После этой ночи у всех в их отряде остались синяки и порезы. Но не у Джордана. Кожа его была безупречно-гладкой, он буквально лучился здоровьем. Золотистые волоски на его руках и ногах в свете утреннего солнца образовывали чуть заметный светлый ореол. Стоун был похож на греческую статую — слишком идеальный, чтобы быть настоящим.

Пройдя через комнату, он остановился перед Эрин. Его нагое тело было всего в нескольких дюймах от нее. Ей страшно хотелось прикоснуться к нему.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Готовой ко всему, — ответила Эрин, улыбаясь. — Начиная с тебя.

Она смотрела прямо в его ярко-синие глаза. И прежде они двое много раз вот так смотрели друг на друга, но это всегда ощущалось как нечто новое, всегда заставляло сердце Эрин трепетать. Она коснулась ветвистой татуировки, покрывавшей плечо и верхнюю часть груди Джордана. Его сердце билось прямо под ее нежной ладонью. Она провела рукой вдоль извилистых синих линий, потом ее пальцы скользнули по гладкой коже его живота.

Эрин знала, какой величины и формы была эта татуировка. Но сейчас рисунок стал заметно больше, чем несколько дней назад; его дополняли темно-алые завитки и спирали — видимый признак изменений, происходящих с Джорданом. Эрин особенно тревожили линии, обвившие его шею — как будто эти новые отростки душили его столь же неумолимо, как черные пальцы демона. Но она знала, что эти алые завитушки, вероятнее всего, и исцелили Джордана, стерев с его кожи кровоподтеки и срастив сломанную шею.

Грейнджер должна была испытывать благодарность к этим линиям, но вместо этого чувствовала лишь ужас перед ними.

— Не смотри так тревожно. — Джордан отнял ее руку от своей груди и поцеловал ее ладонь; его губы, коснувшиеся кожи Эрин, были горячими. — Мы здесь, вместе, и мы живы. Лучше и быть не могло.

Ей нечего было возразить на это.

Язык Джордана скользнул по ее ладони до внутренней стороны запястья. У Эрин перехватило дыхание. Стоун опустился на колено, покрывая поцелуями ее руку по всей длине; его губы прикасались к испещренной синяками коже, словно крылышки мотылька. Трепет от этих прикосновений распространился на ее грудь, а потом на все тело.

Эрин обняла Джордана другой рукой и притянула к себе. Она снова хотела ощутить, как его тело прижимается к ее телу, чтобы забыть обо всем, что случилось, и хотя бы на миг поверить, что все в порядке.

Стоун скользнул в постель рядом с ней, его теплые руки ласкали ее, исследовали каждый дюйм ее кожи и спускались все ниже. Она хотела полностью раствориться в его ласках, но лихорадочный жар его тела напомнил ей, как Джордан отдалялся от нее, как эти же самые глаза смотрели на нее, не видя.

Она вздрогнула.

— Ш-ш-ш, — прошептал он, неверно поняв ее реакцию. —Теперь ты в безопасности.

Джордан перекатился, оказавшись поверх нее. Синие глаза горели страстью; этот взгляд говорил Эрин, что он сейчас желает ее — и только ее, — что по-прежнему любит ее. А потом эти глаза закрылись, и она потянулась к нему за поцелуем.

Почти касаясь губами ее губ, он прошептал тихо, одним дыханием:

— Я скучал по тебе.

— Я тоже, — ответила она.

Ее губы приоткрылись, жаждая вкуса его губ. Джордан сильнее сжал ее в объятиях, притянул к себе так близко, что она с трудом могла дышать. И все-таки недостаточно близко.

Когда он откинул голову, Эрин застонала. Она не желала, чтобы это поцелуй заканчивался. Никогда. Она не хотела терять его, терять эту близость. Кончиком пальца Эрин провела по волевому подбородку Джордана, по его скулам, задержавшись на крошечном углублении над его верхней губой, изогнутой, точно лук. Эти губы улыбнулись ей и подарили ей новый поцелуй.

И долго, долго не существовало ничего, кроме них двоих, забывшихся в жарком слиянии тел. Время потеряло всякое значение. Был лишь вкус его губ, колючее прикосновение щетины на его подбородке к ее коже, тяжесть его тела, ощущение его внутри ее, сделавшее ее цельной — не потому, что он был нужен ей для этой цельности, а просто потому, что так было правильно.

