Пожилой мужчина перегнулся через стол и пожал мне руку, глядя на командные спортивные штаны, которые я натянула поверх формы.

— Мисс Касильяс, — сказал он, наконец, снова заняв свое место и жестом показывая мне, чтобы я тоже села.

Не было смысла ходить вокруг да около, не так ли? Я спросила, положив руки на бедра:

— Что я могу сделать для вас?

Он приподнял ухоженную бровь — клянусь, он регулярно натирал их воском — и постучал ногтями по поверхности стола.

— Как я узнал, вы поссорились с помощником тренера. Можете объяснить мне почему?

Сейчас, серьезно?

Без шуток? С тех пор, как это произошло, прошло более чем достаточно времени, а он только сейчас поднимал этот вопрос? Черт побери.

— Это не было серьезной ссорой. Я была расстроена из-за его поведения и дала ему понять, что он поступил ненадлежащим образом, вот и все.

— Интересно. — Он заерзал и положил руки на подлокотники кресла. — Мне сказали, что вы, кажется, назвали его Баварской сарделькой.

Не думаю, что когда-нибудь хотела улыбнуться сильнее, чем сейчас, но мне удалось сдержаться. Мне незачем ему лгать. Я сказала то, что сказала, и не собиралась отнекиваться.

— Да.

— Как думаете, это подходящие выражения для персонала? — спросил он.

— Я думаю, это уместно, когда кто-то решает быть неблагодарным со своими фанатами.

— Вы понимаете, насколько важна его работа в команде? — Придурок одарил меня взглядом, который точно говорил о том, насколько тупой он меня считал, и я ощутила, как во мне поднимается чувство гнева, оставляя во рту кислый привкус.

— Я полностью понимаю, мистер Кордеро, но я также знаю, насколько важна поддержка наших фанатов. Первая Женская Лига многого ожидает от своих игроков, не так ли? Некоторые из нас живут в принимающих семьях, мы зависим от мнения людей, которые приходят на наши игры. Тренер Култи был не очень любезен, и я всего лишь дала ему знать об этом, не используя нецензурные слова или язык тела. Я не проявляла неуважение к нему. — Ну, я не проявляла его достаточно сильно.

Насколько я знала, генеральный директор команды относился к тому типу людей, которые хотели, чтобы все делалось только так, как хотели они. Он не любил сплетни и всегда настаивал на своей правоте.

Он был неправ.

Так что я знала, что этот разговор бесполезен, и не собиралась отказываться от своего мнения, что бы ни говорил мне здравый смысл. Я не сделала ничего плохого, и если бы могла вернуться в прошлое, опять бы поступила так же.

— Мисс Касильяс, я рекомендовал бы вам быть осторожней с тем, что вы считаете правильным или неправильным, мы понимаем друг друга?

Вот ублюдок.

— «Пайперс» — команда, и это не впервые, когда вы отказываетесь сделать то, что было бы лучшим для всех.

Собирался ли он когда-нибудь прекратить это? Одно и то же каждый раз, когда я приходила в его кабинет, за исключением сегодняшнего. «Давай расскажем всем». И каждый раз я одно и то же отвечала ему. «Нет, я не буду вмешивать свою семью». Он еще не простил мне этого, и, судя по всему, никогда не простит.

— Я хочу, чтобы ты извинилась, — продолжил он, игнорируя смертоносный взгляд, которым я смотрела на него.

— Мне не за что извиняться, — сказала я спокойным ровным тоном.

Он наклонился вперед и нажал кнопку на телефоне.

— Я позволю себе не согласиться… Миссис Брокавски? Мы готовы.

Мы готовы? К чему?

На мой безмолвный вопрос я получила ответ через минуту, когда дверь кабинета распахнулась, и вошла сияющая миссис Брокавски, держа ее открытой ни для кого иного, как для Баварской сардельки, о которой мы говорили. Вошел Култи с холодным отстраненным выражением лица, он переводил взгляд с меня, сидящей на стуле, на стоящего мистера Кордеро.

— Входите, тренер. — Генеральный директор казался другим человеком, улыбался и выглядел радостным. Чертова крыса. — Присаживайтесь. Вы знаете мисс Касильяс.

