Мы с Тоётоми явились одетыми по полной форме, если не считать фуражек, а вот Воронцова воспользовалась разрешением Алексеева и китель оставила в купе. Сам заместитель начальника корпуса был в своем обычном зеленом мундире, наглухо застегнутом.

Наш поздний обед (или, скорее, ранний ужин — майор предупредил, что больше нас до самого Петрополиса кормить не будут, разве что утром предложат чай) начался не с традиционных пирогов, а с легкого овощного салата. Вино к нему подали белое — что-то вроде шампанского — в высоких узких фужерах.

Едва полные бокалы опустились на стол, как есаул Семенов взялся за свой и поднялся на ноги.

— За Государя Императора Бориса! — провозгласил офицер, салютуя нам фужером.

Все остальные дружно задвигали стульями, также торопясь встать.

«А вино-то с сюрпризом, сударь!» — внезапно заметил фамильяр, стоило моим пальцам коснуться стеклянной ножки бокала.

Я вздрогнул, едва не опрокинув содержимое фужера на скатерть.

«Снова яд?!» — спросил, похолодев.

«Нет, не настолько все плохо. Не яд. Но кое-что добавлено. Хитрый составчик, усиливающий чувство эйфории — и, скажем так, снимающий некоторые барьеры. Например, если вдруг вы злоумышляете против Государя Императора — то через пару часов непременно в красках поведаете о сем господину есаулу».

«А, ну это не страшно. Я Государю Императору ничего плохого не желаю», — отлегло у меня от сердца.

«Ой ли, сударь? А кто только что примерял царскую корону Светлейшему Князю Романову? Сие ли не крамола?»

«Так я же не всерьез!»

«А всерьез и не нужно. Довольно станет и пустой болтовни».

«Что же делать? Может, уронить бокал на пол, как в прошлый раз?» — пришла мне в голову идея.

«Во время тоста за Государя Императора? Вы с ума сошли, сударь? Дайте-ка я лучше сию добавку нейтрализую!»

«А вы можете?»

«Не мог бы — не стал бы предлагать».

«Так делайте! — торопливо бросил я — Алексеев на меня, замешкавшегося, уже недобро косился. — Только, если можно, эйфорию оставьте — что зря добру пропадать!» — попросил я затем.

«Сие сильно усложнит работу. Так что нет уж, сударь, будет с вас эйфории от самого вина», — усмехнулся Фу.

«Так что, когда можно будет пить?» — теперь уже на меня удивленно смотрел и есаул.

«Еще секундочку… Все, сударь, пейте смело!»

Пять бокалов, соприкоснувшись краями, звякнули.

Вино, кстати, оказалось недурным — мягким, с легкой цитрусовой кислинкой. Градус в нем не ощущался вовсе.

Осушив фужеры — пили, не сговариваясь, до дна — мы заняли свои места, дабы отдать должное салату. Ужин начался.

В свое купе я вернулся часа через два — сытый и в прекрасном настроении. Последнее, кажется, посетило меня сегодня впервые с момента, как мы разругались с Надей. Может быть, по доброте душевной фамильяр все-таки оставил мне чуток бонусной эйфории?

Как бы то ни было, ни малейшей потребности срочно броситься к есаулу Семенову с признаниями в явной или мнимой измене я точно не ощущал. Интересно, кстати, а что там у Воронцовой с Ясухару? Не тянет сделать никакое заявление?

«Вы подозреваете своих спутников в крамоле, сударь?» — поинтересовался «паук».

«Чужая душа — потемки, — философски заметил я, расстегивая черный китель. — Тоётоми, конечно, вряд ли: не нравился бы ему наш Император — сидел бы в своей Японии…»

«А может, враги царствующей династии его специально сюда подослали?» — предположил Фу.

«Шутите?» — нахмурился я. Китель отправился на спинку стула, и я принялся было стягивать с ног сапоги, но замер, обдумывая слова фамильяра.

«Шучу, сударь», — успокоил меня тот.

«Если бы прям вот подослали — аж из Японии — наверняка предусмотрели бы что-нибудь против какой-то там дурацкой добавки в вино», — заметил я между тем.

«Не такая уж она и дурацкая, сударь. Но в целом я с вами согласен».