Затем на какое-то мгновение, утонув в этой страсти, чувствуя, как ее тело отвечает на каждое его движение и прикосновение, Эрин закрыла глаза — и провалилась в то мгновение, когда она сидела рядом с Руном на полу часовни, чувствуя, как неистовый жар ее крови струится сквозь него, как расплывается грань между его и ее телами.

Женщина вскрикнула, выгнулась дугою под мужчиной, сильнее сжимая ноги, обвившиеся вокруг его бедер. Она оседлала это мгновение, словно волну, захваченная полетом экстаза, не зная, где начинается и заканчивается ее тело.

Наконец Эрин рухнула на постель, задыхаясь и дрожа.

Джордан целовал ее, успокаивая, улыбаясь ей.

Она смотрела на него, чувствуя, что любит его даже сильнее, чем раньше. И все же душу жег огонек вины — она знала, что ее реакция вызвана не только прикосновениями Джордана.

— Что-то не так? — спросил Стоун, проведя пальцем по ее щеке.

— Нет... это было идеально.

Слишком идеально — и это пугало ее.

Они лежали, обнявшись, а квадрат солнечного света, падавшего из окна, переползал по комнате. В какой-то момент Эрин погрузилась в дрему без снов. Проснувшись, она прислушалась: не шумит ли вода в душе, нет ли каких-либо иных признаков того, что Джордан еще здесь, — но она знала, что он ушел.

Вспышка паники пронзила ее.

«Скорее всего он пошел за завтраком».

Эрин постаралась унять свой страх и вылезла из постели, чувствуя необходимость двигаться. Она наскоро приняла душ, и исходящая паром горячая вода прогнала остатки боли из ее тела, окончательно пробудив женщину. Выключив воду, Эрин насухо растерлась полотенцем и оделась в чистое — белье и одежду им принесли еще накануне ночью. Она была рада надеть привычные джинсы и белую хлопковую рубашку.

Поверх рубашки Грейнджер накинула кожаную куртку, скроенную из выделанной шкуры безжалостного волка. По прошлому опыту она знала, что такая кожа прочна, словно броня, и ей казалось, что в этой прочности она черпает силы и уверенность, заряжаясь на грядущий день.

Раздался стук в дверь, и Эрин обернулась. Дверь открылась. Женщина напряглась все телом, но увидела, что это Джордан.

— Я принес завтрак, — сообщил он, держа в руках поднос с кофе, круассанами и фруктами. — Вместе с приказом о выступлении.

— Приказ о выступлении?

— По пути я наткнулся на Христиана. Он сказал, что нам дано разрешение поговорить с узником.

Кардинал Бернард.

— Вовремя, — кивнула Эрин.

Джордан шутливо нахмурился, глядя на нее.

— Вряд ли кто-то из нас прошлой ночью был способен провести допрос.

Верно.

— Когда мы сможем поговорить с ним?

— В восемь часов... примерно через час.

Стоун, неся поднос, подошел к кровати, сел и похлопал ладонью по матрасу рядом с собой.

— Как насчет того, чтобы я подал тебе завтрак в постель?

Эрин уселась рядом с ним.

— Мне казалось, это считается, только если на нас ничего нет.

Он поставил поднос на ночной столик.

— Мне нравится это правило... а, как ты знаешь, я твердо придерживаюсь разумных правил.

И начал расстегивать пуговицы своей рубашки.

07 часов 20 минут

Элизабет осторожно приступила к смене повязки на обрубке левой руки Руна. Она сняла старую повязку и осмотрела рану. Поверх мышечного среза уже практически везде наросла кожа, но лечение все еще требовалось. Графиня положила на рану компресс, пропитанный священным вином. Корца слабо застонал от боли, но так и не открыл глаза.

«Вернись ко мне, Рун».

Батори закрепила компресс свежей повязкой, затем выпрямилась. Она чувствовала, что солнце встало примерно час назад. Элизабет так и провела всю ночь в этой келье без окон, рядом с Руном. Здесь пахло ладаном и вином, немного — сеном и кирпичной пылью, и это напоминало ей о времени, которое она провела здесь в заточении. И все-таки она осталась, желая быть здесь, когда Рун очнется.