– Ага... только чувствую себя полумертвым.

– Тебе повезло, что ты не на все сто процентов мертв... Если у тебя будут еще появляться такие блестящие идеи, я тебе сама наступлю на голову.

– Это он и сделал?

Я смог достаточно сфокусировать зрение, чтобы увидеть, как Сара кивнула. Она сидела на краю моей кровати.

– Дэйв считает, что твою жизнь спасло только одно – почва была такая мягкая, что твоя глупая голова ушла в нее.

– Мы в той самой гостинице?

– Как бы не так. Я тебя полчаса затаскивала в машину. Потом за нами вернулся Дэйв. Он и нашел этот мотель, где мы остановились на ночь. Мы здесь уже... – она посмотрела на часы, и светлые волосы упали ей на лицо, – пять часов.

– А где Слэттер?

– Ушел пешком в ту сторону, откуда мы приехали.

– Он вернется... Святый Боже, я впервые в постели за... черт, даже не припомню, за сколько времени.

Сара зажгла свечу. Я встретил взгляд ее заботливых глаз.

– Он твое лицо превратил в кашу. Это один большой синяк.

И вдруг, без предупреждения наклонилась ко мне и поцеловала в лоб.

– Ты дурак. Ник Атен. – Она погладила меня по волосам. – Но я еще большая дура. Я стала для тебя слабым местом. Так... теперь ты здесь полежишь, а я принесу тебе суп. Куриный устраивает?

– Вполне, сестра.

– Я тебе еще и хлеба принесу... Не волнуйся, зубы у тебя остались, так что жевать ты сможешь. Когда она вернулась, я натягивал рубашку.

– Куда ты собрался?

– Надо посмотреть на тот желтый микроавтобус. Почистить ему свечи перед завтрашней дорогой.

– Ты никуда из этой кровати не пойдешь, детка. – Она толкнула меня назад. – На улице уже почти стемнело. Нет, Ник, оставайся, где лежишь, а то я спрячу твои джинсы.

Я неуклюже лег обратно, пытаясь не показать, что мне больно.

– Его надо осмотреть. Там не двигатель, а несчастье.

– Завтра посмотришь. Дэйв мне сказал, что планирует оставаться здесь не меньше двух ночей. А то многие из детей раскапризничались. Начинает действовать шок от смерти Ребекки и тех двух сестричек. Ему уже пришлось ловить пацана, который хотел уехать на велосипеде один.

Сара кормила меня супом. Я глядел ей в лицо, и взгляд ее голубых глаз поддерживал мой организм не хуже питания, но по-другому. Мы проговорили еще добрый час, пока она поцеловала меня на ночь и погасила свечу.

Я хотел бы, чтобы она не уходила. Было бы приятно присутствие другого человеческого существа.

На следующий день.

Свеча была забрызгана, как и вчера. Я нашел гвоздь и с его помощью кое-как соскреб пригоревшее масло.

Пока я это исполнял под стекающими с дерева каплями, прибежал вприпрыжку Дэйв.

– Ник, ты уверен, что уже оправился настолько, чтобы этим заниматься?

– Его надо починить. Зажигание в цилиндре не срабатывает.

– Как ты себя чувствуешь?

– Все болит. Слэттер вернулся?

– Нет, мы его после этого не видели.

– Слэттер теперь, когда набил мне морду, утишил внутреннюю жажду. День или два он будет тихим.

– Если он не появится завтра к восьми, поедем без него.

– Далеко еще до гостиницы?

– Чистой дороги – часа четыре или пять. Если отдохнем и пополним запасы.

– А как ты думаешь, в гостинице мы сможем наладить жизнь?

– Не вижу, почему нет. Если сможем вырастить на нескольких полях кукурузу и овощи, и там наверняка должны быть овцы, и...

– Нет, я не только про еду. – Я выпрямился, вытирая руки ветошью. – Это еще самая мелкая из наших проблем. Даже если семейство Креозот и оставит нас в покое, нас все равно ждут трудности.

– Какие ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, кто будет боссом? Кто будет говорить нам, что делать – а потом проверять, что это сделано?

– Какое-то время управлять будет Распорядительный комитет, а потом мы проведем выборы и определим состав следующего Распорядительного комитета.

Я захохотал. Сразу заболело лицо – но я хохотал так, что Дэвид Миддлтон, солнечный лучик Иисуса, посмотрел изумленно и недоуменно.

