Так оно и есть, — продолжал Джейми. — Именно этим они и занимаются днём и ночью. Стараются скрыть это. То, что нам известно. Они думают, что дурачат вас, но никого они не дурачат.

Они знают, что в нас есть нечто, чего у них нет. Потому-то они являются сюда и пытаются отобрать у нас это. Но никак не могут сообразить, что же это такое. И оттого сходят с ума. Что у нас есть такого, чего они не могут у нас отнять?

Толстяк поинтересовался, далеко ли можно ходить на той яхте.

— Ты слыхал, что она говорила? — спросил он. — На той яхте можно отправиться до самой Южной Америки.

Толстяк также заметил, что знает на Лонг-Айленде одного мужика, который покупает суда и не задаёт при этом вопросов.

Как ты думаешь, сколько может стоить такая яхта? — поинтересовался он.

— Да уж, хорошо бы иметь такую яхту, — продолжал он. — Поехать во Флориду. Во Флориде столько всего хорошего.

Всё, что угодно, — размечтался он. — Ты знаком с Белфордом? Он ходит там на остров Эндрюс и получает хорошие новости. Так можно заработать хорошие деньги. Если бы ты оказался на той яхте, то мог бы упрятать хорошие новости так, что никто их и не найдёт, а вернувшись назад, вновь раскопать их. Никто ничего и не пронюхал бы.

Толстяк заулыбался: «А если бы и пронюхали, то этому дружку Лайлы даже светила бы тюрьма.».

Джейми ничего не ответил Толстяку. Но задумался.

17

До гостиницы было далековато но Федру захотелось пойти пешком. После такого взрыва с Лайлой ему надо было прогуляться. В городе он всегда чувствовал склонность к ходьбе. В прошлом, когда бы он ни приезжал сюда, он всегда и всюду ходил пешком. А завтра уже пора уезжать.

Вокруг него теснились небоскрёбы, а улицы были запружены людьми и машинами. Он прикинул, что ему надо будет пройти около двадцати или тридцати кварталов. Но это были короткие кварталы с юга на север острова, а не длинные кварталы поперечных улиц. Он почувствовал, что ускоряет шаг.

Везде были теперь глаза Нью-Йорка. Быстрые, осторожные, бесстрастные. Не зевай, говорили они. Сосредоточься! Здесь всё происходит очень быстро… Не забывай про гудки клаксонов!

Город! Он никогда не привыкнет к нему. Ему всегда хотелось напичкать себя транквилизаторами, прежде чем появиться здесь. Когда-нибудь он появится здесь без этого маниакального и подавленного чувства, но этот день ещё не наступил. Постоянно возникает это буйное бешено возбуждённое состояние. Толпы, большие скорости, умственное отстранение.

Это всё дурацкие небоскрёбы. Трехмерное пространство. Оно не только перед тобой и позади, справа и слева от тебя, но оно также и над тобой и под тобой. Тысячи людей находятся в сотнях футов над тобой, разговаривают по телефону, глядят в экран компьютера, общаются друг с другом, как будто бы так это и надо. Если уж это считать нормальным, то всё что угодно будет нормально.

Загорелся желтый свет. Он поспешил через дорогу…Шоферам ничего не стоит наехать на тебя и задавить. Вот почему он не принимает транквилизаторов. Только прими успокоительное — и тут же можно погибнуть. Защита тут — адреналин.

У тротуара он вскинул сумку с почтой на плечо, чтобы было удобнее, и пошёл дальше. Здесь должно быть не меньше двадцати фунтов почты, подумал он, вся почта с самого Кливленда. Остаток дня можно провести в гостинице, разбирая почту. Он чувствовал себя сытым ещё с обеда с издателем, так что ужин можно пропустить и просто читать, пока не появится его знаменитый гость.

Интервью с журналами кажется прошли довольно хорошо, предсказуемые вопросы о том, чем он сейчас занимается (пишет новую книгу), о чем его следующая книга (об индейцах), и какие произошли перемены со времени написания первой книги. Он знал, как отвечать им, ибо сам когда-то был журналистом, но по какой-то причине не стал говорить им о яхте. Этим он не хотел делиться. Он слыхал, что знаменитости ведут двойную жизнь. Вот это теперь и происходит.