«Вот! Так что едва ли Ясухару задумал что-то плохое… — кивнул я. — А вот от Воронцовой всего можно ожидать!» — добавил с усмешкой после короткой паузы, плюхаясь на диван, блаженно опуская затылок на подголовник и закидывая ногу на ногу.

«От Воронцовой всего можно ожидать, — повторил за мной Фу. — И вот сему лучшее подтверждение!» — неожиданно продолжил он.

«Где?» — не понял я.

В этот момент дверь моего купе распахнулась — войдя, запереть ее не позаботился.

На пороге стояла Милана.

Указательный и средний пальцы моей руки сами собой скрестились, выставляя магический щит.

«Не нужно, сударь», — почему-то остановил меня фамильяр.

— Всегда наготове? — ухмыльнулась молодая графиня, заметив мой недвусмысленный жест. — Расслабьтесь, сударь: я сегодня с миром! — продемонстрировала она мне свои руки.

Известных мне комбинаций ее пальцы не составляли. Но долго ли это исправить?

«Угрозы нет, сударь, — заверил меня Фу. — По крайней мере пока».

«Пока?»

«Сами же сказали: от молодой графини всего можно ожидать. Но сейчас она настроена дружелюбно. Даже более чем».

«Более чем?» — я наконец убрал щит.

— Так-то лучше, — хмыкнула Воронцова, входя в купе.

За ее спиной щелкнул, запираясь, замок — от неожиданности я чуть было снова не призвал щит, но на этот раз успел сдержаться.

— Хорошо в салоне посидели, не правда ли? — проговорила Милана, неспешно приблизившись к моему дивану.

Кителя на ней по-прежнему не было, но теперь, вопреки запрету Алексеева, оказалась расстегнута и верхняя пуговичка рубашки… Оп-па! Уже две верхние пуговички!.. Нет, три! Магия…

Стоп. Серьезно?

Подняв ногу, Воронцова водрузила туфлю на диван, почти задев тупым мысом мой локоть. Узкая юбка немного задралась, приглашающе обнажив коленку. Ну, как обнажив — там же еще чулок был… Не долго думая, я положил на эту коленку свою ладонь.

— Ну вот, другое дело, — уже почти по-доброму улыбнулась молодая графиня.

Пуговички у нее на груди продолжали расстегиваться, одна за одной. Ну, что тут можно сказать? В отличие от некоторых, бюстгальтер Милана носила. Может, с кадетской формой так полагалось, а может, размер прелестей попросту не оставлял Воронцовой иного выбора.

— Зеркало свое на всякий случай придержите, сударь, — проговорила брюнетка, склоняясь ниже, и когда я едва ли не на автомате кивнул, уже на моей сорочке верхняя пуговица чудесным образом выскользнула из петельки.

Ну что ж… Моя ладонь, оставив выставленную Миланой коленку, скользнула выше — по крутому бедру. Пальцы нащупали край чулка и удерживавшую его подвязку. Двигаться дальше им уже мешала узкая юбка…

В следующий миг преграда исчезла — расстегнувшись и развернувшись, юбка тряпочкой спланировала на пол. За ней туда же последовала белая рубашка Воронцовой.

— Охх… — выдохнула Милана, убирая туфлю с дивана и забираясь на него коленями.

Я немного подвинулся, освобождая ей место. Кончик черной косы махнул мне по лицу.

— Пришло время нам познакомиться поближе, молодой князь, — выдохнула девица.

Принципиальных возражений на сей счет у меня не имелось.

в которой я задаюсь вопросом о большой политике

Выйдя спозаранку к чаю, за столом в салоне я застал лишь Воронцову и мрачного, просто живое воплощение фразы «утро добрым не бывает», Алексеева — ни Тоётоми, ни есаула не было. Почтительно поздоровавшись с майором, я подчеркнуто нейтрально кивнул Милане. Девица ответила мне столь же сдержанно.

На мой взгляд, накануне у нас все прошло просто шикарно, однако, когда пришло время расставаться, поведение Воронцовой внезапно и резко изменилось. Она вдруг как-то совсем нехарактерно для себя засуетилась, принялась торопливо собирать по купе свои разбросанные вещи (отдельные предметы туалета обнаружились в довольно-таки неожиданных местах) и ускользнула одеваться в уборную. А после, уже выходя из купе — застегнутая на все пуговицы — вместо «Спокойной ночи!» или там «Спасибо!» процедила, обернувшись в дверях: