– Если отравленные стрелы дикарей вызвали атомный взрыв, то антиядерный взрыв в Америке вызван стрелами пропаганды, мистер Игнэс.

– Антиядерный взрыв? – повторил мистер Игнэс. – А этот молодчик по-прежнему изобретателен! Очень здорово сказано!

– Не так здорово сказано, как здорово сделано, – отозвался я. – Я пришел к вам узнать, что вы по этому поводу думаете. Где выход из этой антиядерной катастрофы?

– Выход? – переспросил мистер Игнэс и прошелся по кабинету. – Выход диктуется законом выгоды, который я открыл и который управляет миром...

– А разве выгодно закрывать фирмы, выпекающие хлеб, глушить жизнь страны даже в областях, не имеющих к военным никакого отношения?

– Э, мой мальчик! Не мне вас учить, вы стреляный зверь. Несчастье человечества в том, что оно не понимает своей выгоды. Наш свободный мир настолько богат...

– Богат? – быстро переспросил я.

– ...настолько богат возможностями, силами, средствами, что вопрос лишь в том, куда их приложить, чтобы вернуть страну к преуспеянию.

– И что же думаете вы как промышленный магнат и как философ, открывший закон, управляющий человеческим обществом?

– Лучше спросим сперва, что думает об этом инженер Кандербль? Он пришел ко мне с кучей проектов. Будет полезно написать о них.

Я повернулся к старому инженеру.

Кандербль заговорил отрывисто, резко, как бы выплевывая слова:

– Мир не может быть рассечен. Это не яблоко. Каменные стены строили в Древнем Китае, а железные занавесы – политиканы. Человечество едино и если погибнет, то от смертельной дозы радиации в атмосфере. К счастью, атомные бомбы уже не будут больше взрываться.

– К счастью ли, мистер Кандербль? – перебил я. – Ведь для американского народа это стало несчастьем.

– Потому что вместо бомб, ракет и атомных заводов нужно строить другое.

– Что же?

Кандербль поднялся. Он был худ и тощ, как Дон-Кихот. И проекты его показались мне донкихотскими.

Инженер расстелил на столе карту мира. Океаны на ней пересекались прямыми линиями проектируемых им трасс.

– Плавающий туннель, прямое железнодорожное сообщение на примере Арктического моста, зарекомендовал себя. Мир нуждается в дешевой и надежной связи между всеми континентами. Можно в первую очередь проложить такие трубы-туннели под водой между Америкой и Африкой. Мир сжимается. Города становятся пригородами один другого. Темп жизни возрастает. Быстрота, скорость, взаимообмен товарами, идеями, людьми! Две тысячи миль в час по безвоздушному пространству внутри труб. Это лучше, надежнее, дешевле ракет! К черту ракеты!..

– Нет, нет, не торопитесь, Кандербль, – остановил его Игнэс, – ракеты нам с вами еще пригодятся.

Инженер Кандербль развивал свои фантастические проекты. Континенты сдвинутся вплотную, океаны перестанут существовать как разделяющее препятствие. На стройках будут заняты десятки, сотни миллионов человек, они будут работать на сближение разрозненных частей человечества. Огромные выгоды, прибыли, перспективы...

Я с удивлением смотрел на него. Он уже не казался мне Дон-Кихотом, он говорил как поэт – вдохновенно, возвышенно, искренне...

Можно ли это напечатать?

– Трубы погружены на сто метров под воду, где всегда царит покой! Их удерживает от всплытия система канатов и якорей. В таких плавающих туннелях без сопротивления воздуха, в вакууме, несутся электрические снаряды-поезда, пересекающие океаны за считанные минуты...

И никакой безработицы! Никаких панелей и очередей за пойлом...

– Вы фантазер, Кандербль, – сказал Игнэс. – Это великолепно! Подлинный инженер – это строитель своей фантазии. Но я практический деятель. Я поддерживал как мог сооружение Арктического моста. Я готов поддержать строительство всех предлагаемых вами трасс, чтобы крепко связать разваливающиеся части мира. Слава богу! Больше нет опасности атомных взрывов. А с антиядерными взрывами можно справиться...