– Послушай, Дэйв, среди этих детей полно таких, которые разумными или рассудительными людьми не являются. Ты понимаешь? Это не те хорошие детки, которые приходили к тебе на церковные уик-энды. Большинство – да, но много просто мелких и злобных негодяев.

– Ник, мы в беде. Они все увидят опасности и необходимость сплотиться, вести себя разумно и...

– Хрен они увидят! Сейчас они тихие, потому что в шоке. Но они уже начинают из него выходить. Ты это мог бы своими глазами увидеть. Курта я помню по школе. У него были неприятности с полицией – дрался в клубах... Поправка: он всегда ждал, пока возникнет драка, а потом бил ногами тех, кто уже лежал на полу. Девица с рыжими волосами, которая вечно жалуется, – ее прихватили за продажу наркотиков. Я ж, как и ты, ходил в школу и держал глаза открытыми. Ты не хуже меня знаешь, что среди детей есть хулиганы, воришки, есть такие, которые эксплуатируют младших или слабых угрозами и насилием.

– Так что ты хочешь сказать?

– Что тебе придется махать большой палкой, Дэйв, чтобы заставить многих из них делать то, что им говорят.

Дэйв покачал головой, огорченный тем, что я говорю в таком тоне.

– Я согласен, что некоторые из этих людей – неограненные алмазы, но я уверен – это потому, что у них в жизни не было реального шанса. Мы их убедим и дадим им чувство ответственности.

Голова у меня болела, но я ею замотал и вернулся к работе над двигателем.

После двухдневного дождя в комнате было холодно. Сидя на краю кровати, я глядел на фрагмент обоев с подсолнухами на стене. В углу стоял мертвый телевизор. Даже будь у нас электричество, ничего, кроме помех, мы не поймали бы.

Говорят, чтобы понять, как тебе что-то нужно, надо это потерять. Чертовски верно. Чего мне сейчас больше всего хотелось – посмотреть какое-нибудь старое кино. Например, “Эта прекрасная жизнь”, которую я уже миллион раз видел. Знакомые вещи успокаивают.

Я уже собирался гасить свечу, как в дверь тихо постучали.

И она открылась.

– Ну, как ты себя чувствуешь?

– Спасибо, Сара, хорошо. Я как раз думал, то ли кино посмотреть, то ли чемпионат мира по борьбе.

Она вошла в комнату – очень симпатичная в купальном халате. Волосы она сбросила через плечо, и они падали на одну грудь.

С внезапной неловкостью мы вдруг замолчали, потом она вытащила банку.

– Я нашла в багажнике немножко пива.

– Спасибо; как раз то, что доктор прописал.

– Ты знаешь, ты тут самый привилегированный. Единственный человек со своей комнатой. Даже Мартину пришлось жить в одной комнате с Дэйвом. А мне – с Вики, Энн и еще двумя девушками. У нас битком.

– Садись, – улыбнулся я. – А то я тут болтаюсь в этой комнате, как горошина в пустом стручке.

Мы открыли по банке пива, и снова наступило неловкое молчание.

– Ник, – вдруг быстро заговорила она. – Я тут думала... жизнь ожидается трудная, на самом деле это будет битва за выживание. Люди в погоне за тем, что им хочется, будут вести себя, как животные. Наступит время без всяких “пожалуйста” и “спасибо”. Самые жесткие возьмут, что захотят, – еду, одежду – все вообще.

– К чему ты это говоришь, Сара?

– К тому, что... Господи, не знаю, как это легче сказать... В общем, скоро девушки не будут иметь права сказать “нет”, и потому... – Она сделала глубокий, судорожный вдох. – И потому я хочу, чтобы ты был первым.

Мы переглянулись. Ее глаза изучали мое лицо, читая, что на нем было написано.

Я наклонился и нежно поцеловал ее в губы. В ушах у меня звенело, внутри будто горел огонь.

От нее шел запах чистоты – слабый аромат духов, чуть сдобренный мускусом.

Ее руки охватили мою голову, и она крепче прижала мое лицо к своему. Боль из лица и шеи ушла, и я ощущал только шепот ее волос по моим обнаженным рукам и прижатие ее губ.

И я чувствовал ее голод. Скользнув рукой внутрь ее халата, я ощутил не только ее грудь, но и тяжелое биение сердца.

В поцелуе она выскользнула из халата, и дальше я помнил только жар ее тела. Время перестало существовать, и был долгий поцелуй на кровати, но я сдерживал себя, пока она не шепнула: