— Проницательно, — он кивнул с неподдельным уважением. — Очень проницательно.

— Так вы можете наконец объяснить, КАК вы все это делали⁈ — Киселев все еще не мог прийти в себя от шока и ярости. — Температура была реальная! Воспаление мы все видели своими глазами!

— Ментальная проекция высшего уровня, — с готовностью объяснил Серебряный, явно наслаждаясь возможностью прочитать лекцию о своем искусстве. — Я не создавал реальную болезнь. Только ее идеальный образ в ваших умах. Ваш мозг видел то, что я хотел вам показать. Температуру тела я поднимал обычным самовнушением — любой менталист второй степени посвящения способен контролировать свой метаболизм. Кристаллы на коже были чистой визуальной иллюзией, но настолько совершенной, что казались реальными даже на ощупь.

— А воспаление внутренних органов? — спросил я, этот вопрос интересовал меня больше всего. Мой диагностический дар показывал реальное воспаление тканей!

— О, это было сложнее всего! — лицо Серебряного озарилось гордостью профессионала. — По сути, я рисовал картину болезни не в реальном теле. В общем, я справился.

— Даже Фырка обманул… — тихо пробормотал я.

— Что, простите? — Серебряный непонимающе наклонил голову.

— Ничего, это я так, думаю вслух.

Фырк обиженно фыркнул у меня в голове.

— Вот же гад ползучий! Даже меня, чистую духовную сущность, обдурил! Это ж надо такое уметь! Хотя… должен признать, мастерство исполнения впечатляет. Аплодирую стоя! Если бы мог стоять…

— Минуточку, — Кобрук резко подняла руку, прерывая нашу импровизированную научную конференцию. — Я правильно вас понимаю, магистр? Вы хотите сказать, что три дня морочили нам всем головы, изображая из себя смертельно больного, только для того, чтобы проверить целителя Разумовского?

— Не только, — Серебряный мгновенно стал серьезным. — Это была комплексная проверка. Проверка его профессиональных навыков, безусловно. Но также — интеллекта, интуиции, способности мыслить нестандартно, выходя за рамки заученных протоколов. И главное — проверка характера. Как он поведет себя в критической, абсолютно безнадежной ситуации? Начнет ли паниковать? Сдастся ли? Спишет ли все на «неизвестный вирус» и опустит руки?

— И? — я вопросительно поднял бровь.

— Вы прошли все тесты блестяще. Вы организовали работу своей команды. Использовали все доступные ресурсы. Не сдались даже тогда, когда ситуация казалась абсолютно тупиковой. И самое главное — вы смогли полностью выйти за рамки стандартного медицинского мышления и понять, что имеете дело не с болезнью, а с иллюзией.

— Это все, конечно, очень интересно, — Кобрук нетерпеливо постучала по полу носком туфли, — но у меня все еще остается один простой, но очень важный вопрос. ЗАЧЕМ? Зачем вам вообще понадобилась эта дорогостоящая и опасная проверка?

Серебряный посмотрел на нее, потом на меня.

— Анна Витальевна, Илья Григорьевич, могу я просить о приватной аудиенции? То, что я должен сказать дальше, касается вопросов государственной важности и совершенно не предназначено для всех ушей.

Кобрук нахмурилась, ее взгляд метнулся ко мне. Я едва заметно кивнул. Любопытство окончательно пересилило раздражение и усталость.

— Хорошо, — она повернулась к замершей в коридоре толпе. — Всем немедленно разойтись и заниматься своими прямыми обязанностями! Представление окончено! И — ни единого слова об этом инциденте никому за пределами этой комнаты! Это приказ! Нарушители будут уволены в тот же день без выходного пособия и с соответствующей записью в личном деле!

— Но Анна Витальевна… — начал было Величко, но осекся под ее ледяным взглядом.

— Без всяких «но»! Марш работать! У нас в больнице эпидемия, если вы вдруг забыли!

Хомяки и медсестры нехотя, но быстро разошлись, возбужденно перешептываясь и постоянно оглядываясь.

— Киселев, вы тоже свободны, — холодно добавила Кобрук.

