Она знала легенды, связанные с этим итальянским святым, о том, как птицы слетались стаями, дабы послушать его проповеди, и садились ему на плечи. Рассказывали, что Франциск даже приручил дикого волка, который держал в страхе целую округу. Вполне понятно, что Гуго уважал такого человека.

Бернард смотрел вниз, и задумчивая улыбка на его лице выдавала, как сильно он на самом деле любил своего былого соратника.

— Шутили, что Гуго умел разговаривать с животными. Во время крестовых походов боевые кони следовали за ним, точно псы. Они готовы были сделать для него что угодно — мчались в гущу сражения, даже в огонь, если он приказывал. Мне кажется... мне кажется, их кровь тяготила его куда сильнее, чем кровь людей, которые погибали, сражаясь бок о бок с ним. Для Гуго эти кони были невинными созданиями, убитыми потому, что они были ему верны. И в конце концов, он устал от этого.

Эрин слишком хорошо понимала это все — она помнила гибель своих бывших студентов в Египте.

— И в конце концов, Гуго не смог заставить себя убить даже бласфемаре.

— Я думал, вы должны убивать всех этих проклятых тварей, — сказал Джордан. — Что у вас приказ типа «увидел —убей».

— Да, — согласился Рун. — Эти звери осквернены злом. И в отличие от стригоев их нельзя обратить к добру. Их приходится уничтожать, чтобы положить конец их страданиям.

— Но точно ли вы это знаете? — спросила Эрин, как никогда четко осознавая, сколько же этих незыблемых правил оказались ложными. — Почему не может быть другого пути к спасению для этих несчастных зверей? И может быть, даже для самих стригоев?

— Гуго согласился бы с вами, — произнес Бернард. — Я подозреваю, что это чувство, должно быть, и стало причиной того, почему вокруг его скита собираются анафемские звери. Они приходят из отдаленных мест — одинокие создания, оторванные от своих кровных создателей; они взыску ют утешения и защиты, которые Гуго им предлагает.

— Что? — Рун сел прямо, во взгляде его читалось потрясение.

— И не только эти нечистые существа, — продолжал Бернард, — но и стригои.

Корца встал.

— И вы держали это в тайне от нас всех?

— Дайте угадаю! — воскликнул Джордан. — Когда вы сказали, что это место хорошо охраняется, вы это и имели в виду. У него есть целая армия стригоев и анафемских зверей, которые охраняют его.

Бернард склонил голову, признавая правду его слов.

— Круто, — только и смог пробормотать Стоун.

Бернард смотрел на них.

— Но я рассказал вам это потому, что у вас есть способ попасть к нему. — Он повернулся к Руну. — Ты сам привез сюда ключ, который может открыть сердце Гуго.

19 марта, 08 часов 55 минут

по центральноевропейскому времени

Кастелъ-Гандолъфо, Италия

Джордан смотрел, как кардинал кладет сотовый телефон обратно на стол.

— Готово, — известил Бернард, потом прошел обратно к своему креслу; ноги у него все еще подгибались. — Ключ скоро будет здесь.

Джордан оглянулся на Руна, ожидая объяснений. Эрин опустилась на колени рядом с креслом Корцы, проверяя повязку на обрубке его руки. Во время недавнего сражения бинт пропитался свежей кровью. Как-то раз Рун сказал Джордану, что у сангвинистов обострены все ощущения, включая боль.

Если это правда, Стоун мог лишь представлять, какие мучения он испытывал сейчас.

— Хорошо, кардинал, — сказал Джордан, — может быть, расскажете нам побольше о том, как охраняется скит Гуго и с чем нам предстоит встретиться?

Бернард потер подбородок.

— Чтобы понять это, вы должны осознать философию Гуго. Я много и долго разговаривал с ним именно об этом, прежде чем тот покинул орден. Когда дошло до анафемских зверей — или стригоев, если уж на то пошло, — он высказал мнение, что все они божьи создания, единственным грехом которых является то, что у них отобрали безгрешность.

