А я улетел в США.

У нас не было того организационного потенциала, которым пользовались коммунистические страны в Европе, и прежде всего в Советском Союзе. Они в отличие от нас могли единым плановым актом перестроить всю свою сельскохозяйственную технику, снабдить миллионы тракторов специальными гидромониторами, струи которых, кроша лед, позволят вспахивать ледяное поле, подставляя его солнечным лучам.

Если мы не могли следовать этому примеру, то выйти на поля с кирками и лопатами были в состоянии.

Я явился к председателю сенатской «ледяной комиссии», к сенатору Майклу Никсону, чтобы предложить через него всем американцам, до последнего человека выйти на поля. Нужно одним всенародным взмахом покончить с ледяной коркой нового ледникового периода. Ведь ледники в былые времена появлялись не сразу, они нарастали год от года, не успевая за лето стаять. Если снять этой весной ледяную корку с полей, земля будет рожать даже под тусклым Солнцем. Советский Союз, проводивший у себя активные меры борьбы со льдом, предоставил в распоряжение Организации Объединенных Наций семена скороспелых культур, выведенных для заполярных областей. Гибель мира, убеждал я, может быть оттянута хотя бы еще на год, пока зажжется Юпитер, затормозит свой бег по орбите Земля или... вспыхнет по-старому Солнце.

Мой «план миллиарда трещин» был принят американским народом, выразившим мне тем высочайшее доверие.

Я летел к отцовской ферме на геликоптере, получая по радио сводки о том, сколько людей вышло на поля в каждом штате, каждом округе.

С воздуха я видел необычайную картину. Снежные пространства, сколько видел глаз, покрыты черными точками людей и пятнами машин. Все машины, сколько их было в Америке: грузовые и легковые автомобили, тракторы, танки, бронетранспортеры и даже катки для укатывания асфальтированных дорог, – десятки миллионов машин вышли теперь на поля.

Я не узнавал родной фермы с воздуха. Я никогда не представлял, что она так жалко выглядит сверху.

Вертолет опустился около механического тока. Я заглянул в незапертый знакомый гараж и не увидел там ни моего старого кара, ни трактора, на котором ездил маленький Том, зато нашел здоровенную кирку, которая была, пожалуй, мне по плечу.

Взяв эту кирку, я отправился на родное кукурузное поле, где накрыл нас когда-то с Эллен бесенок Том.

Его-то я и увидел первого...

И Джен здесь, и ее туповатый муж... и гнусавый Картер, шериф и проповедник... Боже мой! Одно и то же чувство привело их всех сюда!

Разговаривать было некогда. Джен успела крикнуть мне, что Лиз выкупила отцовскую ферму, поэтому они и примчались сюда помогать очищать отцовские поля.

Ай да Лиз!

В довершение всего она и сама оказалась здесь.

Мне некогда было выражать свои чувства. Тут надо одно – не отставать. Все двести миллионов взрослых американцев вышли на поле, двести пятьдесят миллионов русских с их тракторами-гидромониторами, сотни миллионов европейцев – словом, миллиарды людей...

Но что это была за работа! Бог мой!

Трактор, на котором восседал Том, ревел, как танк. К его тракам были приделаны специальные била, которые крушили лед.

Я тоже крушил лед, словно он и был моим главным злейшим врагом после Джорджа Никсона. Тяжелая кирка взлетала, сверкая на солнце, как молния. Из миллиарда трещин кое-что досталось и на мою долю.

Миллиарды молний ударяли в лед.

Джен и Лиз едва поспевали очищать землю от разбитого мной льда.

Когда показалась черная, еще мерзлая земля, Джен встала на колени и поцеловала ее. Ай да Джен!

У меня затуманились глаза, должно быть, пот катился по бровям...

Это была веселая, бесовская работа! Люди озорно перекликались, подзадоривали друг друга! Они бегали с места на место, гнали перед собой зеленоватую волну битого льда, смешанного со снегом.

Подъезжали грузовики. Лопаты словно сами собой забрасывали вверх потоки снега.

Люди разделись, побросали одежду на отбитую землю, на которой виднелись лужицы. Я, дурак нисколько не меньший, чем сестрица Джен, встал на колени и напился из этой лужи. Потом принялся рубить киркой с двойным остервенением, наслаждаясь, опьяняясь побеждающим трудом.

Какая это сила – миллиард человек! Какая это сила – людская общая воля! Вот где моя настоящая роль, где я чувствовал себя ровней со всеми, не опустившись, а поднявшись до них.

