка.

Однако чем бы там замок или дворец ни оказался, Данвин считал, что жить в хижине Одо, где крыша почти не протекает, из пола не торчат камни, а выгребная яма находится с подветренной стороны, гораздо удобнее.

Кроме того, в замке наверняка нет овец. Когда Данвин размышлял об этом, то приходил в ужас: никого похожего на Бернис?!

Он не заметил, как вошел в село.

- Привет, мистер, не хотели бы вы.., а, это ты, - сказал кто-то. Данвин заморгал и только тут увидел Хильди, прислонившуюся к стене булочной.

- Приветик, Хильди! - Он заметил, что на ее блузке слишком низкий вырез, и подумал, что она, наверное, экономит материал. Интересно, как ей удается не простудиться?

- Привет, Данвин! - ответила девушка, слегка наклонив голову и хлопая ресницами. Ее юбка как-то сама собой задралась повыше.

- Что поделываешь? - поинтересовался Данвин.

- Да ничего особенного, просто ожидаю, не появится ли какой-нибудь симпатичный юноша, желающий приятно провести время.

Данвин огляделся. На скамейке перед постоялым двором дремали четыре старика, Грета, жена мясника, развешивала белье. Больше никого не было.

- Я дам тебе знать, если встречу такого, - пообещал Данвин. - А сейчас мне надо купить свечей.

Хильди вздохнула:

- Данвин, ты хоть когда-нибудь вырастешь?

- Я и так уже вырос, - сказал он, немного обидевшись. - Одо доверил мне деньги. И я выше половины мужчин в этом селении.

- Да, ты выше и шире, - согласилась Хильди. - Но я не в курсе насчет мужчины.

Данвин сморщился, пытаясь понять, что это значит, но девушка уже махнула рукой и сказала:

- Не обращай внимания. Иди покупай свои свечи.

- Ладно. - Он двинулся дальше вниз по улице селения, гадая, о чем говорила Хильди: если он выше других мужчин и шире в плечах, то каким же образом он не больше?

Иногда он удивлялся Хильди. Она как будто не работала ни в одной из лавок, она не держала никакого скота. Когда бы он ее ни встречал, она просто болталась без дела, но деньги у нее водились. Правда, немного. Судя по внешнему виду, купить теплые вещи она не могла, но никогда не выглядела голодной.

Милая девушка, подумал Данвин. В прошлом месяце он даже решил, что она не хуже овцы, и видел несколько странных снов с ее участием.

И все же: что она имела в виду, спрашивая, когда он вырастет?

Старики, сидящие перед гостиницей, о чем-то заспорили.

- ..Ничего-то ты не знаешь, - говорил лысый Фернанд. - Все было совсем не так!