Кессиан двигался, шаркая ногами и тяжело опираясь на две палки. Вид у него был измученный, болезненно-бледный из-за легочной инфекции, с которой старик никак не мог справиться, руки, сжимавшие палки, дрожали. Позади него шла Дженна Кессиан. Она явно тревожилась за мужа, а не за Кована.

— Очень хорошо, что ты подождал, — проговорил Кессиан тихим голосом, в котором ощущалось бульканье мокроты. — Не нужно вставать.

— Я не мог уйти, — ответил Кован. — Как она? С ней все в порядке?

— С ней все хорошо, насколько мы можем судить. Ни Оссакер, ни Дженна не обнаружили у нее ничего плохого.

— Она еще что-то сказала о том, что почувствовала, о том, что случилось?

— Что-то говорила, — признал Кессиан. — Она растерянна. Но одно можно сказать точно: твое прикосновение прервало то, что происходило. А вот правильно ли ты поступил, мы не знаем, поскольку не знаем, действительно ли Миррон угрожала опасность.

— Но ей было больно. Я слышал, как она кричала. — Кован содрогнулся. — Я всегда буду это слышать.

— Я знаю, Кован. — Кессиан улыбнулся. — И мы почитаем за счастье, что сегодня тебе пришло в голову найти ее. Однако все Восходящие усвоили одно: боль в их работе не всегда признак опасности. Иногда в результате шока тело реагирует и приспосабливается к чему-то новому. Что именно, возможно, сегодня и произошло. Время покажет, когда Миррон сможет нам все объяснить.

— Значит, я навредил ей, когда дотронулся до нее и прервал то, что происходило?

— Я очень в этом сомневаюсь, — ответил отец Кессиан. — А теперь иди домой и постарайся заснуть. И помни вот что. Ты действовал из благородных побуждений, потому что понял, что Миррон больно. И она тебе благодарна. Мы все тебе благодарны. И ты оказался рядом, чтобы позвать на помощь. И, что самое главное, это означает, что Миррон была не одна, когда прошла через новое испытание, а этому нет цены.

Кован улыбнулся, успокаиваясь, и внезапно понял, как сильно он устал. Он почувствовал себя маленьким и слабым, а не высоким, сильным семнадцатилетним мужчиной.

— Спасибо, отец Кессиан.

— Приходи завтра навестить Миррон, — сказала Дженна. — Я уверена, что ей захочется тебя видеть.

Кован пожелал им доброй ночи, вышел из библиотеки и пошел через колоннаду сада. Сегодня его красиво осветили — и цветы, и фонтаны. Маленькие фонарики на уровне земли подсвечивали дорожки.

— Теперь бежишь домой, да? — спросил голос из темноты.

Кован остановился и повернулся на звук. Он увидел за фонарями фигуру, не представлявшую собой часть сада.

— Уже поздно, Гориан. Мне пора в постель. И маленьким мальчикам тоже давно пора спать.

Гориан вышел на свет, встав перед ним на дорожке.

— Не мог оставить ее в покое, да? — вызывающе бросил он, неспешно шагая навстречу Ковану. Его сандалии шуршали по камням.

— Что? — Кован уставился на него.

Гориан был одного с ним роста, и через пару лет превзойдет его силой. Через пару лет.

— Ты решил, что она отправилась в сад, чтобы ты смог побыть с ней наедине? — Гориан остановился в шаге от него. — Ей нужны были покой и тишина, чтобы осознать себя и свою работу. Нам всем они нужны. Мы это понимаем и уважаем. А почему ты — нет? Ты только помешал.

— Она прошла через такое, чего не испытывал никто из вас, — возразил Кован. — Отец Кессиан сказал: удачно, что я оказался рядом.

— Удачно? — презрительно переспросил Гориан. — Когда ты в Вестфаллене, удача у нас бывает тогда, когда ты не жужжишь рядом, как туча навозных мух. И чем ты реально мог ей помочь? Ты не Ступень Восхождения. Почему бы тебе просто не оставить ее в покое? Она поднялась в сад на холме, чтобы спрятаться от тебя, неужели ты не понимаешь?

Кован, не мигая, смотрел на противника. Он чувствовал, что Гориана это смущает. Это была тактика дуэлянта.

