— Довольно, есаул! — строго оборвал Семенова Цесаревич. — Сие и в самом деле вне вашей компетенции! Извольте оставить Романова мне и Государю! Сами же вернитесь непосредственно к молодому князю Огинскому-Зотову! У нас ведь еще остался один неопрошенный свидетель?

— Не совсем так, Ваше Высочество, — с поклоном ответил докладчик. — Есаул Чжан — не свидетель, сие наш эксперт по охранным системам. Час назад он прибыл из Ливадии, где занимался оборудованием новой императорской резиденции. Чжан ознакомился с деталями случившегося вчера в столице и желает лично объяснить Вашему Высочеству, как именно духу Фу-Хао удалось преодолеть защитные рубежи дворца. Есаул полагает сие важным и уместным, но сам я его отчета еще не видел.

— Что ж, пусть объяснит, — поколебавшись, кивнул Цесаревич.

— Ваше Высочество, до вчерашнего дня все мы пребывали в совершенной уверенности, что несанкционированное проникновение духа в императорский дворец абсолютно исключено, — после короткого вступления перешел к сути дела китаец в алом кафтане Конвоя. Говорил есаул Чжан будто бы с легким акцентом, но понять его было можно без труда. — Однако в системе охраны скрывалась досадная уязвимость. Ею и воспользовался тот, кто послал Фу-Хао.

— То есть, молодой князь Огинский-Зотов? — взял в свои руки ведение допроса Цесаревич.

— Нет, Ваше Высочество. Молодой князь отнюдь не был хозяином Фу-Хао — иначе мы поняли бы это сразу, еще на входе. Скрыть от наших охранных систем, что владеешь фамильяром, невозможно.

Э, что это китаец несет? Врет, что ли — чтобы меня выгородить? Но зачем?!

— Но связь с духом у юноши имелась, — продолжил тем временем Чжан. — Более того, он искренне считал Фу-Хао своим фамильяром — и именно посему сумел воссоединиться с ним, уже будучи за охранным периметром. Дух пришел к тому, кто полагал себя его хозяином — минуя все препоны. На то он и дух. Что же касается молодого князя, то он точно не вынашивал злого умысла — иначе наша проверка сие бы выявила. Нет, намерения юноши были чисты — и как раз такого варианта мы не предусмотрели. А вот злодей предусмотрел — и нас перехитрил.

— И кто же, по-вашему, сей хитрый злодей, есаул? — поинтересовался Цесаревич.

— Истинный хозяин Фу-Хао, Ваше Высочество. Князь Сергей Огинский.

— Что за чушь?! — не скрывая разочарования, поморщился наследник. — Князь Сергей ушел в Пустоту! Всем известно, что после смерти хозяина никакие его приказы уже не имеют силы для фамильяра!

— Истинно так, Ваше Высочество. Не имеют. И сие может означать лишь одно.

— Что именно, есаул? — нахмурился Цесаревич. — Не тяните!

— Что князь Сергей до сих пор жив, — обронил китаец. — Жив, и продолжает отдавать приказы Фу-Хао.

в которой мне предлагают простой выбор

Известие о том, что князь Сергей жив, неслабо так меня поразило — я аж собственный приговор прослушал. И только когда, распавшись на половинки, с моих рук соскользнули и со звоном упали на мозаичный пол металлические перчатки, а стража спрятала свои грозные сабли и отступила, я понял, что нежданно оправдан. Поднял глаза на тронный подиум, но Цесаревича там уже не было — наследник престола успел по-тихому удалиться. Машинально я перевел взгляд на Семенова — тот тоже уже выходил из зала. В дверях есаул обернулся — на лице у него была недовольная гримаса. Впрочем, смотрел при этом офицер Конвоя вовсе не на меня, а на своего коллегу — китайца Чжана. Досадовал, что тот заранее не предупредил его о сделанных выводах и выставил в дурном свете перед Его Высочеством? Или уже размышлял, как теперь быть с охранными системами дворца? Духи его разберут!

Что до китайца, то прежде чем покинуть зал, он приблизился ко мне и, заложив руки за спину и слегка склонив голову на плечо, принялся меня внимательно разглядывать — словно какую-нибудь музейную диковину. Длилось так добрых полминуты, и за это время выражение его лица несколько раз сменилось: с любопытного на самодовольное, потом будто бы на встревоженное, затем на умиротворенное, а после на вовсе ничего не выражающее. Я же, не очень понимая, что и как следует делать в подобной ситуации, сперва просто выжидал, затем попытался встретиться с Чжаном глазами — однако взгляд китайца постоянно от меня ускользал. Наконец, решив, что сцена уж слишком затянулась, я выговорил:

— Э… Гм… Благодарю вас, господин есаул… Если бы не вы, я бы пропал!

