– Так почему же они поддерживают этот проект, а не наш проект второго Солнца? – гневно крикнула Лиз.

– Должно быть, заводы вашего семейства, Лиз, работали не зря, пополняя атомные арсеналы. Как видите, расстаться с этим оружием, которое и применить нельзя, им все равно трудно.

– Рои! – воскликнула Лиз. – Я еще осталась главным акционером моих заводов. Знайте! С этой минуты все эти заводы и все предприятия, зависящие от моих банков, будут производить проклятые ядерные боеголовки для нашего плана. Я пущу на этот космический ветер все свое состояние, но в небе зажжется еще одно Солнце!

Я знал, она способна на это. Один раз я уже убедился кое в чем, стоя у опустевшего багажника «кадиллака».

– «Мона Лизз», вы ангел!

Она отрицательно покачала головой:

– Я не знаю, кто я, Рой. Но я думаю, что Сербург одобрил бы меня.

Мы пошли к отелю «Лафайет», чтобы дать по телефонам необходимые распоряжения.

Мы собирались с «Моной Лизой» зажечь второе Солнце, думая о тех, кого любили...»

«Последнее, что я помнила, был запах миндаля от бокала, который я пригубила.

Приходя в себя, я снова почувствовала этот аромат, нежный, горьковатый...

О ком я подумала? О маленьком Рое? Нет!.. Снова о Бурове!

Я открыла глаза и в испуге зажмурилась. Однако яркое солнечное пятно, которое я увидела на полу, не исчезло, оно возникло на сомкнутых веках негативным изображением решетки на окне... Ее оранжевые прутья плыли перед закрытыми глазами, как неотвратимое видение действительности.

– Почему я жива?

Я заставила себя снова открыть глаза. Нет, мне не показалось. Светлое пятно на полу... и полосы от прутьев.

Все ясно! Марту схватили... И не одну Марту, но и ее сообщницу... Кем еще они могли считать меня? Разве я сама не шла на это?.. Разве не я сама позволила Марте разоблачить «демоническую героиню» банального детективного романа?.. Агент № 724, шпионское донесение об открытии Буровым «Б-субстанции». Потом письма деду, пославшему меня на подвиг во вражеский стан... И регулярные телепатические сеансы связи... Можно ли отречься от всего этого?..

Открылась дверь. Белый халат топорщился на широких плечах. На голове нет белой шапочки врача. Это посетитель. Можно догадаться, какой... Майор или полковник?

Его шагов не слышно, словно он, плотный, коренастый, не прикасается к полу или... снится мне.

Я закрыла глаза, потом открыла.

Он уже сидел у моей постели, придвинув к ней стул, и внимательно смотрел. Его взгляд не был жестким, в нем не было ни ненависти, ни презрения.

– Как мы себя чувствуем? – спросил он.

Я усмехнулась и хрипло сказала:

–Дайте закурить.

Он покачал головой.

– Ну что ж, – все тем же перехваченным спазмой голосом продолжала я, – будем «раскалываться», как это у вас говорят... Или рассказывать «легенду»?

Он остался серьезным. Он носил усы и небольшую бородку, в которой виднелись седые нити. Его темные глаза за очками живо поблескивали. Волнистые полуседые волосы... Он походил не на чекиста, а скорее на старого русского интеллигента...

– Легенду? – рассеянно переспросил он. За его очками сверкнули огоньки. – Что ж... но я предпочел бы не только слушать, но кое-что и записывать.

– Ну конечно! – с горечью воскликнула я. – Вам не терпится записывать показания! Допрос... Микрофон спрятан под кроватью, рядом с судном?

– Когда я говорю о том, чтобы записывать, то имею в виду жизнь, правду жизни, вашей жизни, Эллен. Мне не нужно вас допрашивать. Я знаю...

– Что вы можете знать! – перебила я. – Что вы можете понять в моей душе!.. Вам нужно полное признание? Вы получите его. Но спешите! Сил у меня осталось немного.

– Может быть, признание нужно вам самой, Эллен.

– Так почему же вы не схватили меня раньше? Почему позволили мне действовать, как вы, вероятно, считаете, во вред вам?

– Видите ли, товарищ Сехевс...

Он так и назвал меня. Я вздрогнула. Кто он? Почему он назвал меня советским словом «товарищ» и американским моим именем?

