— Хорошо, Кейн. — Натали помялась и решилась: — Насчет вчерашнего… понимаешь, я… мне очень жаль!

— Мне тоже, — ответил Кейн.

Натали поняла, что речь идет не только о ее попытке к бегству. Она залилась краской, вспомнив, как бесцеремонно его разглядывала и как реагировала на его наготу и возбуждение.

Кейн вышел. Что ж, подумала Натали, раз он не желает обсуждать вчерашнее, лучше выбросить все из головы. Есть проблемы поважнее ее животной страсти к Кейну Ковингтону. К примеру, Эшлин, бывший жених. В его глазах они все еще обручены. Или дневник. Пора подумать, как объяснить все Тахоме. Да и вообще нужно докопаться до сути всех этих странностей. К тому времени как Эшлин вернется из Денвера, она уже будет в Клауд-Уэсте. Он, конечно, не замедлит явиться с визитом, и она поставит его перед парой компрометирующих фактов.

Натали допила кофе, с удовольствием приняла ванну и обрядилась в брюки Кейна. Они, конечно, были ей длинны, что не помешало им оказаться почти столь же облегающими, как и ее собственные кожаные штаны. Самой тяжкой задачей оказалось продеть раненую руку в рукав рубашки. Добившись этого, застегнувшись и разгладив мягкую фланель на груди и плечах, Натали удовлетворенно вздохнула. Рубашка доходила чуть ли не до колен, и общий вид был довольно нелепый, зато наряд был очень подходящим для погоды. Осталось привести в порядок волосы.

Гребень Кейна обнаружился на верхней полке этажерки. Там же были расставлены другие предметы туалета: бритвенный прибор, одеколон, зубочистки. Были там мелкие деньги и несколько сложенных пополам банкнот, кучка табачных брикетов, от которой исходил едкий запах, серные спички, стопка бумаги в четверть листа, запонки с ониксом, золотые часы на цепочке, перочинный ножик с перламутровой рукояткой и тому подобное.

Это были личные вещи, по ним можно было составить портрет того, кому они принадлежат. Натали с интересом перебирала их: открыла и захлопнула крышку часов, пропустила между пальцами гладкую золотую цепочку, провела рукой по шелковистому на ощупь перламутру рукоятки ножика. Внимание Натали привлек шейный платок. Под ним как будто что-то лежало, и из чистого любопытства она решила посмотреть, что это. Глаза ее расширились, брови взлетели вверх.

Наконечник стрелы! Золотой наконечник! Откуда? Ну конечно, из Гранитного дворца! Там таких множество. Значит, Кейн знает про золото!

Натали схватила заостренный самородок и сжала так, что уколола пальцы.

Что же делать? Нельзя, чтобы Кейн продолжал выносить золото из дворца. Ни один белый не смеет остаться в живых, даже если он только взглядом коснулся священного золота. Если его застигнут, то убьют на месте. Надо его предупредить! Да-да, она это сделает, как только он вернется в дом. А если он просто отмахнется от предостережения? Надо убедить его, что золото должно оставаться в неприкосновенности.

С тяжелым вздохом Натали вернула наконечник на место и прикрыла платком. Расчесывая волосы, она мысленно репетировала разговор с Кейном, рассеянно скользя взглядом по корешкам книг. Ей попались “Большие надежды” Диккенса, “Рубайят” Омара Хайяма в переводе Фитцджеральда, “Отверженные” Гюго, двухтомник пьес Шекспира, Марк Твен и даже Толстой. Для лесного отшельника Кейн Ковингтон имел довольно богатую библиотеку.

Взгляд Натали упал на черный кожаный переплет без названия. Отложив гребень, она достала книгу. Как она и думала, это была Библия. В инстинктивной попытке найти утешение Натали полистала священную книгу в поисках абзацев, знакомых еще с детских лет.

Двадцать третий псалом…

Но прочесть не удалось. Как раз здесь между толстыми страницами лежал выцветший, захватанный дагерротип. С портрета улыбалось поистине ангельское лицо. Каскад черных как смоль локонов красиво обрамлял его совершенный овал.

Из больших ясных глаз смотрела, казалось, сама невинность. Точеная шея, плечи и грудь, подчеркнутые открытым вечерним платьем, довершали образ юной красавицы. В углу виднелась надпись: “Обожаемому Кейну с клятвой в вечной любви! Сюзанна”.

Натали перечитала надпись не менее дюжины раз, и столько же раз заглянула в лицо, дышавшее юной прелестью.

— Так вот ты какая, Сюзанна Гамильтон… — произнесла она вслух. — Насколько красива, настолько и глупа. Что может быть хуже, чем понять свою ошибку, когда ничего уже не исправишь; Увидишь, тебе это суждено… а может быть, и мне…

Раздраженная невинным взглядом черных глаз, Натали резко захлопнула Библию, намереваясь вернуть ее на полку, но от хлопка оттуда выпала другая драгоценная реликвия — локон. Он должен был быть черным, и, чтобы убедиться в этом, Натали подошла к окну. Но, приглядевшись, она увидела, что держит в руке прядь собственных рыжих волос.

С губ сорвался возглас удивления. Ее локон! Почему он лежит в Библии Кейна? И как там оказался? Когда он мог быть отрезан?

И вдруг с поразительной ясностью Натали вспомнила день в “Испанской вдове”, шальную пулю, срезавшую клок ее волос, и то, как он лежал на земляном полу, пламенея в солнечном луче. Локон, которого она лишилась по вине кровожадного индейца. Это был день, когда она встретила Кейна Ковингтона в образе бородатого преступника.

Когда передряга, в которую они попали, закончилась, она забыла о срезанных пулей волосах и не вспоминала до сегодняшнего дня. А Кейн не забыл. Каким-то образом он ухитрился прихватить локон с собой. Зачем? Чего ради?

Натали еще размышляла, а сердце, этот чуткий кусочек живой плоти, уже забилось чаще. В нем зародилась надежда.

Кейн хранил локон, потому что та жаркая бесстыдная ночь в “Испанской вдове” что-то для него значила, потому что она, Натали, ему небезразлична!

Откровения этого утра были столь важны, что она едва могла дождаться возвращения Кейна. Она попробовала скоротать время за чтением, но то и дело обращала взгляд к двери, теряя нужную строчку. В конце концов она отложила книгу, снова занялась волосами и водила по ним гребнем до тех пор, пока они не распушились и не вспыхнули, как расплавленное золото.

Когда ожидание стало уже совсем нестерпимым, снаружи послышался хруст шагов по мерзлой земле. Шаги быстро приближались. Пока Кейн отряхивал снег с сапог на низком заднем крылечке, Натали похлопала себя по щекам и покусала губы, чтобы не выглядеть слишком бледной, отбросила волосы за спину, кокетливо оставив одну прядь покоиться на груди, и приготовила приветливую улыбку.