— Возможно, это имеет смысл, — промолвила Эрин. — Вряд ли у кого-то спрашивали мнения относительно того, хочет он осквернения или нет. Обычно его навязывают им против воли.

— Это не имеет значения, — возразил Бернард. — Мы все появляемся на свет с Первородным Грехом, грехом, который пятнает нашу безгрешную душу из-за того, что Адам и Ева ослушались творца в Эдемском саду. И только святой обряд крещения смывает с нас этот грех.

Эрин этот его аргумент не убедил.

— В то время, — продолжал кардинал, — я считал, что доводы Гуго носят лишь теоретическую природу. Затем он ушел странствовать по миру, и я не получал от него никаких вестей. Я предположил, что он погубил свою душу, как было со многими без покровительства Церкви.

— Но это оказалось не так, — сказал Джордан.

— Как-то раз я получил от него письмо. Он сообщил, что поселился в горах во Франции и что находит душевный покой в заботах о потерянных и сломленных существах этого бренного мира.

— Включая анафемских зверей и стригоев? — уточнила Эрин.

Бернард кивнул.

— Я никому не сказал. Гуго желал лишь, чтобы его оставили в покое, — хотел жить в своих горах, подобно Франциску Ассизскому. Я уважил это его желание — поскольку он запретил убийство на склонах той горы, где он жил. Даже тем, кто находился под его защитой, разрешено было убивать только в том случае, если они вынуждены будут защищать свою жизнь и их общую обитель.

Джордану не понравилось это описание.

— Как же, по-вашему, нам пройти через эту защиту, даже если у нас будет предполагаемый ключ?

— Вы должны пойти к его горе не для того, чтобы осаждать ее, но как просители. — Бернард пристально посмотрел на Джордана, потом на Руна. — Это значит, что вы не должны причинять вред никому из тех, кто встретится вам на этой горе, как бы сильно на вас ни наседали. Если вы не сумеете этого сделать, то Гуго откажется принять вас; к тому же вас скорее всего убьют еще прежде, чем вы покинете эти поросшие лесом склоны.

— Значит, нам нужно будет залезть на гору, кишащую монстрами, — проворчал Джордан, — и подставить другую щеку, когда они попытаются на нас напасть.

Бернард воздел вверх палец.

— И вы должны прийти с подарком — таким, который Гуго не сможет отвергнуть.

«И что бы это могло быть?»

— Когда вы привлечете его внимание, — продолжал кардинал, — то вам предстоит убедить его помочь вам, доказать, что ваша миссия достойна того, что она служит интересам всех — не только сангвинистов, но и всех божьих созданий.

— Милая прогулка в парке, — хмыкнул Джордан. — И у нас всего день или около того, чтобы убедить его помочь нам спасти мир...

Бернард в замешательстве нахмурился. Эрин объяснила:

— Если судить по картине, которую мы видели в лаборатории Эдварда Келли, то чтобы не дать Люциферу окончательно вырваться из кандалов, мы должны успеть примерно до полудня в день весеннего равноденствия.

Пока она объясняла подробности относительно этого срока, Джордан взглянул на часы.

— И значит, у нас остается около двадцати семи часов.

— Но это может быть весеннее равноденствие совсем не этого года, — предположила Эрин. — Фреска была написана века назад. Кто знает точно, что вдохновило художника на нее?

Бернард не воспринял это — впрочем, Джордан тоже.

— Положение во всем мире становится хуже час от часу, — напомнил кардинал. — Равновесие между добром и злом клонится в сторону гибели. Даже расположение звезд играет против нас — оно свидетельствует, что завтрашнее равноденствие имеет чрезвычайную важность.

— Какое расположение? — спросила Эрин.

— А вы не слышали? — удивился он.

— Мы были заняты, — напомнил Джордан.

— Будет солнечное затмение... правда, только частичное.

Эрин нахмурилась.

— Солнце, изображенное на фреске, было кроваво-красным. Быть может, художник пытался так обозначить затмение?

Прежде чем они успели обсудить этот вопрос, в дверь апартаментов постучали. Все повернулись на стук. Дверь в прихожую отворилась.