— Анна Витальевна, я же… Имею полное право…

Но Кобрук было уже не остановить. Она слишком сильно хотела разобраться с Серебряным лично.

— Игнат Семенович, — ее голос стал ледяным, как хирургическая сталь, — у вас целое хирургическое отделение осталось без присмотра в разгар эпидемии. Идите. Немедленно.

Киселев покраснел до корней волос, но спорить не посмел. Он молча развернулся и пошел прочь, громко хлопнув на прощание дверью реанимационного блока.

В коридоре остались только трое: я, Кобрук и магистр Серебряный. Атмосфера мгновенно изменилась — из публичного скандала она превратилась в напряженную деловую встречу.

Кобрук повернулась к Серебряному.

— Мы вас слушаем, магистр. Надеюсь, ваша тайна «государственной важности» стоит того цирка, который вы здесь устроили.

Серебряный было открыл рот, но Кобрук его остановила.

— В мой кабинет, — тут же предложила она перехватывая инициативу. — Там можно поговорить без лишних ушей.

Мы молча прошли по коридорам больницы.

В кабинете главврача как обычно царил строгий хаос — строгие портреты заслуженных врачей Империи на стенах, огромный, заваленный бумагами письменный стол и глубокие кожаные кресла для посетителей.

Кобрук властно указала нам на кресла, а сама села за стол, на свое законное место. Мы с Серебряным устроились напротив. Фырк тут же бесшумно запрыгнул мне на колени, изображая из себя ручного зверька.

— Итак, — начала Кобрук, сплетая пальцы в замок и устремляя на магистра свой самый пронизывающий взгляд. — Объясняйтесь. И я настоятельно рекомендую вам подобрать такие слова, которые убедят меня не подавать на вас официальную жалобу в Гильдию и судебный иск за умышленное причинение морального вреда и срыв работы стратегически важного медицинского учреждения в условиях чрезвычайной ситуации.

Серебряный комфортно откинулся в кресле, ничуть не смутившись ее угрожающего тона.

— Еще раз приношу свои самые искренние извинения за этот… маскарад. Но поверьте, Анна Витальевна, это было абсолютно необходимо. И касается не только целителя Разумовского, но и всей вашей больницы. Всего вашего города. И, я не побоюсь этого слова, всей нашей Империи.

— Не слишком ли громкие слова для одного неудачного розыгрыша, магистр? — я скептически приподнял бровь.

— Ничуть, — он наклонился вперед, его взгляд стал серьезным. — Позвольте сначала объяснить про саму проверку. Я, как менталист третьей степени, обладаю не только способностью создавать иллюзии. Я могу пассивно чувствовать общий эмоциональный фон больших пространств. Всю вашу больницу, например.

— И? — Кобрук нетерпеливо постучала кончиками пальцев по полированной поверхности стола.

— И я чувствовал, что за последние три дня у вас еще оставались резервы. Да, ваши лекари устали. Да, нагрузка на систему критически возросла. Но общей паники и точки невозврата вы еще не достигли. Если бы я почувствовал, что ситуация становится реально опасной — если бы вы начали захлебываться в потоке пациентов и терять контроль — я бы немедленно прекратил свой эксперимент.

Хитро. Он действительно все продумал. Не дал больнице скатиться в полный хаос, но создал достаточное напряжение для своего теста.

— Вы сказали, что заболеваемость сейчас находится только на начальной стадии подъема, — заметил я. — Откуда вы можете знать, что будет дальше?

Лицо Серебряного помрачнело.

— Потому что эта эпидемия — не случайность. И не природное явление.

— Что вы имеете в виду? — Кобрук напряглась, ее спина выпрямилась.

— «Стекляшка», в ее нынешнем, агрессивном виде, — это биомагическое оружие. Искусственно созданный и модифицированный патоген, выпущенный в Империи с совершенно конкретной, зловещей целью.

— Какой целью? — я подался вперед, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

— Дестабилизация. Хаос. Паника среди населения. Полный коллапс социальной инфраструктуры. А в конечном итоге — смена власти в Империи.

Молчание, повисшее в кабинете, было тяжелым, как свинцовое одеяло.