Ни слова не было сказано о том, что у нас с ним было в вертолете и потом. Своим дружественным явлением он как бы давал понять всем остальным, что я здесь всерьез и надолго, и именно это мне и нужно было в первые дни.

— С чего это вы такой ласковый? — удивилась я. — Я же тут никто…

— Кто был ничем — тот станет всем! — серьезно ответил он. — Согласно гимну угнетенного пролетариата, который никто нигде не отменял! Так что если кто чего на вас — в смысле бочку накатит, приму меры!

— Это вас Туманский проинструктировал?

— Обижаете меня, барышня… — пожал он плечами. — Если бы я на каждый чих работодателя реагировал, на кой я ему? У каждого своя маята, у него своя, у меня своя, у вас ведь тоже?

Откровенничать с ним я не стала, но через какое-то время он сам подошел ко мне, когда Гришка играл в песке на берегу пруда, вернее, подкатил по дорожке на старой скрипучей «Волге» с мятыми боками и тусклыми стеклами. Потом-то я узнала, что на «Волге» стоял форсированный мотор на двести сил, грязные покрышки были «бриджстоуновские» и держали дорогу на любой скорости, а тусклые стекла были бронированные. Впрочем, как и корпус под старой обшивкой. Вот и сам хозяин экипажа, буднично-обыкновенный, округлый, с явным пивным брюшком и широкой физией, свидетельствовавшей о том, что ее обладатель не прочь хорошо поесть, а еще лучше — поддать, оказывался в действительности тоже по-своему стремительным и бронированным.

— Тут такое дело, Лизавета Юрьевна… — почесав загривок, сказал он. — Вы, конечно, по молодости лет держите меня за барбоса, который дальше своей конуры и миски с кормом ничего не видит… И тут я возражений не имею! Я и есть отставной цепной пес бывшего Советского Союза… Для чего и прошел курс в высшей школе. Но тут такая петрушка получается! Раз вы находитесь теперь в сфере моей зашиты, обязан я обеспечивать вам полную неприкосновенность? В смысле безопасности?

— Наверное… — недоуменно ответила я.

— Именно! — сердито подтвердил он. — А для этого я о вас, Басаргина, должен знать если и не все, то по крайней мере в пределах, откуда может исходить для вас опасность. Чтобы упредить, перекрыть направление удара и нейтрализовать возможные последствия. Правильно?

— Похоже, что так…

— А давайте-ка тогда уточним, что мы имеем в наличии…

Он выволок из кармана блокнот со своими пометками и начал излагать. Я слушала, холодела и все никак не могла понять, как он умудрился столько разузнать обо мне в городе, окрестностях и даже в Москве. Он даже умудрился отыскать Витьку Козина, который, оказывается, погорев на турделах, теперь болтался в переводчиках при гостинице «Интурист» и пробавлялся разовыми приработками, сопровождая иноязычников в Алмазный фонд и музеи.

Но, главное, он точно вычислил главную гадину — Щеколдину, так же точно определил подручных ее — Зюньку и Ирку, но оказывалось, что я знала не все: в этой махинации с нашим домом и судейскими цацками принимал участие и горпрокурор Нефедов, и дознаватель Курехин, и еще какие-то персоны, о которых я даже понятия не имела.

— Кинули вас, Лизавета Юрьевна, можно сказать, примитивно, но надежно. Закон есть закон, вор, то есть в данном конкретном случае воровка, должен сидеть в тюрьме… Вы и отсидели! Спокойнее… спокойнее… Не виноватая я? А кому это интересно? Вы хоть представляете, какую стенку по новой лбом прошибать пошли? Чего вы хотели-то?

— Чтобы дом — мне. А их — в наручники!

— За что?

— За дело!

— Так нету никакого вашего дела, Басаргина Лизавета Юрьевна… Было дело да сплыло! Если и остались какие-то следы, то их в области искать надо… Только уверен, что и там почти ничего не сыщешь…

— Как это?!

— А вот так… — Он закурил, сочувственно посматривая на меня своими поросячьими, но тем не менее очень умными глазками. — Да вы мозги не ломайте! Все просто, как кирпич на голову! С год назад, когда вашу Маргариту Федоровну начали в мэры проталкивать, случился в судейском здании ужасный стихийный пожар! Как указано в акте, который я раскопал, по причине короткого замыкания! Очень вовремя, знаете ли, замкнуло… Накрылись не только текущие дела, которые она вела, то есть кандидатша, но и весь судейский архив в подвале… Вся документация за последние пять лет. То, что не сгорело, пожарники водой залили… Похоже, что там многое было из такого, что просто обязано было сгореть! Так что ваши протоколы и прочее — полагаю — не самое главное!

