Как это ни парадоксально, философия науки не оставляет места для какой-либо неопределённой Динамической деятельности, превосходство её состоит в уникальной организации обращения с Динамикой. Наука пришла на смену старым религиозным формам не потому, что по её утверждению она вернее в любом абсолютном смысле (каковым бы он ни был), а потому, что она более Динамична.
Если бы учёные просто заявили, что Коперник прав, а Птолемей — неправ, без дальнейшего желания исследовать предмет, то тогда наука просто превратилась бы в ещё одну незначительную религиозную секту. Научная правда всегда содержала в себе подавляющее отличие от теологической правды: она обусловлена. В науке всегда есть стирающее средство, механизм, посредством которого новое Динамическое видение может стереть старые статические структуры, не разрушая самой науки. Таким образом наука, в отличие от ортодоксальной теологии, постоянно способна на непрерывный эволюционный рост. Как Федр записал на одной из своих карточек: «Карандаш мощнее пера».
В том-то и дело: получить статическое и Динамическое Качество одновременно. Если у вас нет статических структур научного знания, на которых можно что-либо строить, то вы откатываетесь назад к пещерному человеку. А если нет свободы менять эти структуры, то вам закрыт любой дальнейший рост.
Можно проследить: там, где в течение веков произошли какие-либо перемены, обычно просматривается некая статично-Динамическая комбинация. Король или конституция сохраняют статичное, парламент или суд действуют как Динамическая очистка, то есть механизм, посредством которого новый Динамический подход может очистить старые статические структуры не разрушая при этом самого правительства.
Федр поразился тому, как эта идея вкратце выражена всего в двух предложениях «Правил порядка Роберта». Меньшинство не имеет права мешать большинству проводить правовую работу по организации. Большинство не имеет права мешать меньшинству в попытках стать большинством мирными средствами. Сила этих двух предложений в том, что они создают стабильную статическую ситуацию, при которой может процветать Динамическое Качество.
По крайней мере в абстрактном виде. Когда начинаешь вдаваться в детали, всё оказывается не так уж просто.
Представляется также, что любой статический механизм, открытый для динамического Качества, должен быть также открыт для разложения, то есть для возврата к более низким формам качества.
При этом возникает проблема получения максимальной свободы для возникновения Динамического Качества и предотвращения разложения, разрушающего эволюционные достижения прошлого. Американцы очень любят разглагольствовать о свободе, но полагают, что она оторвана от того, что европейцы часто видят в Америке: разложения, сопутствующего Динамизму.
Получается, что общество, нетерпимое ко всем формам разложения, закрывает путь к собственному Динамическому росту и становится статичным. Но и общество, терпимое ко всем формам разложения, также приходит к упадку. Любое из направлений может быть опасным. И очень трудно, почти невозможно определить механизмы, при которых общество растёт и не разлагается.
Как же различить эти два направления? Оба они не согласны со status quo. Радикальные идеалисты иногда очень даже смахивают на разложившихся хулиганов.
Когда впервые возник джаз, его как правило считали упадочнической музыкой. Упадком считали и «модернистское» искусство.
Если дать научное определение морали, как нечто, укрепляющее эволюцию, то получается, что действительно решена проблема того, что же такое мораль. Но если попытаться конкретно выразить, что есть эволюция, а что — нет, и куда движется эволюция, то снова попадаешь как кур во щи. Штука в том, что невозможно точно сказать, является ли конкретная перемена эволюционной именно тогда, когда она происходит. И только век спустя или около того задним умом доходишь, что она эволюционна.
Например, у жрецов Зуньи не было никакой возможности узнать, что тот человек, которого они подвесили за руки, в будущем окажется спасителем их племени. Тогда был лишь пьяный трепач, подглядывавший в окна и посылавший власти ко всем чертям, с ним ничего нельзя было поделать. И что они должны были предпринять? Что ещё они могли сделать? Не могли же они допустить, чтобы каждый проклятый негодяй у Зуньи делал, что хочет, только потому, что когда-нибудь в будущем он, возможно, спасёт племя. Они должны были соблюдать правила, чтобы сохранить племя.
Вот в этом и состоит центральная проблема статически-динамического конфликта эволюции: как отличить спасителей от негодяев? В особенности, когда они выглядят одинаково, одинаково разговаривают и нарушают правила схожим образом? Свободы, спасающие спасителей, так же спасают и негодяев и дают им возможность раздирать всё общество на части. Ограничения, мешающие негодяям, также мешают творческим Динамическим силам эволюции.
