Влас опускается рядом со мной. Долго пытается усесться, так и эдак размещая свои длиннющие ножищи. Когда он наконец успокаивается, я кладу ладонь ему на коленку просто потому, что мне так хочется.
Влас не замечает этого, как если бы моя ладонь лежала там уже не один десяток лет.
Я всё хочу спросить его, сколько раз за всю свою жизнь он был влюблён, да всё не попадается нужного момента. Сейчас — тоже не он, но и у меня уже нет той жажды к познанию существующих вокруг меня. Я закрываю глаза на их прошлое не только потому, что меня там ещё не было даже по факту наличия, но и потому что надеюсь — в моём отношении они поступят так же.
— Ты либо играй давай, либо заканчивай инструмент насиловать, — ворчит Бен, обращаясь к Саше, пока тот, в свою очередь, перебирает струны в одном ему известном ритме.
— Я — художник, я так вижу.
— Нет. Ты другое слово на букву «х».
Ваня подходит ко мне, оставляя Лену и брата. В его руках бутылка, которую он протягивает мне. На ней нет даже клейкого следа от этикетки или акцизной марки, а ещё у неё забавная форма, напоминающая кеглю для игры в боулинг, только полную с обеих сторон. Откручиваю крышку, принюхиваюсь. Никакого резкого запаха, свойственного алкоголю.
Предложение присоединиться к общему веселью я воспринимаю как отличную попытку поговорить о том, о чём не успела.
— Ты не должен идти со мной, — говорю я.
Ваня опускается на корточки. Теперь наши лица примерно на одном уровне, и мы можем заглянуть друг другу в глаза.
— Иначе тебе придётся оставить того, кто нуждается в тебе больше, чем я, — продолжаю, когда не получаю никакого ответа.
Шёпот мой практически неразличим даже мне самой, но Ване помогает новоприобретённый оборотнический слух. Поэтому он не переспрашивает.
— Даня сильнее, чем кажется, — отвечает Ваня. Я вижу, как Влас, хоть и без особого желания, но заводит разговор с Лией, за что я безмерно ему благодарна. Теперь мы с Ваней косвенно, но одни. — Он будет в порядке. Ему помогут Лена и Амелия.
— А кто поможет тебе? Твой папа….
— Мёртв. Знаю. И ни одно моё действие сейчас его уже не вернёт. Как и бездействие тоже.
Я хочу смотреть в лицо Вани как в родниковую воду, чтобы видеть все подводные камни и мелкий песок, но вместо этого я будто всё ещё продолжаю глядеть в пепельную бездну.
— Я знаю, что ты думаешь, — Ваня грустно хмыкает. — Я выгляжу так, словно мне всё равно, но на самом деле я умираю изнутри с каждым вдохом, который делаю, и всё же я иду на это, хотя давно уже мог спиться, слечь с депрессией или покончить с этой бесполезной тратой жизни. Знаешь, что держит на плаву? Папа бы не хотел, чтобы я убивался горем, как это сделали мама и Дмитрий. Сам папа никогда бы не сдался. И я… Все считали Даню — его копией, но сильнее, чем я, никто и никогда не хотел быть похож на Валентина Филонова. Хоть на йоту. Именно поэтому я здесь. Именно поэтому я сражаюсь. И именно поэтому я не брошу свою лучшую подругу. — Ваня выпрямляется. — У меня ещё будет целая жизнь впереди на то, чтобы страдать. По крайней мере, я на это очень надеюсь.
Не давая мне возможности хоть что-то придумать в ответ, Ваня возвращается к Лене и Дане. Я снова обращаю внимание на бутылку, которую продолжаю держать в руках.
— Что здесь? — спрашиваю у Власа, отвлекая его от разговора с Лией.
— Попробуй, — вместо ответа предлагает он. — И узнаешь.
Я рискую сделать маленький глоток и нисколечко не жалею, когда ощущаю на языке приятную сладость и вкус цитрусов.
— Это вкусно, — сообщаю я.
— Ещё бы.
— Я думала, здесь виски. По цвету похоже.
— Никакого алкоголя в штабе, пока здесь члены Совета. Приказ Дмитрия.
— И заодно никакого веселья! — кричит Бен, скрадывая ладони рупором вокруг рта.
Все смеются, и я тоже. Но внутри, — о, Боже, — внутри меня всё горит и плавится.
У нас уже был похожий вечер у костра, и я хорошо помню, что принёс за собой следующий день.
Скоро случится что-то плохое.
