Я хотела закатить глаза, когда он сказал это, но не стала. Вместо этого вздохнула и согласилась с ним.

— Хорошо. Я подумаю об этом. — Бе-е-е. — Я позвоню тебе позже. Люблю тебя.

— И я люблю тебя.

В ту секунду, когда я повесила трубку, Марк наклонился к моему сиденью, так как мы остановились на красный свет, и посмотрел на меня.

— Засранка, ты скрывала это от меня. Расскажи мне все.

— Что ж, это чертовски неловко, — прошептала Харлоу.

Это так и было. Действительно было.

Последние пять минут команда стояла у обочины возле офисного здания «Пайперс», ожидая микроавтобусы, которые должны доставить нас к месту нашей первой предсезонной игры, примерно в часе езды от города.

Пока мы ждали опаздывающие микроавтобусы, все наблюдали, как Култи ругался по телефону, говоря на своем родном языке, и это звучало… некрасиво.

Ого.

— Как вы думаете, что он говорит?

— Его кофе, вероятно, был слишком горячим сегодня утром, и он жалуется на это.

— Он угрожает сделать из их кожи пальто.

— Или использует их стволовые клетки, чтобы продлить свою жизнь.

Это заставило меня рассмеяться.

— Он, наверное, просто говорит «доброе утро, отличный день сегодня», и это звучит так ужасно, — предположила Дженни.

Я улыбнулась ей.

— Уверена, скоро вы это выясните, а я пока быстро сбегаю в туалет.

Я быстро пошла в сторону уборной на первом этаже. Там никого не было, поэтому я смогла быстро закончить свои дела. К тому времени, как я вышла, вдоль улицы появились три белых микроавтобуса.

Два из них были уже заполнены, судя по тому, что несколько пар рук ударили по окнам, когда я проходила мимо них, чертовы подражатели зомби.

— Давай, девочка, мы тебя ждали! — фыркнула Филлис, стоя возле первого микроавтобуса с еще двумя сотрудниками.

Я кивнула и запрыгнула в микроавтобус, инстинктивно направившись к самому дальнему от двери сиденью.

Помимо трех мест в начале, было только одно свободное место, и оно находилось в самом последнем ряду рядом с Култи. Култи и сеткой для футбольных мячей. Фантастика.

Абсолютная фантастика.

Я сдержала стон и не закатила глаза, это было бы уже через чур, пока, не отводя взгляда, шла в конец салона, чтобы занять единственное свободное место рядом с ним. Бедро к бедру.

Я могла это сделать. Я могла вести себя как взрослый человек. Точно.

Вчера я поговорила с самой собой, пока ехала домой после работы. Я могла бы стать взрослой и забыть о гордости, сделав то, что предлагал мой отец. Будет ли это легко? Не думаю. Но я была чертовски уверена, что попробую. Я могла бы забыть о том, что этот засранец считает меня стукачом без стыда и совести. И я могла бы отодвинуть в сторону свои личные обиды и хотя бы попытаться отнестись к нему теплее.

Никто не мог отнять у меня возможность называть его сволочью, хотя бы мысленно.

Я успокаивающе вздохнула и сказала себе: «Терпение. Терпение, Сал». Убей их добротой. Я могла быть лучшей версией себя. Легко.

Правильно?

Я положила сумку себе на колени и смотрела, как последний сотрудник садится в микроавтобус. В ту секунду, когда все начали шуметь, я собралась с духом, надела Носки Большой Девочки и прошептала, будто он не угрожал моей карьере или не оскорблял отца:

— Мы можем объявить перемирие?

Неожиданно он ответил.

— Что ты сказала? — спросил сидящий рядом мужчина таким же низким голосом, как и мой.

Он говорил со мной. Мной.

И… какашки.

Я в порядке.

— Мы можем объявить перемирие? — Я смотрела вперед и старалась почти незаметно шевелить губами, на случай, если кто-то обернется. Они не смогли бы сказать, что я разговариваю с «Королем». — Я хочу, чтобы все наладилось. Я не люблю драму, и не могу продолжать обмениваться этими полными ненависти взглядами. Не так много нужно времени, чтобы кто-нибудь это заметил. Я никогда никому ничего не расскажу о сами-знаете-чем. Обещаю. — У меня было сильное желание сказать «клянусь», но я сдержалась. — Я не проговорюсь. Неважно, насколько сильно вы меня рассердите, это только ваше личное дело. Если бы я была сукой, то сфотографировала бы вас на телефон и продала бы их сразу после того, как это произошло, не так ли?