Сложился чуть ли не обычай: люди приезжают в Нью-Йорк, предрекают судный день того или иного рода а затем ждут, когда он исполнится. Это бывает и сейчас. Но судный день до сих пор так и не наступил. Нью-Йорк постоянно катится в ад, но каким-то образом никак не может попасть туда. Постоянно меняется. Всегда меняется, как кажется, к худшему, но вдруг среди всего этого появляется нечто Динамичное, о котором никто раньше и не слыхал, и худшее забывается, ибо это новое Динамическое (которое тоже меняется к худшему) занимает его место. Что выглядит как ад, всегда оборачивается чем-то иным.
Когда нечто новое и Динамичное стремится попасть в этот мир, оно частенько выглядит ужасно, но такое может родиться в Нью-Йорке. Такое может случиться. Думается, что такое может случиться где угодно, но это не так. Должен быть человек определённого склада, который глянул бы и воскликнул: «А ну-ка погоди! Это ведь хорошо!», без оглядки на то, не говорит ли кто-либо ещё в том же духе. Это уже редкость. Это одно из немногих мест в мире, где люди не спрашивают, одобрено ли это кем-либо ещё.
Вот так, подумал Федр, Метафизика Качества объясняет невероятные контрасты лучшего и худшего из того, что видишь здесь. И оба существуют здесь в потрясающей интенсивности, ибо Нью-Йорк никогда не зарекался сохранять свои статические структуры. Он всегда готов к переменам. Несмотря на то, готовы ли вы к ним или нет. Из этого возникает его ужас, в этом его сила. Сила его в распущенности. Это свобода быть настолько ужасным, которая даёт и свободу быть таким хорошим.
Таким образом жизнь бьёт здесь ключом всё время, и возникает та Динамическая искра, которая спасает всё. Среди всего того, что не так, она всё-таки вспыхивает.
Так же как и с детьми. Их и не видать, но они-то ведь здесь, растут как грибы в потайных местах. Однажды в будний день Федр пошёл в музей и там оказались их многие сотни. Они показывали пальцами на минералы и динозавров, хватали друг друга за руки, держались за руки и время от времени оглядывались на учителя, чтобы удостовериться, всё ли в порядке. И затем вдруг они все исчезли, как будто бы их там никогда и не было.
То, что вы видите в Нью-Йорке, зависит от ваших статических структур. Динамичным Нью-Йорк делает то, что он всегда нарушает какие бы то ни было структуры. Вот сегодня утром в ресторан заходит черный как головешка бандитского вида кореш в грязной вязаной шапочке на голове. На нём грязная синяя атласная куртка, грязные кроссовки от Рибок. Заказывает кофе, и ему вынуждены подать, ибо таков закон, и что же он делает дальше? Достаёт пистолет? Нет. Ну угадайте ещё раз. Он достаёт газету «Нью-Йорк Таймс». Начинает читать раздел книжного обозрения. Он из интеллектуалов. Вот таков Нью-Йорк.
Бах! Всегда увидишь нечто, к чему ты совсем не готов. И не всё так уж и плохо в этом контрасте богатства и бедности. Когда принимается масса статичных законов, чтобы отсечь худшее, то с ним пропадает и лучшее, искра исчезает, и остаётся лишь масса загородной безвкусицы. В этом некое психологическое горючее, которое заставляет многих предпринимать такое, что в противном случае им было бы делать лень. Если бы у всех здесь был одинаковый доход, одинаковая одежда, одинаковое происхождение, одни и те же возможности, то весь город вымер бы. Физическая скученность и невероятный социальный поток придают этому месту такую силу. Город заставляет каждого подняться хоть на ступеньку выше. Или же сбрасывает на десять ступеней вниз. А может на сто ступеней вверх. Он сортирует людей. И так было всегда: миллионы богатых и бедных перемешались, небоскрёбы и парки, бриллиантовые тиары в витринах и пьяная блевотина на улице. Вас это и шокирует, и вдохновляет. Дьявол занимается гнусностями на ваших глазах! И мимо нищих проходят в свои длиннющие лимузины с личными шоферами первые люди. Фюить!! Проезжай! Не сбавляй хода!