— Еще не поздно, — будто бы не к месту заметил на это китаец.

— Что, простите? — нахмурился я.

— Пропáсть, — пояснил Чжан. — Еще не поздно пропасть… Будьте осторожны, молодой князь, — продолжил он после короткой паузы, особо выделив голосом мой титул — должно быть, желая этим что-то подчеркнуть, но что и зачем, я не понял. — Для вас пока ничего не закончилось. Напротив, насколько могу судить — все только начинается… Честь имею, сударь!

С этими словами китаец направился к выходу из зала, оставив меня, признаться, в некотором недоумении.

— Мои поздравления, сэнсэй! — дождавшись ухода Чжана, ко мне с поклоном приблизился Ясухару.

Ну вот, я снова для него «сэнсэй». Теперь, наверное, из-за невероятно высокого максимума маны. По этому показателю ему уж точно никогда меня не превзойти… Ладно, «сэнсэй» так «сэнсэй».

— Я ни минуты не сомневался в вашей невиновности, сэнсэй! — с пылом продолжил Тоётоми.

— «В твоей невиновности», — почти на автомате поправил я японца.

— В моей? — растерялся самурай.

— В моей, — усмехнулся я. — Но мы на «ты»!

— Право, мне неловко… — замялся Ясухару. — Но как вам… Как тебе угодно, сэнсэй!

— Вот, другое дело.

Подошли Воронцова с Алексеевым. Майор пожал мне руку и тоже горячо заверил, что с самого начала был абсолютно уверен в оправдательном приговоре.

— Среди Федоровских кадетов нет государственных преступников! — сияя, заявил старик.

— Зато попадаются идиоты, — хмыкнула в свою очередь Милана. — Это надо же додуматься: протащить духа в императорскую резиденцию! — воззрилась она на меня — насмешливо, но вроде бы беззлобно. — Все мозги в ману ушли, да?

— О сем мы еще поговорим, — малость помрачнев, пообещал Алексеев — не то девушке, не то мне. — А сейчас, милостивая государыня, милостивые государи, пройдемте в выделенные нам комнаты!

Так мы и поступили.

Чести лицезреть Цесаревича снова, уже на формальной аудиенции, мы в итоге так и не удостоились.

— Его Высочество занят, — объяснил нам Алексеев. — Вчерашний пробой обнажил слишком много проблем, так что в Петрополисе нынче попросту не до нас.

— Вот же ж… — не договорив, Воронцова метнула на меня недовольный взгляд.

Я виновато развел руками — в кои-то веки претензии ко мне Миланы имели под собой все основания.

— Ничего страшного! — попытался утешить девушку майор. — Его Высочество вас видел и впечатление наверняка составил!

— Боюсь даже предположить, какое именно впечатление! — буркнула Воронцова.

— В целом — благоприятное, — уверенно заявил заместитель начальника корпуса. — Будь иначе, нас по-быстрому спровадили бы в Москву порталом. А мы возвращаемся на поезде, согласно утвержденной программе. Так что все в порядке.

На удивление, Милану такой аргумент убедил. А вот меня — нет. Как ни крути, сакраментального «Я буду следить за вашими успехами» на этот раз не прозвучало, так что никакого покровительства нам Цесаревич не обещал. А мне оно, это покровительство, сейчас, честно говоря, совсем бы не помешало, ибо прежнего моего благодетеля, Светлейшего князя Романова, явно вскорости ждали не лучшие времена. Не говоря уже о мутной истории с Огинским, чью фамилию я носил — из доброй памяти безобидного покойничка Сергей Казимирович внезапно превратился в живого злодея, без пяти минут цареубийцу.

Как сообщил мне Алексеев, указом Императора мой «воскресший» приемный отец был лишен всех прав состояния, выведен из дворянского достоинства и заочно приговорен к каторжным работам, а принадлежавшее ему имущество — целиком и полностью отписано в казну. Плакало, в общем, наше с Надей наследство. Впрочем, завещание Огинского в любом случае аннулировалось — он же не умер.