– Красный сенатор Майкл Никсон арестован за требование социальных преобразований, он хотел воспользоваться антиядерным взрывом и сделать Америку коммунистической.

– Майкл – славный парень, и не только с рыжей, но и с умной головой. Я его знаю давно. Мы с ним никогда не сходились в убеждениях, но всегда находили общий язык. Я отнюдь не за то, чтобы у меня отобрали все мои заводы и деньги. Можете этому поверить, но я согласен с его критикой нашего строя. Да, страх – наш двигатель. Это вытекает из моей теории «закона выгоды». Майкл ошибается, что мой закон можно обойти социальными преобразованиями. Совесть не может быть двигателем выгоды. Поэтому бесполезно пытаться спрятаться от страха... Славный парень Рыжий Майк просто утопист. Его нечего брать в расчет. В расчет надо класть только выгоду. Приемлемы ли планы мистера Кандербля? Они станут приемлемы, когда будут выгодны. А что нужно для этого? Прежде чем сблизить разъединенные части мира физически, с помощью сети плавающих туннелей, надо сблизить сперва их интересы. И здесь нам пригодятся ракеты, джентльмены. Надо их все скупить у правительства! Надо продолжать их строить...

– Зачем? – удивился Кандербль.

Игнэс расхаживал по кабинету, жестикулируя.

– Можете написать в газетах, Рой, что у всех частей мира сейчас есть одна общая цель – это выход в космос. Он требует огромных усилий, и это обеспечит занятость всем тем, кто оказался сейчас за бортом деловой жизни. Надо строить корабли, организовывать дерзкие экспедиции на другие планеты, для этой цели приобрести все баллистические ракеты обанкротившихся генералов, переоборудовать их для космических целей. Для этого использовать все освободившиеся и замороженные сейчас средства! Оживить труп, восстановить дыхание, снова перейти на бег! Любая цель бизнеса хороша. В этом выгода.

Я глядел на «прогрессивного капиталиста» восторженно. У меня было ощущение, что я сытно пообедал в хорошем ресторане, я смотрел в будущее бодро.

Нет, все, что здесь говорилось, не могло остаться втуне. Я должен это опубликовать. Найден выход для деловой инициативы, найден выход из ужасающего тупика.

На последних каплях бензина я мчался к боссу. Он должен понять все, он должен опубликовать мое интервью. Мной руководил уже не только страх, меня вела сейчас совесть. Ведь я любил свою страну, свой несчастный народ, я хотел выхода не только себе, но и ему...

Мистер Джордж Никсон допустил меня до своей особы. Его офис интенсивно работал, хотя газеты и не выходили.

Он внимательно выслушал меня, иногда вскидывая казавшиеся всегда сонными, но сейчас жадные глаза.

– О'кэй, мой мальчик! Я знал, что из вас выйдет толк. Тут что-то есть... Тут что-то есть... – проговорил он, встав из-за стола и расхаживая по кабинету почти точно так, как делал это мистер Игнэс.

Сердце у меня застучало, лицу стало жарко.

– Вы напечатаете это? Я могу это интервью сделать заключительной главой дневника. Дневник расскажет, как мы попали в тупик, и в то же время покажет выход из него.

– Идите к дьяволу, приятель! Мы никогда не опубликуем ни вашей стряпни, ни этих бредней выжившего из ума идиота...

Из жара меня бросило в холод.

Босс остановился передо мной, чуть наклонив голову, как, вероятно, прежде делал на ринге, посмотрел исподлобья.

– А вот мысль скупить все баллистические ракеты у правительства... Тут кое-что есть... Как тут у вас сказано? «Одна отравленная стрела убивает одну жертву. Одна ядерная боеголовка – до миллиона». Так... миллион? Миллион? Мы-то с вами знаем, что не в долларах счастье, а в миллионе долларов. Вот так, мой мальчик.

Что он задумал, этот человек, так недавно называвшийся «сверхгосударственным» секретарем? Пытается ли он восстановить свое пошатнувшееся положение... и что у него на уме? Что он задумал?

Он дал мне чек. Мне противно было его брать, но я взял. Мной владел страх. Была ли совесть у босса?»