Бесчисленные звезды сияли на черном бархате небес; полная луна, в мороз совсем белая, ярко освещала склоны, усеянные, будто алмазной пылью, мириадами снежных блесток. Словно застывшие призраки, стояли в своих белых шубах старые ели. Ручей, еще недавно весело булькавший между ледяных берегов, замерз прямо на бегу и образовал на перекате причудливый ледяной дворец. Камень фундамента красиво покрылся кружевной изморозью, да и во всем была сказочная, хрупкая прелесть.

Однако садившаяся в карету Натали не замечала окружающих красот, охваченная настойчивым ощущением, что отсутствие Эшлина — далеко не последний сюрприз этого вечера. Она была не столько расстроена, сколько растеряна, так как меньше всего ожидала, что отправится в оперу в сопровождении одного только дяди Шелби. Она постаралась отогнать тревожное чувство и, устраиваясь на сиденье, плотнее закуталась в ротонду. Дядя что-то сказал насчет комфорта, она кивнула и улыбнулась ему, чуть виновато оттого, что не в силах была скрыть своей досады и странного предчувствия.

— Не огорчайся, дорогая, — сказал он и подмигнул. — Твой красавец от меня не уйдет. Рано или поздно ему придется предстать предо мной. И не вздумай испортить себе вечер только потому, что он вздумал слечь с простудой! Вообще говоря, что Бог ни делает, все к лучшему.

Натали засмеялась и ласково прижалась щекой к плечу дяди Шелби. Он всегда умел развеять ее печали.

— Ты прав, так даже лучше. Мы тысячу лет никуда не выбирались с тобой вдвоем, пора нам вспомнить старые добрые времена.

— Вот и славно, — одобрил полковник, потрепав ее по затянутой в перчатку руке. — Обещаю тебе, мы здорово повеселимся!

Остаток пути они оживленно болтали обо всем, что приходило в голову, и мало-помалу беззаботное настроение этого дня вернулось к Натали. Карета остановилась у отеля “Эврика”. Уильям, служивший лорду Блэкмору еще в Англии и за преданность взятый за океан, отворил дверцу и с поклоном помог невесте хозяина сойти на мостовую.

— Спасибо, Уильям, вы можете ехать, — сказал ему Шелби.

— Прошу прощения, сэр, но я никуда не еду. Его милость приказали мне дождаться вас и миссис Валланс из театра и отвезти назад в Клауд-Уэст.

— Ты удивлен, дядя Шелби? — Натали засмеялась. — Эшлин всегда так галантен, ты уж мне поверь. — Она повернулась к кучеру. — Спектакль закончится в одиннадцать, Уильям, тогда и подъезжайте к театру.

К тому времени как у них приняли верхнюю одежду. Натали и думать забыла об Эшлине. Сопровождаемая дядей, раскрасневшаяся и оживленная, она поднялась на четвертый этаж, в зимний сад, служивший также французским рестораном. С королевским достоинством Натали прошла через зал, сопровождаемая взглядами, в которых читались восхищение или зависть, в зависимости от пола посетителя.

Столики в ресторане были расставлены среди керамических вазонов с самыми разнообразными экзотическими растениями, от пальм до орхидей. Согласно заказу, Натали и ее гостя провели к панорамному окну. Оттуда открывался захватывающий вид на залитые лунным светом горы и Уилсон-Пик в центре горной цепи Сан-Хуан.

— Полковник, сэр, как я рад снова видеть вас! — воскликнул Филипп де Брока, метрдотель.

Он энергично потряс Шелби Саттону руку, рассыпался в комплиментах по поводу платья Натали, заочно посочувствовал Эшлину и, пятясь, удалился, а его место занял официант с картой вин. Полковник пустился с ним в долгую беседу о марках и сроках выдержки, однако Натали подметила, что француз косится на ее декольте. Поняв, что его интерес замечен, тот сконфуженно уткнулся в глянцевую карту, а когда заказ был сделан, так поспешно бросился его выполнять, словно боялся не совладать с собой и уже надолго вперить взор в почти обнаженную грудь посетительницы. Это показалось Натали забавным.

Полковник огляделся, подмечая сразу множество деталей: роскошь обстановки, разнообразие растений, деловитую суету персонала. Стол был накрыт ирландской льняной скатертью, в центре красовался канделябр граненого стекла и в дымчатой вазе — орхидея, источавшая тонкий аромат.

Прибыло охлажденное мозельское.

— За тебя, дорогая племянница! — сказал Шелби Саттон, наполнив бокалы. — Пусть этот вечер станет незабываемым для самой прекрасной женщины Клаудкасла!

Они отведали вино — превосходное, нельзя было этого отрицать, но когда оно скользнуло в горло, у Натали ни с того ни с сего екнуло сердце. Тревожное ощущение не исчезало, не желало оставить ее в покое. На безоблачном горизонте собирались тучи.

Принесли горячие французские булочки и к ним — кубики масла, плавающие в ледяной воде в серебряных чашках. Затем последовал салат из свежих парниковых овощей и, наконец, Основное блюдо. Полковник с аппетитом принялся за радужную форель, но Натали и думать не могла о еде — для этого она была слишком возбуждена. Она едва прикоснулась к телячьему филе и совершенно обошла вниманием гарнир, предпочитая беседовать с дядей. Она склонялась к нему через стол и жадно ловила звук низкого рокочущего голоса. Совершенно зачарованная рассказами о странных происшествиях и дальних странах, она задавала вопрос за вопросом и рассеянно тянулась за своим бокалом.

Полковник, любящий и терпимый дядюшка, не забывал доливать вина своей прекрасной племяннице, чьи искристые зеленые глаза отзывались радостью в его душе. Независимо от ее возраста он всегда относился к Натали как к милому ребенку, которого нужно всячески баловать. Вот и теперь, надеясь вернуть племяннице аппетит, он заказал мороженое со взбитыми сливками и глазурью, но и не подумал ее упрекнуть, когда она едва отведала это лакомство и забыла о нем, оставив таять в хрустальной вазочке. Та же участь постигла превосходный кофе, шоколадные трюфели, виноград и инжир.

Предоставляя Натали вести себя как она хочет, сам Шелби Саттон сполна насладился радостями хорошей кухни. Он не спеша пил свой кофе и улыбался неожиданным вопросам. Девочка взволнована, это вполне понятно и объяснимо. Если ей не до еды, то даже лучше, что она не пытается есть через силу. В опере она проголодается и дома, в Клауд-Уэсте, поест с удвоенным аппетитом.