Я даже не потрудилась заставить себя выдавить улыбку. Я просто смотрела на него. Я поняла, что он, скорее всего, не имеет никакого отношения к этому разговору, но была слишком расстроена, чтобы простить его за то, что он пришел в кабинет не в то время. Немец сел на стул рядом со мной, прямо и неподвижно. Он все еще был одет так же, как на игре.

— Спасибо, что зашли, — сказал ему Кордеро, улыбаясь. — Мне очень жаль, что так сложились обстоятельства.

Надо отдать ему должное, Култи взглянул на меня еще раз, прежде чем, проигнорировав фальшивые жесты и слова, исходящие от сидящего напротив нас человека, спросил:

— О чем речь? — Это был низкий, шипящий звук, и я почувствовала, как у меня напряглась челюсть.

— Мне стало известно, что между вами и мисс Касильяс произошел небольшой инцидент, связанный с фанатом, и я хотел бы извиниться за ее поведение. — Он посмотрел на меня, и его взгляд и умолял, и требовал, чтобы я сказала то, что он хотел.

Я поджала губы и попыталась бороться с дыханием, которое застряло в горле. Со мной обращались как с тупым маленьким ребенком, которого поймали на воровстве, и заставляли вернуть украденное. Было неловко и стыдно.

— Мисс Касильяс, вы хотите что-то сказать?

Нет.

— Не за что извиняться, — заявил громкий низкий голос рядом со мной, буквально шокируя меня до чертиков.

— Вам не стоит говорить…

Немец оборвал человека, который ненавидел, когда последнее слово оставалось не за ним, и я почувствовала, как от вспышки раздражения в глазах Кордеро мою грудь наполнила волна удовольствия.

— Ее замечание имело смысл. Не было сказано ничего такого, чего не следовало бы говорить. Я не нуждаюсь в извинениях ни от кого из вас.

— Но…

— Я вел себя неподобающе, и мы разобрались с этим, не так ли, мисс Касильяс? — спросила Кислая капуста, переключив внимание на меня.

Что, да, да, разобрались, не так ли? Я кивнула.

— Да, мы разобрались.

Кордеро перевел взгляд с меня на Култи. Я заметила, как покраснела его шея. Это, черт возьми, говорило об одном — мне нужно как можно скорее выбраться из комнаты, прежде чем я скажу то, о чем буду сожалеть.

— Тренер Култи, извините, но действия мисс Касильяс неприемлемы. Я не могу допустить…

Мужчина, сидящий рядом со мной, поднял руку, чтобы прервать генерального директора команды.

— Это приемлемо, и мы это урегулировали. Я буду расстроен, если ее накажут за то, что она честна и откровенна со мной — две черты, которые следует приветствовать, а не преследовать. Больше говорить не о чем. Для этого была вся встреча? — спросил Немец, уже вставая на ноги. Что, черт возьми, он только что сказал? Он спас меня. Не так ли?

— Да, это все. Я просто подумал, что вы нуждаетесь в извинениях за...

— Я не нуждаюсь. Если бы я хотел их получить, я бы получил. — Взгляд каре-зеленых глаз скользнул по мне. — А теперь я вынужден идти.

Кордеро был слишком занят, глядя на Култи, чтобы заметить, как я встала и схватила свою сумку. Я чувствовала себя трусихой, но, по крайней мере, я была трусихой, которая еще будет играть. Надеюсь.

— Мне тоже нужно приступить к работе. Думаю, у нас будет отличный сезон!

Отлично, я вытащила оттуда свою задницу. Я даже не потрудилась попрощаться с грубым миньоном мистера Кордеро, когда уходила. Я услышала звук шагов, пока шла к лифтам. Через мгновение после нажатия кнопки «вниз», Култи остановился рядом со мной, наблюдая, как числа на маленьком экране над дверями увеличиваются.

Что ж, менее чем за два часа он сделал день моего отца, пожал мне руку и спас меня от слов, о которых я либо пожалела бы, либо возненавидела себя за них. Я чертовски хорошо знала, когда нужно быть благодарной. Разглядывая его мускулистый силуэт, рыжевато-коричневую щетину, выросшую за день, и его гордое лицо, я почесала щеку и заставила себя полностью повернуться к нему лицом. Сейчас ничего нельзя было делать наполовину.

— Спасибо за это, — сказала я, — за то, что было там. — Будто он не знал, кем я была, и за что поблагодарила его. Идиотка.