– Видите ли, товарищ Сехевс. Есть мера вреда, который мог быть вами нанесен. Вам удалось только сообщить на несколько часов раньше «секрет» производства «Б-субстанции», который потом объявлен был Советским правительством всему человечеству. Можно было узнать вас как агента № 724...

– Конечно, Марта уже все рассказала вам!

– Можно было узнать под кличкой Марта, но важнее было узнать вас со всеми вашими думами и чаяниями, узнать вас как Елену Шаховскую и, что особенно важно, как Эллен Сехевс.

– Вы хотите сказать, что поняли меня до конца?

Он отрицательно покачал головой:

– Многое осталось неясным. Вы пожелали сохранить ребенка, что не рискнула бы сделать рядовая резидентка... Вы не хотели продолжать работы с Буровым, хотя именно ради этого вас перебросили из-за океана. Вы даже отвергли его любовь, хотя могли обрести власть над ним... И в то же время вы передавали через свою дублершу донесения...

– А вы знаете, что я передавала? – шепотом спросила я.

– Да. Это было странно. Вы вводили в заблуждение своих хозяев.

Я облегченно вздохнула.

Он положил свою руку на мою. У него были длинные пальцы музыканта, нервные и нежные.

Мне было приятно его прикосновение.

– Товарищ Сехевс, я хотел бы, чтобы вы оценили доверие тех, кто поверил в вас...

– Товарищ Сехевс... – прошептала я. – Как обязывает ваше обращение...

– Да, оно обязывает вас окончательно отречься от тех, кому служили...

– Вы, придумавшие меня!.. – с гневом воскликнула я. – Вы... вы... Вы ничего не знаете!.. Я никогда им не служила!.. Слышите? Никогда! И я хочу, чтобы Буров... чтобы Буров знал это!..

– Он слишком плох... Ему стало хуже, когда он узнал о вашей болезни, Эллен. Бюллетени о его здоровье печатают все газеты мира. Лучшие медицинские светила консультируют с помощью телевизионной связи лечащих его врачей. На самолетах в Москву шлют новейшие препараты, созданные в различных странах, чтобы продлить его дни... Так же, как и ваши, Эллен.

– Но они кончатся, все равно кончатся, эти последние его и мои дни!.. Ведь проблема рака не решена!.. Пусть приговорена к смерти я... Но он!.. Как можно допустить его гибель?!

– Когда вам будет немного лучше, вы сможете увидеться с Буровым.

– Где?

Он тепло улыбнулся:

– В обычном месте. Под пальмами в зимнем саду, который устроили в коридоре клиники.

– Как? – почти ужаснулась я. – Разве я не в тюрьме? А это? – указала я на солнечные блики на полу.

– Это жалюзи, – улыбнулся он. – Ведь прутья решетки не делают горизонтальными. И он легонько пожал мою руку. Я села на кровати, чтобы посмотреть на него, должно быть, сразу засиявшими глазами. Но мне стало плохо.

Он помог мне лечь, подоткнул одеяло. Я закрыла глаза. Мне было приятно ощущать его заботу. И я смотрела на него, не поднимая ресниц. Я даже не могу объяснить, как я могла его видеть. Он опять неслышно прошел как бы над полом. Улыбнулся мне с порога и исчез.

Миндалем пахли орхидеи, поставленные в моей палате. Кем? Я не смела спросить медицинскую сестру, дежурившую у моей кровати, кто приходил ко мне. Но все-таки решилась.

Она пыталась вспомнить. Оказывается, ко мне приходили все те медицинские светила, которые прилетали в Москву, чтобы помочь Бурову. Она старательно описала мне английского профессора Уайта. Он был высок и широкоплеч и не носил белой шапочки, но он был без бороды. В очках был француз Шелье, знаменитый онколог, но он не знает ни слова по-русски, с ним была переводчица!.. Американец. Да, их было двое. Они приходили вместе. Профессор Стайн и доктор Шерли. Они привезли с собой сложную аппаратуру, которую сейчас готовят к действию.

И вдруг мне в голову пришло, что это я вызвала их всех, чтобы помочь Бурову, я, исступленно напрягавшаяся для первого в моей жизни телепатического сеанса! Я могла бы спросить сестру о том, объявило ли Советское правительство о болезни Бурова, но я не спросила. Мне хотелось думать, что я на этот раз для чьего-то блага еще раз опередила официальное сообщение...