— Вперёд! — закричала Ребекка, и строй солдаток сорвался с места, с тем чтоб развить успех в этой сумасшедшей схватке. Потеряйцев насаживали на острия пик, рубили алебардами, кололи штыками. Ещё мгновение, и в запруде снова забурлила вода, растворяя неприятеля. Линию мы завершали почти бегом. У самого берега я споткнулся и упал в воду. В голове мелькнул ужас, так как я представил, что сейчас начну растворяться в реке, словно в кислоте, подобно нежити, и потому слишком неожиданно было, что я упёрся ладонями в мягкий речной песок, а нагретая за день и ставшая тёплой, как парное молоко вода лишь мягко ласкала мои руки.

Я истерически засмеялся.

А потом меня подхватили и поставили на ноги. Я успел увидеть испуганные глаза Катарины, которая тоже думала, что мне конец.

Её глаза, блестящие в свете лампочки, совсем как у домашней кошки, мелькнули лишь на мгновение, а потом передо мной оказалась хозяйка реки.

— Ты мне должен! — громко произнесла она, ткнув меня пальцем в грудь. — Должен сделать красивый санпилар!

— Может, не сейчас? — устало спросил я, глядя, как солдатки и рыцарша встают перед хозяйкой реки на колени и склоняют головы: простолюдинки — на оба, а знатные — только на правое, как перед сюзереном.

— Ты глупый? — насупилась дева. — Ты сделаешь санпилар, я сделаю из него ключ.

— Ключ?

— Глупы-ышка, — протянула дева. — Ну, клю-ю-ю-юч! Ключ к силе. Вы, смертные, называете это волшебными вещами и зачаруньками, а мы, дети стихий, — ключами. Чего здесь непонятного?

— Зачем?

— Тогда смогу сделать так, чтоб эта мелюзга не мешала вам снимать проклятье с моих владений. Непонятно?

Я поглядел на беснующихся потеяйцев, которые не могли пройти через светораздел, но всё равно кидали камни и палки. И вот обычные вещи легко пресекали освящённую молитвой грань. А если додумаются сделать луки и катапульты, тогда придётся тяжко. А ведь в ход могут пойти бутылки с зажигательной смесью, горящие стрелы и прочая гадость. Если ума хватит этим коротышкам.

— Да, госпожа, — с поклоном ответил я, соображая, как сделать этот долбаный санпилар, и развернулся на месте.

— Думай, Юра, думай, — прошептал я, отходя от речной девы. В голову ничего не шло, да и как могло прийти, когда за неровной линией светораздела бегали и сыпали проклятиями недогнившие карлики, решившие, что им ещё рано на тот свет.

Я поглядел на мечущиеся в полумраке тени. Иногда они подбегали поближе и кидали камни, ударявшие с глухим стуком по телегам или барабанящие по натянутым тентам фургонов. Вот угораздило же Андрея показать Ребекке одноклеточных! И эта дура хороша! Надо же, лечебные пиявки в роли шпионов! Ни за что бы не догадался.

Подойдя к станку и бросив взгляд на бревно, я вздохнул. Греческая морская тематика ей вряд ли подойдёт. Разрисовать химической формулой воды и нанести узор из молекул? Тоже не вариант. Богиня просто не поймёт замысла.

— Блин! — пробурчал я и окинул взором берег.

Под громкие крики Гербы и редкие, но язвительные замечания Ребекки солдатки переставляли телеги, образуя небольшой мобильный форт. Кажется, в земном Средневековье его называли вагенбург. Здесь же это именовалось форталеза делькаро (дословно — «тележная крепость»). В промежутках между возами вставляли срубленные на берегу колья, отчего деревья, до которых смогли безопасно добраться, быстро осиротели, но такой защиты было всё равно мало, потому что деревьев в пределах досягаемости тоже оказалось не так уж и много. Зато возникал другой вопрос: почему раньше такую штукенцию не организовывали? Неужели расслабились, думая, что в нескольких суточных переходах от большого города, да ещё и в глубине страны, не будет ничего опаснее кучки разбойниц, которых можно отпугнуть одним лишь грозным видом, графскими знамёнами да мушкетной пальбой часовиц?

Вот прибавил Андрюха геморроя! Ну, нахрена он всё-таки стал показывать Ребекке всяких инфузорий?! Скорчив недовольную физиономию, я остановился у станка, а потом плюнул на траву. Ладно, раз заварилась вся эта каша из-за живности в капле воды, значит, и украшу столб всей этой примитивной ерундой. А как это нанести равномерно на поверхности, озадачу искусственный интеллект — даром он, что ли, у меня сладкое прямо из потрохов отбирает? Если подумать, то пусть среди рисунков будут инфузории-туфельки, кляксы амёб, ажурные радиолярии, ниточки с примитивными водорослями, мелкие бактерии, одна речная гидра, опутывающая столб щупальцами, одна растопырившая лапы тихоходка.

Ещё минуту я потратил на то, чтоб дать системе техническое задание. По нахлынувшей лёгкой слабости стало понятно, что процессор опять вышел из режима энергосбережения, принявшись опустошать мои закрома.

— Герда! — позвал я сержантку, когда информационная часть была завершена и возникла необходимость как-то двигать тяжёлое бревно. Ведь целиком оно не влезет в крепёжные приспособления, а сам не надорву пуп ворочать такую тяжесть. — Герда!

Женщина отозвалась только с третьего раза, всё это время она орала на подчинённых, а пару раз и вовсе вре́зала кулаком в железной перчатке по шлемам. Убить так не получится, но звенеть в голове должно сильно. Помню, на срочке нас ротный стучал по шлемам черенком от лопаты, когда мы тупили во время стрельб или метания гранат, а также получали по шлемофонам, если забывали подключить гарнитуру к системе связи.

Палатки тоже сворачивались и убирались за укрытия, чтобы дурная нежить не додумалась их поджечь. К тому же такой свёрток можно использовать и в качестве возвышения для стрельбы из мушкета. Только непонятно, как теперь спать. Под открытым небом?

— Герда! — наконец дозвался я сержантку. — Дай двух помощниц!

Та как-то неуверенно поглядела на меня, а потом на что-то за моей спиной, что навело на нехорошие мысли.

Медленно повернувшись, я опять увидел перед собой речную деву, которая молча глядела то на меня, то на станок с лапой. Она что, так и будет над душой стоять?!

Вздохнув, я повернулся к Герде.

— Что, никто не поможет?!

Сержантка не ответила. Она медленно водила челюстью, словно что-то жевала, при этом губы её были плотно сжаты, а в глазах читались усталость и злость.

— Да помогите же кто-нибудь! — громко произнёс я, показав на бревно, но все только поглядывали в мою сторону, делая вид, что не услышали.

— Ладно, сам надорвусь — не мужик, что ли? — пробурчал я. — Не такое оно и здоровое. — С этими словами я смерил взглядом ошкуренное бревно.

«Диаметр — двадцать пять сантиметров, или десять дюймов, по местному исчислению. Длина — тринадцать футов, что равно двумстам девяноста шести сантиметрам. Вес — предположительно двести килограммов», — выдала без спроса система, отчего я вздрогнул и забурчал:

— Я уже и забыл про тебя, дура цифровая! То болтаешь без умолку, то молчишь без признаков жизни!

Но делать нечего, я подцепил за один конец эту деревянную хреновину, добытую наверняка из самой тяжёлой породы древесины, и с натугой приподнял. С губ сам собой сорвался русский мат, адресованный всем вокруг и бревну в частности.

Приподнять-то приподнял, а как закрепить этот пиломатериал, чтоб можно было наносить узор и не сломать станок? Опять незадача.

Снова выругался, упомянув три поколения местной нечисти. При этом обозначил трёхбуквенным словечком ось вращения и верчения, и этим же словом наметил направление движения всех и вся в округе. По спине побежала струйка пота, а лицо наверняка стало пунцовым. От усердия я надул щёки и закрыл глаза, пытаясь удержать конец на весу, но бревно не поддалось уговорам. Уже хотел бросить, но проклятая деревяшка вдруг дёрнулась. Я открыл глаза и увидел напротив Катарину. Девушка воткнула в песок фальшион и взялась за противоположный край, оторвав его от земли. Я улыбнулся, но спросить, куда она хочет деть бревно, не успел. Рядом встала Урсула с лопатой, а Катарина опустила свой конец будущего санпилара на песок чуть в сторонке.

— Эта… ю… ю… юн спадин, — немного заикаясь и косясь на речную деву, произнесла мечница. — Мы тут подумали. Надо эту лапу по пояс в песок упрятать, а бревно сверху. Так оно эта… ну, достанет и ворочать легче.