Здоровячка быстро осенила себя знаком и попятилась.
— Это ты умная, смелая, красивая, добрая? — раздался потусторонний голос из зачарованной раковины, висевшей на шее у Джинджер.
— Сгинь! Я умная, смелая, красивая, но совсем не добрая!
— Жаль, — протянул призрак, а затем развернулся и начал таять, но не успел, так как перед ним появился Ёвен и сразу схватил за горло.
— Что здесь произошло? — грубо спросил он, оглядев поляну.
— Я жду умную, смелую, красивую, добрую, как обещал тот пришлый, — проскулил призрак.
Ёвен смерил его злым взглядом, а потом посмотрел на Джинджер.
— Они чары с той проклятой стрелы сняли, — проговорила волчица.
— Зарыли в землю, а потом какие-то верёвки от непонятных сундуков привязали. А потом оно как засверкает — как будто молния в дерево ударила!
Дух воздуха задумчиво поглядел под ноги, а потом заговорил сам с собой:
— На стреле старые чары были. От воздушной магии защищать их тогда ещё не умели. Так что может быть. Но колдовское эхо…
— А что с эхом? — осторожно спросила Джинджер.
— Его вся округа слышала, от Коруны до Керенборга, — с усмешкой ответил Ёвен. — Мелкие духи до сих пор в страхе трясутся.
Дух воздуха перевёл взгляд на призрака монашика, которого по-прежнему держал за горло.
— А этот что?
— Да ему какую-то валькирию обещали, если утихомирится.
Ёвен прищурился, а потом недобро улыбнулся.
— Хорошо. Как будет время, я покажу тебе, где эта валькирия, — проговорил он и разжал пальцы, отпуская горло призрака. — А сейчас прочь с глаз, лягушонок!
* * *
«Здравствуй, мама!» — старательно вывела Катарина тоненьким золотым пером на узеньком листочке папирусной бумаги. От усердия она даже высунула кончик языка. Она давно собиралась написать письмо, но никак не находила времени: то суматошные сборы в поход, то тряска в дороге, то несуразица в проклятом месте.
С чего начать?
Девушка окинула взглядом палатку, в которой они сейчас отдыхали. Покинув обитель безумного призрака, целый день без остановки ехали к следующему месту, отмеченному на карте. Сперва все были угрюмые и неразговорчивые, но привыкшую к одиночеству и безмолвию Катарину это не огорчало, а только радовало. Теперь же страх и неловкость отпустили всех в отряде из своих тисков, и на их лицах даже замелькали улыбки. Сейчас же отряд остановился на ночёвку на половине пути, чтобы приготовить припасы, дать скоту отдохнуть и спокойно поесть, обдумать предстоящие события и выспаться самим. К месту прибудем только завтра к полудню.
Место для привала выбрали обычное: это была небольшая поляна у речушки с названием Малинка, где часто останавливались путники, и обложенное камнями кострище встречало людей уже не один десяток лет.
А что до палатки, то под потолком висела масляная лампа со стеклянной колбой, вокруг которой кружились сошедшие с ума мотыльки. На полу стояли чашки с чечевицей и кувшин с сильно разбавленным винным уксусом, прекрасно утоляющим жажду.
Юрий сидел рядом с задумчивым выражением лица. Он держал на коленях поддоспешник храмовницы, вынув из небольшого кармашка под воротником длинный, чёрный и блестящий, как яблочная кожура, шнур, конец которого засунул в небольшую коробочку, и теперь водил глазами по пустоте и беззвучно шевелил губами. Иногда он поднимал руку и вычерчивал пальцами в воздухе завитки и символы.
«С него и начну», — подумала Катарина, поправила камизу, поудобнее положила на колени ровненькую писчую доску и вернулась к письму. Сумрак палатки ей нисколько не мешал, а львица внутри спала, и потому очки от дальнозоркости не требовались. А Юрий зря переживал из-за того, что Урсула перепутала подарки, так как такое перо вместе с золочёной чернильницей и складным перочинным ножиком ювелирной работы стоили для Катарины дороже остальных подарков вместе взятых.
«У меня всё хорошо, — легли на тонкую бумажку каллиграфические завитки, — в
странствии мне пришлось нелегко, но мы с честью выпутались изо всех передряг. И теперь у меня есть тот, по ком громче бьётся сердце. Этот тот самый халумари, с которым мы начали путь. И у него не только глазки, как льдинки, но и храброе сердце, хотя он иногда и бывает безрассуден, совсем не в пример рождённым под светом Небесной Пары мужчинам. А ещё у нас была близость».
Катарина легонько улыбнулась, глянула на Юрия и жирно подчеркнула слово «близость». Пусть больше не называют её никчёмной безмужичкой, которую все сторонятся. Пусть мать письмом похвастает перед соседками.
Девушка мечтательно вздохнула и продолжила:
«Сейчас же мы сопровождаем Её Сиятельство юную графиню Клэр хаф да Кашон. И мне даже поручили обучить её кулачному бою, фехтованию и стрельбе из пистолей. И мне нравится её буцкать».
Храмовница хихикнула, вспомнив, как на первом утреннем уроке поставила этой графиньке небольшой синяк под глаз. А нечего на чужих мужчин глядеть.
«А ещё мне выделили в пользование халумарский доспех. Он зачарованный и весь золочёный, стоит, как моё жалование за десять лет. И вообще, он весь яси и прелесть».
Катарина выпрямилась и тряхнула кистью руки. Привычные к рукояти клинка пальцы быстро устали, сдавшись перед тоненьким пером. Девушка облизала губы и начала описывать все приключения, начав с самого первого дня, с того, как вышли из Керенборга и в первый же вечер их попытались ограбить глупые и отвратительные в своей никчёмности разбойницы.
Строчки ложились ровненько, описывая жадноватую, но добродушную магессу, которая во время очередного боя забралась под телегу, и простоватую веселячку Урсулу. Письмо прервал донёсшийся снаружи крик этой самой Урсулы.
— Гло-о-о! — протянула она в тон дойной корове Бланке, которая мычит, чтоб её подоили.
— Чё-ё-ё-ё?! — отозвалась ей Глория. В самом деле, как корова с возрастной тёлкой.
— Жра-а-ать!
— Не хачу-у-у-у!
— Му-у-у-у! — замычал вместе с ними Дизель, и Катарина тихо хихикнула.
А ещё из стоявшего рядом фургона раздались недовольные проклятия господина Андрэя.
— Что у тебя там?! — оторвавшись от своей волшебной коробочки, громко спросил Юрий у своего друга.
Катарина из долгого ответа поняла только то, что Андрэй меняет в каком-то нотблюке какой-то прось, и что новый камушек, наверное, волшебный, как на зачаруньках госпожи Лукреции, из-за каких-то нанамертав горит, и чем тоньше тех… тех перец, тем сильнее. Девушка нахмурилась, представляя сияние вокруг тоненького, даже прозрачного, как кусочек слюды, колдовского самоцвета, но при чём тут перец, она не поняла. Зато Юрий что-то пошутил на халумарском языке, на что Андрэй зло огрызнулся.
— Юрий, — позвала Катарина своего мужчину. Да, она считала его своим и намеревалась никому не отдавать, особенно этой сиятельной дуре. И пусть сиськи у самой Катарины небольшие, дело ведь не только в них, есть и иные способы удержать мужчину. Хотя сиськи её всё же огорчали. Мужикам ведь побольше подавай. — Юрий, — повторила она, — я так и не поняла, почему призрак исчез. Два века его не могли изгнать, а тут — раз! — и всё. Это из-за чисельной магии?
— Да какая там магия? — ухмыльнулся Юрий. — Этот призрак — обычный наивный, обиженный и потому озлобленный на весь мир мальчишка. Я просто дал ему необычную безделушку, такую, какую в ваших землях отродясь не видели, и пообещал, что если он будет тихими и незаметным, то к нему придёт свататься умная красивая смелая и благородная дева, и вообще, божество. Ну, прям как ты. Вот он и спрятался. Я думаю, на пару лет хватит, а потом опять появится.
— Как я? — улыбнулась Катарина и поправила одну из своих косичек, а потом приоткрыла ворот камизы. — Ну, не такая уж я и благородная. И вовсе не божество.
— Блин, нельзя, что ли, комплимент сделать?
— Так вот он какой, комплимент! — ещё шире улыбнулась Катарина, а потом выругалась, когда на писчую доску с кончика пера упала капля чернил. — Юрий, — продолжила она, осторожно промокнув чернила пучком сухого мха, — а вот сверкало в земле. Это что?