Север, Гло и Филира встречают нас в той части города, где я ни разу не была. Она настолько обычная со своими типичными пятиэтажками и настолько тихая, что мне бы и в голову никогда не пришло открыть портал именно здесь. Но прятаться всегда лучше всего у всех на виду — вот, что изрекает Влас в ответ на мои сомнения.
Хорошо, что Ваня идёт с нами. Вот и будут с Власом умами мериться, меня оставив в покое.
— Наша задача — максимально быстро всё проделать, потому что если члены Совета обнаружат нашу пропажу, будет скандал.
— Тогда, может, тебе не стоило идти? — скептически заявляет Север. — Ты же один из них.
— Не всё так просто, — вмешивается Ваня. — Если остальные члены Совета узнают, что Влас мог бы пойти с нами, чтобы проследить, что всё будет в порядке, но не пошёл, они разозлятся ещё сильнее.
— Но разве они не разозлятся максимально, когда поймут, что он мог и вовсе никуда вас не пустить? — спрашивает Филира.
У неё такой же голос, каким я его помню; она говорит медленно, растягивая слова и превращая их в тихую песню. Но если раньше эта песня отдавала блаженным спокойствием, то теперь я словно слушаю худший в истории музыки андеграунд-концерт.
— Они знают, что так поступить я бы не смог из-за Славы, — говорит Влас. — Это называется проанализировать все возможные ситуации и совершить то действие, которое даёт наибольшую ожидаемую ценность.
— Напомни, насколько ты стар? — спрашивает Ваня, приподнимая одну бровь. — Ожидаемая ценность. — Фыркает. — Знающие люди давно переименовали этот термин в математическое ожидание.
— Если бы я хотела слушать подобные лекции, я бы в университет пошла, — недовольно встреваю я. — Мы здесь по другому поводу собрались, так что давайте перейдём к делу.
— Девчонка права, — кивает Север. Затем бегло осматривает Ваню, даже не пытаясь скрыть своего презрения. — Хотя, я вот лично не понимаю, зачем ты здесь нужен. Что в тебе такого, человек?
— Ничего, — Ваня пожимает плечами. Но, разумеется, на этом дело не заканчивается, и следующим своим действием он снимает очки, демонстрируя Северу свои теперь уже естественные оранжевые зрачки. — Просто я не человек.
Оранжевый против голубого. Огонь против воды. На подобный бой, даже если он заключён в обычном зрительном противостоянии, я была бы готова смотреть хоть целую вечность, но сейчас мы слишком ограничены во времени. Поэтому я беру на себя роль громоотвода и завожу с Власом разговор о портале.
Он приводит магию в действие, оставляя очередной порез на своей руке. Когда я только появилась в Дуброве, кожа у него была чистая, теперь даже смотреть страшно. Чёрные «личинки» повсюду: на запястьях, сгибе локтя, предплечье, плече.
Я заставляю его страдать и ужасно то, что он не считает это чем-то неправильным.
— Когда ты успел побывать в мире Волшебного народца? — спрашиваю я, меняя тему в своей голове. — По работе?
— Не совсем, — Влас заметно напрягается, не ожидая от меня такого вопроса. — Помнишь, я рассказывал о Хилли?
Нет.
— Да, — вру я.
— Ну вот, иногда я так выбирался к ней, когда появлялась возможность.
— А. Понятно.
Не то, чтобы я ревную, но интересно, кто такая Хилли?
Когда Влас заканчивает с порталом, мы не ждём, чтобы присесть на дорожку, обменяться многозначными взглядами или сделать что-то в духе команды. Мы сразу идём, открывая дверь в неизвестность. Цепочкой, один за другим.
Когда я делаю свой шаг, закрываю глаза. Не знаю, зачем. Возможно, надеюсь, что так вещи станут менее страшными.
То, на что я ступаю, хрустит у меня под ногами сухой травой. Я открываю глаза, чтобы не упасть, но тут же приходится сощуриться; здесь нет солнца, но жёлтое небо само по себе настолько яркое, что нужно время, чтобы привыкнуть.
Влас закрывает портал. Сощуренным взглядом я слежу за тем, как дверь из цветного стеклянного витража растворяется в воздухе, смешиваясь с зелёным горизонтом. Никто до сих пор не произнёс ни слова, и вдруг я ловлю себя на том, что вслушиваюсь в абсолютно неестественную для улицы тишину. Никакого пения птиц. Ни ветра, шевелящего листья. Ни журчание воды где-то вдалеке.