Командир «U‑137»

капитан 3‑го ранга Шульц

Атлантика

– У вас, парни, сейчас прямо гостиница, теперь есть где развернуться и поспать, – корветтен‑капитан Шульц веселым взглядом обвел носовой отсек, в котором было четыре трубы вертикально сдвоенных торпедных аппаратов и по три пары двух ярусных коек с каждого борта. Нижние сейчас были опущены, на них сидели и лежали немногочисленные матросы – подвахтенные и отдыхающие, чья очередь выхода наружу, в надстройку, за глотком свежего морского воздуха еще не наступила.

– Можно весь поход на торпедах проспать, герр капитан, лишь бы они были с толком применены как наши, – весело произнес обер‑маат, и добавил сожалеющим тоном служаки, что всю жизнь радел о порядке в своем отсеке. – Жаль, только всего две «рыбки» в запасе осталось…

– Зато один линейный крейсер мы сами утопили, другой повредили, но всю работу за нами доделал «Фатерланд», – усмехнулся Шульц, припомнив, как его обуяла радость, когда он в перископ увидел огромный всплеск у борта «Инвинсибла» от выпущенной из его субмарины торпеды. Затем в линейный крейсер попало несколько одиннадцатидюймовых снарядов, и «гончий пес» с ужасающим грохотом взорвался. Причем подводную лодку сильно тряхнуло и чуть не выбросило на поверхность. Затем после маневра последовала атака на другой корабль – Щульц тогда приказал выпустить торпеды сразу из трех оставшихся носовых аппаратов. Попали, правда, только двумя «рыбками», но и этого «англичанину» хватило за глаза – не прошло и четверти часа, как потерявший ход линейный крейсер, к тому же нещадно избиваемый снарядами кораблей германской эскадры, пошел на дно. Ошеломляющий успех первого боя для всего экипажа!

Под решетчатым палубным настилом осталось только две торпеды, пара других пошла на перезарядку нижних аппаратов. Торпеды, что лежали на месте опущенных сейчас нижних коек (и служившие топчанами для сна), пошли в утробы верхних труб. Правда, в кормовом электромоторном отсеке оставался неразряженным еще один аппарат с запасной торпедой. Так что две трети главного боезапаса субмарины питали собой нешуточную надежду потопить при возвращении в рейх если не линкор, то хотя бы парочку британских броненосцев, пусть даже один, или большой крейсер, памятуя при том, что половину торпед требовалось сохранить в целости.

Вообще‑то контр‑адмирал Лангсдорф приказал в бой ввязываться при крайней необходимости, и только при проходе через Канал – а так англичане называли пролив Ла‑Манш. Но при этом флагман в разговоре особо отметил, что было бы желательно демонстративно атаковать английские трампы посреди Атлантики артиллерией, причем разрешил выпустить одну‑две торпеды по наиболее значимым военным целям. Районом для охоты выделен район от островов Зеленого Мыса, где находился английский крейсерский отряд, до Марокко. Осталось только туда дойти и начать охоту…

Шульц перебрался через открытый люк во второй носовой отсек, разделенный перегородкой на две неравные части. В первой, очень маленькой, чувствовался неистребимый запах гальюна, похожего на будку, да пара двух ярусных коек для фельдфебелей. Во второй, намного большей по размеру, стояли уже четыре «двухэтажных» койки для офицеров, а за ними, с левого борта у переборки центрального поста была его командирская каюта, которую Генрих всегда с усмешкой называл «собачьей конурой» – в пенал умещалась узкая койка, встроенный в стенку шкафчик и откидной столик. Двери не имелось, ее заменяла штора. Супротив каюты были рабочие места акустика и радиста, так что даже лежа на койке, он просто не мог не быть в курсе всего происходящего на лодке. Под палубным настилом расположена аккумуляторная батарея и артиллерийский погреб, в котором хранилось 210 снарядов к 88 мм пушке (еще десяток находился в водонепроницаемых кранцах первых выстрелов у самого орудия) и более четырех тысяч патронов к двум тяжелым 20 мм зенитным эрликонам.

Такова конструкция подводной лодки, сочетающая предельно рациональный прагматизм и функциональность отлаженного механизма в 67 метров длиной и почти в 700 тонн водоизмещения, где каждый дециметр объема предназначен именно для ведения боевых действий, в которых люди лишь исполнители задач и служат приложением к приборам, устройствам и вооружению. Потому они практически лишены того, что есть на надводных военных кораблях, не говоря уже о недостижимом комфорте любого потрепанного угольщика. О пассажирских лайнерах можно забыть сразу и никогда не вспоминать – там идет действительно уютная жизнь.

– На горизонте пустынно, Генрих, словно океан вымер, – в центральном посту Шульца встретил своеобразным докладом штурман, капитан‑лейтенант Краузе, его тезка, ровесник и закадычный приятель на берегу, а вот в море самый исполнительный подчиненный – германские офицеры всегда четко разделяли служебные и личные отношения. Если бы заметили дым, то обратились не по имени, а «господин корветтен‑капитан».

В открытый люк, что вел в надстройку, животворящей волной вливался солоноватый морской воздух, приправленный тропической жарой – лишь вечером станет чуть прохладнее, а сейчас везде царила жара – вот уже больше трех недель лодка шла в надводном положении, громыхая дизелями. С Фолклендов они вышли на два дня раньше эскадры, но спустя восемь суток состоялось рандеву, где с «Альтмарка» было принято топливо – без этой дозаправки пришлось бы очень туго, принятой ранее солярки в цистернах хватило бы впритык, чтобы только добраться до Германии (а ведь на море полно непредвиденных случайностей). Тут они расстались – корабли адмирала Лангсдорфа рванулись вперед, а субмарина потащилась им вослед, имея десять против 18 узлов экономического хода. Одно хорошо – отряду придется огибать Британию севернее, через кордоны английских крейсеров, а им предстоял ночной прорыв по кратчайшему пути через Ла‑Манш.

Центральный пост подводной лодки служил своеобразным отсеком‑убежищем и отделялся от других выпуклыми сферическими переборками, которые могли выдержать давление до десяти атмосфер. Здесь были сосредоточены все системы управления, от перископов до приборов, вспомогательных механизмов и боевой рубки командира с сидением. Третий отсек самый главный. Он давал морякам возможность как действовать против неприятеля, так и выжить, если в один из носовых или кормовых поврежденных отсеков начнет врываться забортная вода. В последнем случае шансы хлипкие и зыбкие, но они имелись. Все надежды были на крепкий стальной корпус подлодки – в оконечностях 16 мм, в центральной части 18,5 мм, и 22 мм в месте соединения с рубкой. Такая толщина листов не только обеспечивала погружение на 250 метров, но являлась непреодолимой преградой для стрелкового оружия и авиационных пушек, а также осколков снарядов, выпущенных из орудий тех же эсминцев – самых опасных врагов субмарин. И позволяла выдерживать на относительном отдалении, конечно, взрывы глубинных бомб – близкий разрыв, и тем более попадание в корпус было смертельно опасным даже для этого надежного творения германских корабелов.

Щульц пошел дальше, продолжая обход – вахтенные занимали посты по боевому расписанию, остальные моряки отдыхали, частью внутри, на своих койках. Но большинство выбралось в надстройку и на верхнюю палубу, греясь на тропическом солнце – курортные условия в сравнении с холодными и неприветливыми Фолклендами, на которых особенно чувствуется суровое дыхание близкой к ним Антарктиды. И потому подводники, как никто другой из моряков, ценят часы и даже минуты, проведенные наверху в такие исключительные дни. Волнения практически нет, тепло, на горизонте не наблюдается опасных дымов и вражеские самолеты здесь кружиться над головою не смогут – время летающих лодок «Каталина» или поплавковых «Фейри», самых страшных врагов, когда идешь под дизелями, еще не пришло.

Четвертый отсек встретил командира привычной суетой и раздражающими запахами, от которых у моряков моментально выделялась слюна, как у подопытных собак одного русского профессора. Как и другие помещения на лодке он был многофункциональным, но из удобств имелись двух ярусные койки, второй гальюн, и, главное – камбуз. А так как время шло к обеду, то нездоровая суета среди моряков только возрастала. Потому не зря подводники с ехидством называли его «Потсдамской площадью», ассоциируя с многолюдством и постоянным мельтешением членов экипажа, который на субмарине составлял ровно полсотни офицеров и матросов.