…Всякая дребедень в витринах… радиоприёмники. Ручные калькуляторы…

…Идущая навстречу женщина ещё не смерила его быстрым нью-йоркским взглядом, но не преминет… Вот он… Зырк!.. Затем смотрит в сторону… Проходит…Как щелчок затвора скрытой камеры.

Это манящий Нью-Йорк. Позже наступит угнетающий Нью-Йорк. Сейчас всё возбуждает, потому что чувствуется разнообразие. Затем возбуждение пройдёт и наступит подавленность. Так было всегда.

Культурный шок. Люди, живущие здесь всю жизнь, не испытывают культурного шока. Нельзя жить постоянно в возбуждении. И они обходятся, как бы выбирают себе небольшую часть его и стараются взобраться на её верхушку. Но при этом упускают нечто.

…Наверху кто-то упражняется на пианино… Сирена… Полицейская машина… Белые цветы, хризантемы, 70 долларов… Паренёк на роликовой доске на проезжей части, по виду кореец, устремляется к гастрономической лавке Лео Вито. Мимолётные, как и он сам, угнетенные, занятые чем-то, подавленные, и возможно, те, кто действительно понимают это место, только те, у кого есть Дзэншошин, «разум новичка».

…Ну вот он.

… Влюблённые взявшись за руки. И не очень-то молодые.

…Какой-то вымпел торчит из приоткрытого окна двумя этажами выше… Слишком высоко, ничего не разобрать. Так и не узнаешь, что там написано.

Все эти разнообразные структуры жизни людей так и проходят сквозь друг друга, совсем не вступая в контакт.

…Запахи… различные запахи кухни.

…Сигары.

…Над окном с вымпелом вывеска магазина мехов Маркса. Что-то сердитое… Модель. … Высокая мода, высокий класс. «Я так желанна, я так неприступна. Но если у тебя достаточно денег (дешёвый ублюдок), то можно купить». Цена… Всё ли продаётся, если подходит цена?… Действительно ли женщины ведут себя так?… Некоторые, пожалуй… Помогает сбывать меха. Драгоценности и косметику… Это просто рекламное клише. Вот те ребята продаются.

Новые взгляды скрытой камерой, некоторые из них циничны. Если он не пришёл сюда с определённой целью, то зачем он здесь?…На тебя давит отношение «виноват, если не докажешь обратного». Он же никому ничего не хочет доказывать. Он с этим покончил.

Вот так-то, ничего не хочется доказывать. Ни Райгелу, ни Лайле, ни её «друзьям»….Боже, какой ужас. Если уж у неё такие друзья, то не хотелось бы мне встретиться с её врагами.

Интересно, что же в нём такого, что она не замечает, когда он сердится. Ведь только что в кафе она пятнадцать минут доказывала, какие они хорошие, и совсем не предвидела того, что получится. Она совсем не поняла смысла происходившего. Как и любой другой она стремится к Качеству, но определяет она его только в биологических терминах. Интеллектуального качества она не замечает вовсе. Это вне её пределов. Она даже не видит социального качества.

Все то время на реке она была похожа на Мэй Уэст в обществе Шерлока Холмса. Полная противоположность. Шерлок унижается, снисходя до общения с Мэй, но Мэй также поступается чем-то, общаясь с Шерлоком. Шерлок, конечно же, умён, но Мэй интересует вовсе не это. Её больше притягивают биологические «друзья».

…Пусть остаётся с ними. К вечеру он её ссадит с яхты. Если последняя встреча в гостинице пройдет так же гладко, как и остальные, то завтра утром он снимется и отправится на юг.

…Еще глаза… Они не столько наблюдают за тобой, как приглядываются к тебе. Всегда настороже.

Ему пришлось сойти с тротуара и обойти проволочную ограду вокруг огромного котлована, где когда-то был дом. Передвижные бетономешалки на дне его выгружали бетон. Дом не другой стороне котлована был поврежден и исцарапан. Может быть следующая очередь за ним. Все время что-то происходит. Перемены за переменами, и так далее, далее. Ему не приходилось бывать тут, когда тут не было ни ломки, ни строительства.

Он вдруг снова оказался в квартале магазинов тканей и одежды. Рассказывать об этом городе — все равно, что описывать, какова Европа. Все зависит от того, в каком ты районе, в какое время дня, каково настроение.