Он молчал. Я продолжила говорить:

— Я переживу тот факт, что вы назвали моего брата имбецилом и то, что вы вели себя с моим отцом словно придурок. Но если вы думаете, что я собираюсь извиняться за то, что сказала Гарднеру, этого не произойдет. Вы должны узнать это сейчас. Вы не помогали, не были дружелюбным, и это не сделало команду лучше. Если это имеет какое-то значение, я не сказала ничего грубого о вас, как о человеке… — Хотя хотела. — Я также не хочу чувствовать себя неловко каждый раз, когда буду рядом с вами в течение следующих нескольких месяцев. Итак, можем ли мы вернуться к тому времени, когда притворялись, что друг друга не существует? — наконец спросила я.

Достаточно честно, не так ли?

По крайней мере, я так думала.

Он не ответил. Прошла минута, а ответа все еще не было.

Я моргнула, глядя вперед, а затем медленно, медленно, очень медленно, как те жуткие спятившие куклы из фильмов ужасов, повернулась, чтобы посмотреть на него.

Он напряженно смотрел прямо на меня, полностью сосредоточившись на моем лице. Эти глаза теплого оттенка были сосредоточены на мне, будто я была первым человеком, которого он увидел за долгое время… я не знала, что и думать. Поэтому смотрела ему прямо в глаза, а не на небольшую впадинку на подбородке или шрам, прорезавший правую бровь, появившийся после того, как соперник ударил его локтем в лицо во время восьмого сезона Лиги Европы.

Я не отводила глаз.

— Я очень стараюсь сейчас, — осторожно сказала я.

Он продолжал смотреть.

Я не была трусливой и не собиралась становиться такой в ближайшее время.

— Я не прошу вас быть моим другом или даже говорить со мной. Меня не волнует, нравлюсь ли я вам, — в основном это было правдой, — потому что вы мне тоже не нравитесь, но, может быть, мы можем просто забыть об этом всём, ладно? Что бы ни случилось между вами и моим братом, это было очень давно. Забыли. То, что случилось в баре, меня не касается. Если вы хотите вернуть мне деньги за номер в отеле, не отказывайте себе. И да, я сказала Гарднеру о том, что как тренер вы отстой, но это правда. Если бы на моем месте это говорили вы, уверена, вы сказали бы что-то гораздо худшее, чем то, что сказала я. Разве нет?

Так и было, совершенно точно. На одну долю секунды я позволила себе представить Култи, в которого была влюблена, пока росла. Того, который считал, что ему принадлежит каждое поле, на которое он ступал, и я могла представить, как он взорвался бы, если бы кто-то поставил это под сомнение.

Тогда я напомнила себе, что это был другой человек. По какой-то причине его просто не стало. Люди с годами менялись. Я понимала это и не собиралась слишком много переживать об этом. Это была та версия Рейнера Култи, с которой я познакомилась, и именно с ней мне придется иметь дело в течение следующих нескольких месяцев. Я почувствовала тот же зуд, как когда мне безумно хотелось чего-нибудь сладкого. Я попыталась избавиться от него или проигнорировать.

Прошла еще минута, а он так и не ответил. Я могла играть в эту игру не хуже других. Даже если это вызвало у меня першение в горле, и мне пришлось приказать себе, не краснеть и не беспокоится о том, что я не нанесла этим утром консилер.

Я моргнула.

Он моргнул.

Хорошо, я дважды объяснила свою позицию. Неужели, ради спокойствия, придется еще раз? Я осторожным, контролируемым тоном произнесла:

— Я была вашей поклонницей очень долгое время. Тот матч около двадцати лет назад на Кубке Мира, когда вы забили победный гол, изменил мою жизнь. Сколько себя помню, я уважала вас как спортсмена. Знаю, что я для вас никто, но я здесь, и я останусь здесь, пока не закончится сезон. Если есть какая-то часть вас, которая все еще остается тем человеком, которым я восхищалась, я была бы признательна, если бы мы могли просто... пережить сезон, не убив друг друга.