— Для меня — главнее нету.

— Сочувствую, — кивнул он. — Но хочу поставить в известность, напрасно вы так глупо уже в городе засветились. Конечно, для Щеколдиной вы просто муха, которая ей в ухо зудит… Вреда большого от вас она не ждет. Но и прихлопнуть может. Так, на всякий случай… Тем более и вариант налицо!

— Какой еще вариант?

— А вон он, лопаткой шурует… Гришунька, сопя, лепил куличики из мокрого песка.

— Откуда вы сынка такого славного взяли, Лиза? Не ваш же ребеночек!

— Конечно. Иркин.

— Правильно, — согласился он. — Ирины Анатольевны Гороховой, подруги вашей верной.

— Так она же его бросила. — Я совершенно растерялась. — То есть фактически сама же мне его оставила. Отдала.

— Фактически — у нас, Лизавета Юрьевна, ничего не считается, считается — юридически! Есть процедура. Установления. Усыновления. Ну и так далее… К тому же, как я понимаю, и папонька может возникнуть? Ну, знаете, как это бывает? Отцовские чувства и все такое…

— У кого? У Зюньки?!

— Ну, а если ваш Зюнька отловит где-нибудь беглую Ирину Анатольевну? Накрутят они ее с мамочкой? И ваша подружка во всесоюзный розыск подаст? Запустят такую машину, что никому мало не покажется. У вас свидетели передачи дитенка с рук на руки есть? Нету! Вот и получается, что Гришеньку вы свистнули, умыкнули, увели! То есть совершили самый натуральный киднеппинг! За чем просматривается новый вполне реальный срок… Если ваша Горохова один раз скурвила, где гарантия, что еще раз вас не продаст? Ей же любая женщина сочувствовать будет! Ничего же страшнее этого нету — у живой матери ребенка отнять.

— Господи, да зачем же мне его красть было-то?

— Из чувства злобной уголовной мести, Лиза… — вздохнул он. — Они вас законопатили, вот вы и спланировали, как вполне разложившийся криминальный элемент, этот жуткий акт…

— Вы что, смеетесь?

— Да нет… Рыдаю! Это я к тому, Лизавета Юрьевна, что определяется совершенно реальный вектор угрозы. И самое лучшее в вашем нынешнем положении — не возникать Вас нету, вы исчезли… В общем, была девочка, нету девочки… Может быть, замуж за какого-нибудь чеха вышла, может, просто фамилию сменила… Но в город больше — ни ногой!

— А наш дом? Они? Гады эти?

— А жизнь какая? — вздохнул он, — В гадючнике как раз гады и хозяева. А гадов так просто не возьмешь… Нет, их брать с других позиций надо. Они только силу уважают. Ну, еще — деньги…

— Деньги? Будут деньги! Вот увидите — я заработаю!

— Вот тогда и будем думать, Басаргина…

— Ну, а Туманский? Если — к нему9 Он покачал головой:

— Туманский в курсе. Он сказал — наплевать, растереть и забыть! У вас, Лиза, другая дорожка… Не знаю какая, но другая!

— Но вы же умный… Есть же выход?

— Умным положено долго думать. Во всяком случае — без промаха.

— Значит — все?!

Он промолчал, полез в «Волгу», вынес и поставил перед нами с Гришкой плетенку с яблоками.

— Это вам от Гаши… — кивнул он. — С большим приветом!

— Вы и ее нашли? Кто вам сказал? Петька?

— У меня всюду свои петьки… — хмыкнул он. — А Гаша у вас хорошая. Верная. Такие молчать умеют.

— А я могу хотя бы позвать ее сюда? Ну, ненадолго…

— Исключено.

Он подумал и добавил:

— Пока…

На том и расстались.

Из ворот гаража валил пар и таял в морозном воздухе. Я заглянула внутрь: темно-синий «мерс» Сим-Сима стоял на яме, а Клецов в масленом комбинезоне возился под машиной, что-то высвечивая лампой-переноской.