— Миррон могла попросить меня уйти. Она этого не сделала. Возможно, ей не хотелось встречаться с тобой.

Слова укололи Гориана, и ответить ему было нечем.

— Ей не нужно твое вмешательство. Никому из нас оно не нужно!

— Тогда кто, по-твоему, будет охранять Восхождение, когда моего отца не станет? — презрительно осведомился Кован. — От меня будет зависеть ваше будущее.

— А вот и нет! — Гориан рассмеялся. — Великий Боже, ты даже не подозреваешь, да? А ведь тебе полагается быть старше и умнее. Пойми, когда казначей Джеред сделает свой доклад, нас вызовут в Эсторр, чтобы встретиться с Адвокатом. И когда мы будем жить во дворце, продолжая обучение под защитой самой Адвокатуры, где будешь ты? Наверное, будешь лежать мертвым где-то на полях Царда, потому что тебе придется идти воевать, чтобы доказать, что ты достоин быть маршалом-защитником.

Кован не нашел что возразить, и Гориан торжествующе добавил:

— Забудь о ней. Тебе никогда ее не получить. Она для других. — Его улыбка была полна злорадства. — То есть для меня, если я пожелаю.

— Этот выбор сделает она сама, — спокойно произнес Кован. — А твоя заносчивость тебя погубит. Ее не привлекут твои трюки, потому что она сама может их делать. Я могу предложить ей намного больше.

Гориан покачал головой.

— Я уже говорил тебе: это будет не так. Знаешь что, Васселис? Наступит время, когда я смогу убить тебя одним прикосновением или прихотью стихий, находящихся в моей власти. Тогда твой красивый меч тебе не поможет, так ведь?

— Ты мне угрожаешь, Гориан?

— А что, похоже? — Теперь пришел черед Гориана презрительно усмехаться. — В конце концов, твое влияние кончается на границах Карадука, тогда как мое распространится в самое сердце Конкорда. — Он помолчал, и его голос стал мягче. — Отступи, пока с тобой ничего плохого не случилось. В этом городе есть люди, которые мне дороги. Стань хорошим маршалом-защитником, каким тебе суждено быть, и заботься о них. Тогда, возможно, мы сможем стать друзьями.

Кован искренне изумился. Он внимательно поглядел на Гориана, пытаясь уловить новые признаки насмешки, но их не было.

— Только жизнь не настолько проста, так ведь? И тебе предстоит убедиться, что Васселис всегда сам творит свою судьбу. Никто не определяет ее за него.

— Тогда, возможно, мы не будем друзьями.

— Я это переживу.

Кован пожал плечами и двинулся к выходу.

Миррон проснулась в изменившемся мире. Она не сразу смогла понять, что именно стало другим. Она знала, что чувствовала себя совсем не так, когда засыпала накануне вечером. Ее страх сменился относительным спокойствием, и она мирно спала, пока ее не разбудило солнце, ворвавшееся в комнату через открытые ставни.

Девочка лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок, который отражал солнечные блики с поверхности пруда под окном спальни. Она слышала шум фонтанов и ощущала быстро нарастающую дневную жару. Миррон чувствовала трепет ветра в перьях птиц, которые парили в небе над зреющими посевами или сидели у причала.

Вестфаллен был оживлен и полон суеты, торговля на рынке шла удачно. Жизненные силы пульсировали в городе, изредка перемежаясь в ее мысленной картине серым пятном, обозначавшим болезнь разума или мрачное настроение. Прямо под ее окном бурно рос сад, его корни углублялись в землю, расширялись и произрастали. А вот величественный старый бук в дальнем углу умирал. Болезнь затаилась в его стволе, распространяясь из сердцевины наружу, так что единственным видимым признаком служили несколько свернувшихся листьев. Он был точно таким же, как дерево вчера, во фруктовом саду…

Миррон резко тряхнула головой. Ее сердце отчаянно забилось. Стало жарко, и страх вернулся. Девочка попыталась сосредоточиться на танцующих бликах на потолке, но не смогла закрыть разум от внешнего мира. Каждый раз, когда ее внимание хоть немного ослабевало, Миррон осознавала или ощущала — она не могла точно определить, как именно, — жизнь за окном. Она знала силу и направление ветра, знала состояние прилива в бухте…

— Успокойся, успокойся, — сказала она себе. — Это пройдет.