И Лиз, эта удивительная «Мона Лиза», не отставала от меня. Ее предок, знаменитый пират Морган, мог от изумления вертеться в своем гробу губернатора Ямайки, в котором он закончил свою преступную жизнь. Могли лопнуть от изумления и все ее родственники и знакомые по великосветским раутам. Она была неистовым бесенком. Я крикнул ей, что, если бы это уже не случилось, я непременно женился бы на ней. Она рассмеялась и обдала меня лопатой снега. Снег забился за шиворот. Я был рад этому, мне казалось, что куртка сейчас загорится на мне.

Откуда только пришли все эти люди? С заводов Нью-арка, с шоссе, на котором брели процессии живых скелетов? Стоя плечо к плечу, они общим усилием меняли лик Земли, неистовые, устремленные, решив во что бы то ни стало добиться своего.

Нет силы, равной силе человечьей, нет ничего в мире, что может устоять перед потоком общей воли.

Десятки дней почти без сна, десятки дней под рев и грохот помогающих людям машин мы отвоевывали у льдов отцовские поля, потом поля Картера и дальше, дальше теснили проклятые ледники... Мы засеяли их семенами русских скороспелых культур.

На этих освобожденных фантастическим трудом полях взойдут ростки. Человечество будет жить?

Я держал в руке мозолистую, жесткую, но совсем маленькую руку «Моны Лизы». Когда-то она говорила, что меня стоило разрубить пополам. Я сказал, что ее желание исполнилось. Одна из миллиарда трещин расколола меня. И ненужную половину я уже сбросил с себя».

«Я снова разыскала свою голубенькую тетрадку... Почему я ничего не могу делать систематически? Перечитывала написанное и плакала... А сейчас... опять не могу не писать.

В мою жизнь вошел мальчик Роенька. Это такой удивительный ребенок, смышленый, ласковый... мне уже кажется, что он любит меня больше всех на свете.

Роенька, Роенька! Я иногда плачу, глядя на него, так мне его жалко. Я его усыновлю, когда свершится то страшное и неизбежное, о чем все знают и не говорят.

А он, ничего не понимая, что-то лопочет на своем детском языке, только ему да мне понятном, Я слушаю его и вспоминаю всякие необычные случаи: какой-то человек упал в прошлом веке с лошади и вдруг заговорил по-древнегречески... А уже в наше время одному шестилетнему ребенку, когда он был тяжело болен, бабушка читала «Войну и мир». Ему все равно было, что слушать, лишь бы мерно звучал голос, тогда он успокаивался. В начале романа у Толстого все написано по-французски. Бабушка и читала по-французски. Она свободно владела этим языком, И вдруг больной ребенок что-то переспросил ее. Она ответила и поймала себя на том, что они с малышом говорят по-французски. А он, конечно, и представления не имел об этом языке. И пока он был тяжело болен, он говорил только по-французски, а выздоровев, не мог вспомнить ни слова. Потом он стал крупным профессором экономической географии, читал лекции в Ленинграде и ездил на Кубу читать их в Гаване... но так и не выучил французскнй... А еще один случай был в Индии. Там родился мальчик и, едва заговорив, заявил, что он брамин и что знает всякие премудрости. Это дало повод буддийским монахам говорить о «переселении душ», но на самом деле, с современной точки зрения, все объясняется иначе. Общеизвестно, что у живых существ все наследственные признаки сосредоточены в нуклеиновых кислотах, молекулы которых образуют двойные спирали с мостиками. Это дезоксирибонуклеиновая кислота!.. Уф, не выговоришь! Комбинация мостиков, соединяющих двойные спирали и состоящих из двух пуриновых (адеин и гуанин), пиримидиновых (тинин и цитозин) оснований, прикрепленных к молекулам сахара, заключает в себе все свойства, которые передаются по наследству. А ведь по наследству передаются не только свойства организма – слон это или краб, – но и некоторые навыки: волчонок, играя, воспроизводит охоту, котенок хищно бросается на мышь, ребенок боится темноты... Передаются инстинкты, являющиеся, по существу, результатом опыта предыдущих поколений, то есть знанием предков. Так не вспомнил ли древнегреческий язык человек, упавший с лошади, не заговорил ли больной ребенок по-французски, наконец, не разгадывал ли тайны браминов ребенок в Гималаях, потому что у них по какой-то причине происходило включение переданных им по наследству знаний, хранившихся в мозгу? Говорят, наш мозг используется лишь в небольшой доле. Ученым до сих пор неизвестно, «чем заняты» большие области мозга... А что, если в результате развития организма по коду нуклеиновых кислот в них уже запечатлены знания, приобретенные родителями? Что, если мы просто не умеем пробуждать эти дремлющие в нас знания, учим все в школах с самого начала?