Девочка сосредоточилась на своем дыхании и пульсе, используя приемы успокоения, которым Эстер научила ее в те давние дни до прорыва, когда мир все еще был закрыт для них. Но в результате ее тело заговорило с ней гораздо громче, чем когда-либо прежде. Миррон ощущала кровь в каждой вене и артерии, перистальтику кишечника и потоки воздуха в легких. А еще было потрескивание, которое она то ли слышала, то ли нет. Оно напоминало рост корней внутри земли.

Это не проходило. Миррон удалось успокоить сердцебиение, но расслабленность только усилила ощущения, которые наперебой требовали внимания. Ей не удавалось от них закрыться. Девочка ощутила прикосновение страха. Она вцепилась пальцами в простыню и сжала кулаки. Дерево страдало, кустарник рядом с ним был здоров и тянулся вверх, к солнцу, и вниз, к воде. Кипение жизни на рынке, неподалеку от виллы, грозило окончательно захлестнуть ее!

— Мама! — хрипло закричала Миррон. — Мама!

Второй раз это получилось больше похоже на плач, хотя она и не хотела…

Девочка не знала, слышит ли ее кто-нибудь, но ей не хотелось вставать с постели и выяснять. Не было уверенности, что ноги удержат ее, несмотря на полную убежденность — физически с ней все в порядке!

— Мама…

Послышался стук сандалий о мраморный пол, который становился громче. Миррон сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, чувствуя, как воздух дает энергию ее телу. И она ощутила — если правильно поняла — дрожь у себя в легких. Дверь открылась, и на пороге появилась Гвитен Терол. Ее лицо переполняла тревога.

— Что случилось, милая? Ты здорова? — Мать вошла в спальню и прошла по деревянному полу на коврик у кровати. Сев на край постели, она положила ладонь на лоб Миррон. — У тебя жар, юная госпожа. И ты немного раскраснелась. — Она нахмурилась. — Ты заболеваешь?

Миррон покачала головой.

— Я не могу это закрыть, мама. Оно у меня в голове и никак не уходит.

— О чем ты? — Гвитен нахмурилась сильнее. Миррон не знала, как ей объяснить. Тревожное состояние матери ощущалось в жаре ее тела, в учащении пульса и фокусировке линий энергии, проходившей в ней. Девочка секунду понаблюдала линии: разум автоматически отмечал их и понимал. Она могла отключить их в одно мгновение.

— Мир говорит со мной! — сказала она, с трудом подбирая слова. — Он здесь повсюду, и я не могу заставить его замолчать!

Гвитен встала.

— Потерпи, Миррон, давай я позову отца Кессиана. Он должен об этом услышать.

— Не оставляй меня! — со слезами на глазах попросила Миррон.

— Ш-ш. Я ненадолго. Он рядом.

Миррон проводила мать взглядом. А когда дверь закрылась, мир вновь потребовал ее внимания. Она не могла запретить разуму исследовать корни каждого ощущения. На самом деле девочка ничего не слышала, впечатления выражались для нее в звуках, бушующих внутри ее.

С каждым мгновением шум становился громче. Насекомые пролетали стремительно, отдаваясь свистом в голове Миррон. Их энергия уходила быстро, истощаясь с каждым мгновением жизни, — настолько коротким был срок, отпущенный им на земле. А на другом конце шкалы оказались медлительные ощущения растений и деревьев, глубоко вросших корнями в землю.

— Оставьте меня в покое! — жалобно взмолилась Миррон. — Пожалуйста!

Но все стало только хуже. Начался низкий гул, который шел словно из-под нее, это двигалась сама земля. Потрескивание и щелчки вокруг нее, рост и гибель листьев, цветов и корней. Шорох и шебуршание больших и маленьких животных — в почве под ней, в воздухе над ней и в саду за стенами. И все нарастающее и усиливающееся гудение жителей Вестфаллена.

К тому времени, как отец Кессиан медленно и мучительно доковылял до ее комнаты, разум Миррон настолько переполнился, что она едва смогла сосредоточиться на нем. Голос отца Восхождения немного успокоил девочку, и она обнаружила, что может остановиться на его лице — его морщинах и складках, его заботе и любви. Она разрыдалась.

— Ах, дитя мое, не плачь, — сказал Кессиан.

— Пожалуйста, сделай, чтобы это прекратилось! — взмолилась Миррон.

Ему помогли сесть рядом с ней, и Кессиан, как недавно ее мать, положил ладонь ей на лоб. Он ощутил исходящий от Миррон жар.

— Попытайся рассказать мне о своих ощущениях, — попросил Кессиан. — Это похоже на то, что ты чувствовала вчера с деревом и корой?

Миррон кивнула, ощутив слабое облегчение. Как всегда, отец умел заставить ее остановиться, подумать и увидеть.

— Когда я дотронулась до дерева, оно заговорило со мной так громко! А теперь со мной разговаривает все!

— И что ты сделала с деревом? Постарайся вспомнить это.

— Не знаю… Я поняла, почему оно болеет, и постаралась помочь. Но дело было не только в этом. Я почувствовала, будто я — его часть. — Она замолчала. — Я соединилась с ним, ненадолго стала с ним одним целым. Пока Кован не разорвал контакт.

— А после этого ты все равно чувствовала, как оно с тобой говорит?

— Так громко, что было больно.

— А ты могла его не слушать?

— Не помню. Все прошло, когда меня унесли из сада.

— Ну, это понятно, — сказал Кессиан. — Ты оказалась слишком далеко, чтобы его ощущать.

— А почему я теперь ощущаю людей на рыночной площади?

Глаза Кессиана расширились.

— Ты уверена?

Миррон кивнула, и шум снова стал громче. Намного громче.

— Мне не надо видеть потоки энергии, чтобы знать, где они. И мне не нужно видеть потоки, чтобы знать, что бук в саду умирает. Разрежьте ствол, если не верите.

— О, мы тебе верим, Миррон. Любые твои ощущения не будут для нас настолько невероятными, чтобы мы в них не поверили. А ты можешь сосредоточиться на мне? Что ты видишь?

— Не хочу, — ответила она, но обнаружила, что разум все равно тянется к нему.

— Потому что не хочешь почувствовать тело, которое умирает?

Миррон кивнула, и ей открылось состояние отца. Она увидела серые и темные пятна в его линиях жизни и бедность притока энергии. Девочка попыталась отстраниться. Очень скоро она сможет догадаться, сколько ему осталось — а она не хочет этого знать! Однако ей не удалось скрыть нахлынувшие чувства. Это было ощущение стремительно утекавшей жизни, и звуки, отражавшие его, оказались мучительными и горестными — звуки борьбы, в которой нельзя победить.

— Я не хочу это чувствовать! — закричала Миррон и снова начала плакать. — Помоги мне это прекратить!

— Дитя мое, ты соединилась с миром, окружающим тебя, на новом уровне, — мягко проговорил Кессиан. — Ты можешь ощутить все, начиная от элементов, которые составляют нас, и кончая теми, которые составляют эту землю, будь они людьми, животными или цветами.

— Почему? — простонала она. — Мне это не нужно. Это слишком громко.

— Ты научишься этим управлять, как научилась управлять видением линий энергии. Это часть твоего развития, хотя об этом ничего не было написано. Постарайся принять это, постарайся понять.

— Я не могу! — крикнула Миррон.

Ощущения захлестывали ее, словно волны прилива. Они становились все громче, и каждое требовало внимания. Гул земли неприятно резонировал в ушах, вой ветра в бухте пульсировал в голове. Энергия рынка превратилась в рев, и Миррон не могла уже выделить отдельные элементы, говорившие с ней, когда она проснулась. Девочка содрогнулась от напора этих звуков и зажмурила глаза. Больно! Так больно, что ее сейчас разорвет на части!

— Помоги мне! — проскулила она, глядя на мать, стоявшую за спиной Кессиана. — Помоги!

— Постарайся сохранять спокойствие, — попросил Кессиан.

Тело Миррон скрутило судорогой.

— Помогите! — завопила она. И прилив унес ее.